Б Паркер - Ранняя осень
Я вынул две тарелки, положил на каждую свинину и рис, налил Полу стакан молока и с банкой пива подошел к лестнице.
- Ужин, - проорал я, вернулся и сел есть.
Я уже наполовину поужинал, когда появился Пол.
- Что это? - спросил он.
- Свинина, соус, рис, салат, - ответил я и, отправив в рот еще кусочек мяса, запил его глотком пива. - И молоко.
Пол ткнул кружок свинины вилкой. Я съел немного риса. Он подцепил пальцами лист салата.
- Что ты там смотрел? - осведомился я.
- Телевизор, - однозначно ответил он.
Я кивнул. Он ткнул вилкой еще один кружок свинины.
- И что ты смотрел по телевизору? - не унимался я.
- Кино. - Он отрезал еще кусочек свинины.
- Какое кино? - все уточнял я.
- "Чарли Чен в Панаме".
- С Уорнером Оландом или с Сиднеем Толером?
- С Сиднеем Толером, - он набрал полную вилку салата и запихнул в рот. Потом съел еще свинины и риса.
- Вы сами готовили? - спросил он.
- Да.
- А откуда вы знаете, как это делать?
- Научился.
- А где берете рецепты?
- Придумываю.
Он тупо уставился на меня.
- Ну, в общем, я сам их составляю. Я перепробовал множество разных блюд, в том числе в странах, где к ним подавались соусы. Вот и наловчился сам составлять соусы и блюда.
- В ресторанах это подают?
- Нет. Это мое изобретение.
- Не понимаю, как вам это удается, - честно признался он.
- Это несложно, если знаешь, что все соусы приготавливаются ограниченным числом способов. Один из них - это добиться загустения до состояния сиропа и добавить сливки. Получаются сливки с привкусом ананаса, или вина, или пива, или чего хочешь. Можно даже сделать соус с привкусом кока-колы, но кто этого захочет?
- Мой отец никогда ничего не готовил, - сказал Пол.
- А мой готовил.
- Он говорил, что готовят только девчонки.
- И был наполовину прав, - согласился я.
- Как это?
- Готовят девчонки. Но готовят и мальчишки. Готовят женщины, но готовят и мужчины. Ты сам знаешь. Так что он прав только наполовину.
- Н-да.
- А что ты готовил на ужин, когда матери не было дома?
- Готовила тетка, которая присматривала за мной.
- А отец за тобой когда-нибудь присматривал?
- Нет.
Мы закончили ужинать. Я убрал со стола и сложил тарелки в посудомойку.
- А на десерт что-нибудь есть? - спросил Пол.
- Нет. Хочешь, съездим купим мороженое или что-нибудь еще?
- Хорошо.
- Куда?
- В "Баскин-Роббинс", - ответил он, не задумываясь. - Это недалеко от того места, где мы в прошлый раз ели.
- Идет, - согласился я. - Пошли.
Пол съел сливочное мороженое в большом конусообразном вафельном стаканчике. Себе я не купил ничего.
- А почему вы не ели мороженое? - спросил Пол по дороге домой.
- Я установил для себя правило, - ответил я. - Если пью пиво, то не ем десерта.
- И всегда ему следуете?
- Да.
- Всегда-всегда?
Я выпятил грудь колесом и сказал басом:
- Мужчина должен делать то, что он должен делать, мой мальчик.
Уже стемнело и было плохо видно. Но мне показалось, что он почти улыбнулся.
Глава 10
Уже вот-вот должен был начаться май, а я все еще жил там. Каждое утро Пэтти Джакомин готовила мне завтрак, каждый день - обед, каждый вечер ужин. Сначала Пол обедал с нами, но всю последнюю неделю он забирал поднос с едой к себе в комнату, и мы с Пэтти ели одни. Пэтти пыталась поразить меня чудесами кулинарии, смешивая сыр "Чизвиц" и брокколи. Я не возражал. В армии меня приучили есть все что угодно. Возражал я против все более возрастающей интимности. В последнее время к обеду всегда подавалось вино, каждый раз соответствующее блюду: красное, белое, розовое. Я съедал кружок отбивной, запивал его "Ламбруско", а она рассказывала мне о том, как провела день, говорила о телевидении и пересказывала услышанные раньше анекдоты. Я начал завидовать Полу: мне тоже хотелось забрать поднос с едой и уйти в свою комнату.
В четверг утром я отвез Пола в школу и возвращался обратно по Эмерсон-роуд. Было уже достаточно тепло, чтобы опустить верх машины. Весело пригревало весеннее солнышко, кожу приятно обдувал слабый ветерок. Из магнитофона на полную громкость орала кассета Сары Воган. Она исполняла "Спасибо за воспоминания", и у меня в душе должен был бы звучать симфонический оркестр. Но душа отказывалась петь. Я чувствовал себя соловьем, у которого отобрали песню, и вместо весеннего возбуждения почему-то накатывала тоска, как у заключенного в камеру-одиночку.
