Кен Бруен - Стражи
Саттон заметил:
— Ну конечно, будто кто-то это читает. Мы тщательно все обыскали, но ничего не нашли. — А потом спросил: — Ты уверен, что здесь кто-нибудь живет?
— В шкафу одежда, в холодильнике — продукты.
Саттон прислонился к стене в гостиной и сказал:
— Видишь этот ковер?
— Наверняка дорогой.
— Видишь, пол неровный? Вон там, у торшера, немного выше, чем тут.
— И что?
— Так давай эту дрянь скатаем.
Убрав ковер, мы обнаружили шатающиеся половицы. Саттон наклонился, отодвинул их и начал доставать из-под пола видеокассеты. Еще пачку журналов. Один взгляд на обложку — и сразу стало ясно: детская порнография.
— Положи эту гадость на стол, — велел Саттон.
Я послушался.
Мы проверили пару кассет. То же самое.
— Что теперь? — спросил Саттон.
— Подождем хозяина.
Мы совершили набег на холодильник, нашли очень симпатичные стейки, пожарили их. Примерно в половине седьмого — только я слегка задремал — мы услышали, как кто-то открывает ключом дверь. Саттон спокойно стоял. Форд вошел в гостиную и лишь тогда заметил нас. Саттон перекрыл путь к двери. Форд взглянул на стол, на лежащие там журналы и кассеты. Если он и запаниковал, то ловко скрыл. Только спросил:
— Что вам нужно?
— Информацию.
— Вот как.
— Расскажи мне про Сару Хендерсон и других девушек.
Форд сел, взглянул на Саттона и промолвил:
— Еще один бывший полицейский.
— Это важно?
— Нет, думаю, что нет.
— Тогда, мистер Форд, выкладывайте все.
— Да нечего выкладывать. Мистер Плантер любит молоденьких девушек. Иногда ситуация выходит из-под контроля, они начинают угрожать. Ну что я могу сказать? Они впадают в депрессию, слишком далеко заплывают.
До этого я сохранял спокойствие. Но что-то меня достало — самодовольное выражение, презрение в голосе. Я встал и ударил его по лицу. Схватил за грудки и поставил на ноги. Он плюнул в меня. Я оттолкнул его, он покачнулся, упал и ударился головой о журнальный столик. Остался лежать неподвижно.
Саттон пощупал пульс:
— Сдох гад.
— Что?
— Он умер.
— Господи!
— Нам лучше поскорее отсюда убраться. Давай-ка все приберем.
Мы даже положили кассеты на место. Уходя, Саттон протер все дверные ручки и сказал:
— Давай надеяться, что они подумают, будто он упал нечаянно.
Мрачная связь
Саттон довез меня до дома. По дороге мы не разговаривали. Теперь он спросил:
— Мне зайти?
— Нет.
— С тобой все будет в порядке?
— Понятия не имею.
— Слушай, Джек… Это был несчастный случай. К тому же велика ли потеря? Этот парень — настоящее дерьмо, воздух без него станет чище.
— Да. Увидимся.
Не успел я открыть входную дверь, как появилась Линда и сказала:
— Привет, Джек.
Я не ответил, протиснулся мимо. Слышал, как она возмутилась:
— Это надо же!
Да плевал я на нее! Прежде всего я принял душ. Так тер кожу, что стало больно. Все еще ощущал слюну Форда на своем лице. Как ожог. Зазвонил телефон, я снял трубку и проворчал:
— Что надо?
— Джек, это Энн.
— Да… так в чем дело?
— Ты в порядке?
— Черт. Перестаньте вы все задавать мне этот дурацкий вопрос. — Я швырнул трубку.
Надел рубашку большого размера с надписью:
ДАЙ ЕМУ ПИНКА!
Напялил древние штаны. Еще одной стирки они не выдержат. Обычно в этом облачении я мерзну.
Но не на этот раз.
Достал бутылку коньяка. Я человек простой, коньяк ненавижу. Похмелье после него зверское. Сломал печать. Прошел в кухню и вымыл стакан. Тот самый. На донышке все еще можно было прочитать: «Роше», $ 4.99. Вымыл тщательно, чтобы не пахло текилой. Вернулся в гостиную. Бифштекс, который я съел у Форда, лежал в желудке, как кусок свинца.
Попытался вспомнить все, что думал насчет коньяка. Особенно, что говорил О'Нил по поводу того, что он отбирает у тебя тот самый воздух, который дает.
Вслух сказал:
— Да-да… Да. Да. Да. — И сделал первый глоток
Нормально.
Даже неплохо. Более того: легко пошел.
Налил еще.
В «Анонимных алкоголиках» предупреждают о приступах жалости к себе. Мол, бедный я, бедный, налью-ка еще. Впрочем, я уже приложился.
Верно!
