Кен Бруен - Стражи
Но ей ничего не было понятно.
Бар устроили вдоль одной стены. Даже бармен имелся. В жилетке и с бабочкой. Я взял Энн за руку, сказал Линде:
— Увидимся позже.
— Добрый вечер, друзья, — приветствовал нас бармен. — Что вам налить?
Энн заказала белое вино. Я сделал вид, что размышляю, потом сказал:
— Налей-ка мне двойную текилу.
Энн вздохнула. Мне показалось, что и бармен тоже, но не уверен. Он спросил:
— Лимон и соль?
— Не-а, пропусти всю эту дребедень.
Большой, тяжелый стакан. Я порадовался, разглядев на донышке намертво приклеенный ценник. На нем было написано:
«Роше»
$ 4.99.
Тип в костюме подошел к Энн, начал оттачивать свои светские манеры. Я приблизился, как раз когда он говорил:
— Когда я уходил, в новостях передавали, что в северо-западном Лондоне нашли распятого человека.
— О Господи!
Мужик позволил себе легонько положить ладонь на руку Энн.
— Не волнуйтесь, сказали, что его раны не опасны для жизни.
— Хотя вряд ли способствуют долголетию, — вставил я.
К нам подошла Линда с высоким парнем:
— Джек, познакомься с моим женихом Иоганном.
— Очень приятно, поздравляю.
Иоганн внимательно вгляделся в меня и спросил:
— Чем вы занимаетесь, Жак?
— Джек. Я безработный.
Линда натянуто улыбнулась и сообщила:
— Иоганн из Роттердама. Он программист.
— Здорово. У меня как раз телик мигает.
Зло с привкусом Голуэя…
Энн пила уже третий бокал вина. Да-да, я считал. Чужие бокалы считать куда проще, чем свои. А я все пил текилу. Джон Уейн утверждал, что у него от нее спина болит. Каждый раз, когда он ее пил, то падал со стула.
Подошла Линда:
— Можно с тобой поговорить?
— Валяй.
— Наедине.
Музыка стала громче. Звучала подозрительно похоже на техно Гари Ньюмена. Это ужасно. Линда провела меня в спальню. Закрыла дверь.
Я сказал:
— Крест на моей репутации.
Она не обратила на мои слова внимания и села на кровать. Комната была вся забита плюшевыми и меховыми зверями:
розовыми медведями
розовыми лягушками
розовыми тиграми.
Во всяком случае, мне они показались розовыми. Я не собирался уточнять.
Линда сказала:
— Хочу тебе сообщить, что у меня в банке дела идут очень хорошо.
— Здорово…
— Конечно. Мне даже обещают помочь купить дом.
— Ну ты даешь, Линда!
— Этот дом.
— Вот как?!
— Я хочу сделать капитальный ремонт.
— А, не беспокойся. Меня целыми днями нет дома.
— Джек… Боюсь, мне придется попросить тебя освободить помещение.
На какой-то дикий момент мне показалось, что она имеет в виду спальню. Затем я сообразил и попытался возразить:
— Я — подсадной жилец.
На манер подсадной утки.
Неприятно, когда тебя выгоняют. Рассудок начинает метаться из стороны в сторону в поисках выхода. Я подумал о пистолетах. Вернее, о пистолете. И сказал:
— Ты знаешь, специальным полицейским частям выдают новые пистолеты. И не какие-нибудь, а настоящие «роллс-ройсы» в области пушек.
— Прости?
— Ах да. Членам подразделения быстрого реагирования выдали «Сиг-сауеры Р-226».
— О чем ты, черт побери?
— Сделано в Швеции. Точность невероятная. Понимаешь, эта их постоянная нейтральная позиция дает им время делать настоящее оружие. Как ты думаешь, какая отсюда мораль?
— Джек… Я серьезно. Тебе придется искать новую квартиру.
— Ясное дело, раз ты работаешь в банке, то не можешь скептически относиться к шведам.
Она встала и сказала:
— Я должна вернуться к гостям.
— Они стоят семьсот фунтов штука. Вряд ли их можно будет выиграть в лотерею.
Она уже стояла в дверях:
— Пошли, Джек.
— Нет, я останусь здесь, буду сидеть и думать о пистолетах.
Она ушла.
В «Скефф» к Саттону переехать я не могу. Наверное, пора перебираться в Лондон.
Кто-то постучал в дверь.
— Да, — отозвался я.
Вошла Энн:
— Что ты делаешь, Джек?
— Разговариваю с розовым медведем.
— Плохой признак.
— Конечно, только для кого — для меня или мишки?
— У Линды был очень грозный вид, когда она вышла отсюда. Что случилось?
— Мы говорили о пистолетах.