Каждое утро я все так же наматывал свои привычные десять-двенадцать километров, но вот уже больше двух недель не был в зале и все это время ни разу не видел Сюзан. Поселившись в Лексингтоне, я ни на секунду не удалялся от того или другого Джакомина более, чем на десять метров. А мне было просто необходимо попинать грушу, потягать штангу. Хотелось повидаться с Сюзан. Так что, подъезжая к дому, я не чувствовал ничего, кроме тоски и раздражения от всего этого вынужденного безделья.
Кухонный стол был накрыт на двоих. На нем стояли цветы и два стакана апельсинового сока. Работал электрокофейник. Но Пэтти не было на кухне. Не варились яйца. Не подогревался бекон. Хорошо. Я взял стакан и выпил сок. Пустой стакан положил в посудомойку.
- Это вы? - раздался голос Пэтти из гостиной.
- Да, - отозвался я.
- Зайдите сюда, я хочу посоветоваться с вами кое о чем.
Я зашел в гостиную. Она стояла перед большим окном, выходящим на задний двор, вся в лучах утреннего солнца.
- Ну, как я вам? - томно спросила Пэтти.
На ней был голубой с металлическим отливом пеньюар. Она стояла в позе модели: ступни под прямым углом, колени чуть расслаблены, плечи назад, грудь вперед. Яркость солнечного света и достаточно тонкий материал пеньюара наглядно демонстрировали, что больше на ней ничего не было.
- О, Господи, - вздохнул я.
- Нравится? - игриво спросила Пэтти.
- Розочки в зубах не хватает, - попытался отшутиться я.
- Разве вам не нравится мой халатик? - нахмурилась она и слегка выпятила нижнюю губку. Потом повернулась в пол-оборота, слегка расставила ноги и положила руки на бедра. Солнечный свет четко обрисовывал все ее контуры.
- Да. Халат красивый, - выдавил я.
Меня вдруг бросило в жар. Я нервно прокашлялся.
- Не хотите подойти ближе, чтобы получше рассмотреть?
- Мне и отсюда неплохо видно.
- А разве вам не хочется увидеть побольше?
Я отрицательно покачал головой.
Она загадочно улыбнулась и позволила халату распахнуться. Он повис, обрамляя ее обнаженное тело. Голубой цвет прекрасно гармонировал с цветом ее кожи.
- Так ты уверен, что не хочешь рассмотреть поближе? - продолжала она.
- О, Господи-Иисусе, - воскликнул я. - И откуда вы только берете эти диалоги.
- Чего? - растерянно спросила она. Лицо вытянулось.
- Все это напоминает сцену из порноромана "Игра в свидания", если бы его можно было экранизировать.
Она покраснела. Распахнутый халат теперь вызывал скорее жалость, чем возбуждение.
- Значит, ты меня не хочешь, - отчетливо прошептала Пэтти.
- Конечно же хочу. Я хочу всех хорошеньких женщин, которые только попадаются на глаза. А если вижу лобок, то вообще теряю над собой контроль. Но не надо так делать. Это неправильно, детка.
Ее лицо все еще было красным. Говорила она по-прежнему шепотом, только теперь он стал более сиплым и менее театральным.
- Но почему? - спросила она. - Почему неправильно?
- Ну, во-первых, все это слишком наиграно.
- Наиграно?
- Да. Вроде как читаешь книжку "Все о женщине" и делаешь выписки.
В ее глазах появились слезы. Руки беспомощно повисли.
- Есть и другие причины. Пол, например. И другая женщина.
- Пол? А Пол-то тут при чем? - Она уже не шептала. Голос стал грубым. - Я что, должна спрашивать у него разрешения, чтобы с кем-то переспать?
- Дело не в разрешении. Когда Пол узнает, ему это не понравится.
- Что ты знаешь о моем сыне? - бросила Пэтти. - Думаешь, ему не наплевать? Или считаешь, что он будет думать обо мне хуже, чем сейчас?
- Нет, - отрезал я. - Он будет думать хуже обо мне.
Секунд на пять она застыла, затем отработанным движением сбросила свой халатик на пол. Теперь она была совершенно обнаженная, только в туфельках из прозрачной пластмассы.
- Все равно большую часть ты уже видел, - сказала она. - Хочешь увидеть все?
Расставив руки, она медленно сделала полный оборот.
- Ну? Что тебе больше всего нравится? - голос ее совсем сел. По щекам покатились слезы. - Хочешь заплатить мне? - она подошла поближе. - Ты думаешь - я шлюха, так может хоть за деньги согласишься? Двадцать долларов, мистер? Получите большое удовольствие.
- Прекрати, - сказал я резко.
- А кто скажет Полу, что ты трахал его шлюху-мать?
Откуда он узнает, что ты запачкался? - Голос ее дрожал и срывался. Она плакала.
- Ты сама ему скажешь при первом же удобном случае. Или расскажешь его папаше, а тот расскажет ему. И кроме того, ты забыла про другую женщину.
