Валерий Макеев - Тайный монах
«Лётчики» были из бригады Угрюмого, который контролировал центральный район города. Пришли с деловым предложением о сотрудничестве: «Ты нам — долю доходов от бизнеса, мы тебе — крышу».
Макс, позволявший себе ранее безрассудно соизмерить силу своих кулаков с физическими возможностями обидчиков, на этот раз осознавал, что ему есть чем рисковать. Бизнес, который он созидал днями и ночами в течении двух лет, стал уже не просто важной составляющей, а может быть, и всей его жизнью.
Когда раньше он влезал с пацанами в разборки, то рисковал получить синяк, порвать одежду и так далее. Здесь же он при неправильном решении рисковал всем сложившимся укладом своей жизни, и в худшем варианте мог бы оставить без средств существования и себя, и свою семью.
У Макса и ранее были неприятные внутренние ощущения от осознания того, что это повсеместно происходит в стране. Но где-то себя успокаивая, перегруженный заботами он, казалось, резонно размышлял. «Проблемы надо разрешать именно тогда, когда они реально появляются, а не жить в страхе от возможности их возникновения».
Вот и дождался. Проблема — обязательно постоянно присутствующая спутница его высочества Бизнеса, возникла в образе «Лётчиков».
У Макса было три пути: идти к ментам, идти на «попятную», принимая выдвинутые условия или идти к своему Другу.
Ментам Макс не доверял: «Государство ещё слабенькое. Если я доживу до того времени, когда оно реально сможет меня защитить, значит можно будет считать, что и я прожил не зря. А пока экспериментировать на себе: защитят — не защитят, пожалуй, было бы безрассудно», — размышлял Макс.
«Бригадным тоже доверять не стоит. Если согласиться сегодня уступить какую-то часть от бизнеса, завтра можно потерять всё», — подытожил Макс.
Оставался Друг. Да, чем дальше за горизонт уходило Детство, тем чётче осознавал Макс, что именно там остаётся его Terra incognito. Именно туда он возвращался в минуты неосознанного транса, отрешаясь от окружающих его проблем и людей. Безусловно, нередко в его окружение попадали люди, заслуживающие и достойные уважения. Но понятия Дружба и Любовь остались для Макса, как Святыня, — малодоступными и не теряющими от беспардонно частого вмешательства. Может быть поэтому, понятие Друг ассоциировалось у Макса исключительно с Джеком.
— А ты чё, и впрямь решил, что в этой стране можно стать богатым, не вымазав руки в крови? — угрюмо, казалось, что не по дружески, слегка наклонив голову, словно глядя в сторону Макса через его отражение в глянцевом лакированном итальянском офисном столе, провалившись в кожаном кресле, просопел Джек.
— Да сиди ты, остынь, — остановил Джек Макса, поднявшегося, чтобы уйти в ответ на кажущуюся недружественную реплику.
— Макс, дружище, поверь, дня не проходит, чтобы я не думал о нас с тобой, — совсем уж сменил интонацию Джек, — Думаешь, я не задумывался над тем, как сам живу, а задумываясь, не сравнивал себя с тобой? Я гоню от себя самое плохое чувство — зависть, тем более — зависть к самому близкому другу. Но я тоже, может быть, хотел бы как ты каждый вечер спокойно возвращаться в уютную семью, где ждёт хлопочущая любящая жена, дергающий за рукав ребёнок… Но в то время, когда ты уютно устраиваешься с газетой в руках возле современного сказочника — телевизора, болтающего вечерами, я иду на стрелки, на качели, разводняки… Короче, если хочешь, на вторую, а может и основную смену своей работы. И это, поверь мне, очень тяжёлая работа, — и как-то совсем тихо добавил, — Вот из-за этого иногда и семьи не выдерживают, — но уже через несколько секунд, словно выйдя из прострации, эмоционально продолжил:
— Да, да, да, ты только не удивляйся, что я именно так это называю. У токаря своя работа за станком, у клерка — за столом, у грузчика — возле выгона, у юриста — с клиентом, ну а братва — это тоже типа юристы, только вот клиенты её, в основном, новые доморощенные бизнесмены. Это новые законы существования нашей страны.
— И где же они писаны? — наверное, больше для связки темы, чем для ответа, спросил Макс.
— Парадокс нашей жизни в том, что у нас, как ты говорил «публикуют» одни законы, а реально живут по другим — нигде и никогда не публикуемым. Так сказать — народная традиция, — как бы копируя своих охранников, приподняв лишь правую сторону верхней губы, ухмыльнулся Джек.