Разумеется, меньше всего я испытывал чувство жалости.
Жаль, конечно, что чертов говнюк разбил голову о журнальный столик. Или журнальный столик разбил ему голову? Я постарался выкинуть из головы эту картину.
Большая ли это потеря? Извращенец, портящий молодых девчонок
И все же я не находил себе оправдания.
Зазвонил телефон.
Снял трубку:
— Слушаю.
— Джек, это Саттон.
— Понял.
— Как ты там?
— Нормально.
— Небось пьешь?
— С чего ты взял?
— По твоей речи сужу.
— Ты кто? Моя мать?
— Слушай, брось этот тон. Я просто хотел сказать, что ты не один, приятель. Я заскочу, закажем большую пиццу, видак посмотрим.
— Прямо как свидание.
— Господи, Джек. Не знаю, что ты там пьешь, но на тебя это не похоже.
— На тебя тоже. — И я повесил трубку.
Теперь я принялся расхаживать и приговаривать:
— Кому ты нужен, мне на фиг не нужен. И пусть никто не звонит.
Я вырвал из стены телефонный шнур. Включил радио, нечаянно попал на лирику. Передавали «Элизе». Мне ужасно нравится, подумал я, завтра первым делом пойду и куплю. Спустя некоторое время, после того как я покрутил диск и попал на четыре разные станции, я уже собирался купить на следующий день:
Элвиса
«Иглз»
Джеймса Ласта
и
братьев Фари.
Потом подумал: «Зачем ждать до завтра?»
Посмотрел на бутылку. О Господи! Почти пустая. Неужели пролил? Наверняка. Это все объясняет. Потребовались усилия, чтобы собраться, поскольку я постоянно наталкивался на мебель. Наконец я был готов и крикнул:
— Сайонара [До свидания (япон.). ], ублюдки!
Пустая комната не ответила.
— Доктор, я попала в беду. — О Господи, милостивый Боже!
Софи Лорен и Питер Селлерз. «Миллионерша»
Пришел в себя и обнаружил, что руки связаны. Дикое похмелье. Кажется, меня привязали к каталке. Голова разламывалась. Ноги сводила судорога. После «сайонара, ублюдки» я не помнил ничего.
Появилась медсестра, сказала:
— А, мистер Тейлор. Я позову врача.
Что и сделала.
Человек лет пятидесяти. Хвостик на затылке, легкая улыбка на губах. Наклонился надо мной:
— Мистер Тейлор, я доктор Ли. Вы помните, как оказались здесь?
Я попытался покачать головой, но боль была слишком сильной.
Он сообщил:
— Вы в «Баллинсло»… в психиатрической больнице. Думается, вы действовали бессознательно. Вы потеряли сознание у гостиницы «Хайден».
Каждую клеточку моего тела пронзил ужас. Пот ручьями тек по спине.
Врач сказал:
— Нам пришлось наложить гипс на ваши пальцы — похоже, вы кого-то ударили этой рукой. Это была неудачная мысль, учитывая, что у вас сломанные пальцы.
Я умудрился набрать в рот немного слюны и спросил:
— А нос?
Он громко расхохотался и сказал:
— Должен признать, мы потерпели поражение на этом фронте. Но я рад, что вы сохранили чувство юмора. Вам оно еще пригодится.
Медсестра сделала мне укол, и я снова отключился. Если мне что и снилось, то, слава богу, вспомнить я ничего не смог. Когда я в следующий раз пришел в себя, то чувствовал себя не так ужасно. Меня развязали — значит, дело пошло на поправку. Снова появился доктор Ли:
— Вы помните наш прежний разговор?
— Помню.
— Это было двое суток назад.
Я постарался достойно изобразить изумление, хотя чему изумляться в дурдоме? Доктор продолжил:
— Вы быстро поправляетесь. Наше тело — удивительное творение. Несмотря на безобразное к нему отношение, оно борется, пытается выкарабкаться. Но зачем, мистер Тейлор?
Я уже мог говорить — во рту не было той жуткой сухости.
— Не понимаю вас.
— Ну, думаю, понимаете, мистер Тейлор. Почему мы должны вас лечить, если вы, выйдя отсюда, тотчас сделаете то же самое?
Я не имел понятия.
— Не имею понятия.
— С вами ведь такое и раньше случалось.
— Верно. Не могли бы вы звать меня Джеком?
— Джек! Я могу попытаться напугать вас страшными историями. Каждый раз, когда вы теряете сознание, это репетиция мозговой травмы. Ваша печень в плохом состоянии, и не знаю, сколько еще продержатся ваши почки. Есть вопросы?
Мне хотелось спросить, какого черта я попал в этот дурдом, но решил, что доктор вряд ли сможет ответить на этот вопрос.
— Спасибо… за… то, что не зачитали мне смертный приговор.