— Пистолетах?
Когда мы вернулись ко мне в квартиру, Энн сказала:
— А я опьянела.
— Хочешь растянуть удовольствие?
— Господи, нет.
Неловкое молчание. Я не знал, как мне себя вести. Тогда она сказала:
— Хочешь меня поцеловать?
Я поцеловал, не слишком, правда, удачно.
Она хмыкнула:
— Первый блин комом, попробуй снова. Я несколько улучшил свое выступление.
Затем мы оказались в постели, и все было чудесно. Медленно, странно, тревожно. Потом она сказала:
— У меня так давно никого не было.
— У меня тоже.
— Правда?
— Ну да.
Голос ее дрожал, когда она промолвила:
— Я не говорила о Саре весь вечер.
— И не надо. Она постоянно в твоих глазах.
Она теснее прижалась ко мне:
— Я рада, что ты это сказал.
Мне даже не хотелось вспоминать, когда последний раз мне было так хорошо. Потом она спросила:
— Ты когда-нибудь влюблялся?
— Была одна женщина… Я тогда еще служил в полиции. Когда я был с ней, мне казалось, что я лучше, чем есть на самом деле.
— Это приятное ощущение.
— Но я все испортил.
— Почему?
— Это у меня лучше всего получается.
— Это не ответ.
— Я мог бы сказать, что дело в выпивке, но это не так. Просто у меня внутри есть кнопка для самоуничтожения. Я постоянно о ней помню.
— Ты можешь измениться.
— Не уверен, что мне этого хочется.
На этой печальной ноте мы заснули.
Когда я проснулся, ее уже не было. На подушке лежала записка.
Дорогой Джек!
Ты очень мил. Пожалуйста, не нажимай на ту кнопку.
Я этого не вынесу.
Энн.
«Во что это я вляпался?» — подумал я.
Сознание, полное чужих снов…
Я не собирался его убивать. Привычное выражение «вышло случайно» затаскано до невозможности. С его помощью можно оправдать все:
от избиения жены
до вождения в пьяном виде.
Вот и со мной «вышло случайно». То, что началось как попытка унизить, кончилось убийством. Вот как все вышло.
После рандеву с Энн, на следующий день, я встретился с Саттоном. Хорошее слово «рандеву», от него так и несет культурой. Итак, я чувствовал себя отлично, сильным и готовым действовать. Мы договорились, что Саттон заедет за мной к «Сипойнту», огромному танцевальному залу.
Здесь в конце шестидесятых я учился танцевать под музыку эстрадных оркестров.
И каких оркестров!
Брендана Боуера
«Индейцев»
«Первокурсников»!
Эти ребята выходили на сцену в девять и играли без остановки несколько часов. И здорово играли. Душу вкладывали во все:
от
«Подозрительного умишки»
до
«У меня нет ни цента…».
Если это и не было временем невинности, то уж точно — эрой энтузиазма.
Пока я сидел на набережной, в уме крутился мотив «Города призраков» группы «Спешиалз». В 1981-м песня стала хитом номер один и точно вызвала народные волнения в Лондоне.
Подъехал Саттон на «вольво». Машина была здорово побита.
Я сел и спросил:
— Где ты нашел эту рухлядь?
Машина оказалась с автоматической передачей, так что мы ровненько тронулись с места.
— Купил у одного шведа в Клифдене. — Потом взглянул на меня: — Как-то ты изменился.
— Изменился?
— Ага, у тебя на морде такая самодовольная ухмылка.
— У меня?
— Ну да, как у кота, сожравшего сметану. — Тут он хлопнул по рулю ладонью и воскликнул: — Понял… тебя трахнули… Ты, грязный пес, так ведь, признавайся?
— Мне повезло.
— Нет, ну надо же! Вот дает старина Тейлор. Кто это был, эта рок-певица, как же ее, Кэти Б.?
— Нет.
— Не заставляй меня долго отгадывать. Или подцепил шлюху?
— Энн Хендерсон.
— Мать погибшей девочки?
— Да.
— Господи, Тейлор, ну ты даешь!
Кэти Б. нашла адрес Форда. Когда я сообщил об этом Саттону, он спросил:
— Парень холостой?
— Да.
— Тогда давай заглянем в его нору, посмотрим, чем там пахнет.
Мы поставили машину у Черного камня. Башни Солтхилла нависали над нами.
— Какой этаж? — спросил Саттон.
— Первый.
Проникнуть в квартиру оказалось проще простого — замок был ерундовый. Мы вошли в богато обставленную просторную гостиную. Кстати, опрятную. На длинном журнальном столике лежала открытая книга — и больше ничего. Я посмотрел на корешок: «Поминки по Финнегану».