— Вот ты делишься с государственным «Интуристом» солидной частью прибыли просто за то, что он есть, он тебе нужен. Хотя реально созидать твои бабки он не помогает.
— Ну почему же, — пытался возразить Макс, — на экономическом языке это называется нематериальный актив. Они обладают прибитым клиентами местом, чего у меня не было. И благодаря использованию этого нематериального актива я сейчас и зарабатываю.
— Ну а чиновники от власти, которым периодически приходится платить взятки, у них что, тоже, как ты говоришь — нематериальный актив — это их рабочее место?
Максу нечего было ответить.
В том или ином виде платить приходилось всем. Надоевшего систематическими проверками пожарного инспектора он попросил больше не доставать его. Для этого договорился о проведении европейского ремонта в кабинете его шефа. Санитарной станции секретарша его фирмы для напоминания об их благодарном существовании просто ежеквартально приносила упакованный деликатесами пакет. От охраны труда довелось отделаться разовой, но весьма весомой взяткой. В то время как представителям некоторых других уважаемых государственных учреждений ежемесячно, как зарплату, вручали конверты… Макс видел бесперспективность борьбы, и воспринимал это как осознанную необходимость.
— Братва — такая же, реально существующая неотъемлемая часть этого государства. Как один прикололся — диалектика, говорит. Кому-то место в исполкоме, кому-то в директорском клане. А мы в бригаде, а патрон в нагане, — копируя какого-то братка-поэта, ухмыльнулся Джек.
— И каким при таком раскладе ты видишь государство лет через десять? — спросил Макс, и как бы пробуя ответить, начал свои варианты, — Ну, конечно же, не Западная Европа…
— И даже не Польша, — прервал его Джек, — Уймись. Да, даже не соседняя Польша. Там, например, веками воспитывалось уважение к богатству. Вот ты отправлял в течение прошлого года туристов в государственный отель в Варшаве. А сейчас он чей? Частный. Притом, заметь, не трудового кол-лек-тива, — как бы кого-то перекривляя, продолжал Джек, — а какой-то бабки — немки, родителям которой он принадлежал до тридцать девятого года. Тогда началась, как ты знаешь, война. А после войны мы помогали соседям строить социализм, вот и экспроприировали все фабрики, заводы, а заодно и отели. Но того, что богатство страны основывается на богатстве граждан, из сознания наших соседей истребить не успели. Свои общественные убеждения они превращают в Законы, по которым, кстати, и живут. Заметь, лучше нас.
— Ты что, хочешь сказать, что, к примеру, в Польше нет нашей братвы? — парировал Макс.
Джек иронически улыбнулся:
— Есть. И скоро будет по всей Европе. Народная дипломатия, понимаешь? Но ты сейчас о Европе, о государстве или о братках спрашиваешь? Ты определись.
— Давай о государстве.
— А его нет! Нет ценностей, которые бы объединяли! Ведь философия идеологии державы до нашего смутного времени была, как тот мент в фильме «Рождённая революцией» точно сказал: «Занимаемся экспроприацией экспроприаторов». И этот лозунг «Грабь награбленное» пошёл в массы. А сейчас народу, который привык экспроприировать, предложили всё приватизировать. То бишь, стать частниками. Ты представь, как этот народ, которому с молоком матери вдалбливали, что богатство — это плохо, а всем поровну — это хорошо, сейчас себя чувствует. Глянь на эти смазливые сериалы — для народа богатые хороши, только когда плачут. И вот я выбрал сам для себя путь ускоренного развития. Не устраивает меня навязываемая государством обывателю жизнь, вот и приходится всё делать на порядок быстрее. Быстрее бегать в поисках места под солнцем, быстрее ездить, быстрее думать…
— Да уж, и иногда для ускорения развития общества, посылать из обоймы в ствол пулю.
— Что ж, бывает и так. Из окружения пробираются маленькими группками. Но я и хочу себя, свою систему и своих пацанов сделать богатыми.
— А страну?
— Страна, с такой губительной идеологией, когда к людям, созидающим богатство, общество относится как к врагам народа, обречена на бедность.
— Так ты же в этой стране. Значит, ты и себя обрекаешь на бедность?
— Повторяю, — словно репродуктор на вокзале, войдя в кураж, вещал Джек, — Из окружения — из бедности — будем выходить маленькими группками. Я верю, я знаю, да и попросту я хочу быть богатым, и я буду таким. А управление богатством высшего полёта — это власть. Придёт время, и я хочу стоять возле «первого микрофона», — мечтательно рассмеялся Джек.
