Инна Бачинская - Дом с химерами
«А кому хорошо?» – подумал Глеб философски и отправился на кухню умываться.
Вода из крана текла уже не такая ржавая, и он не только умылся, но и, набрав ее в кастрюлю, облился на крыльце. Душевую он нашел, но головка душа была отломана. Ухнул, растерся жестким махровым полотенцем – подарком Витали, помахал руками, поприседал и побежал одеваться.
Через полчаса Глеб запер дверь и отправился на экскурсию. Прошел по дорожке полумертвого сада, заросшего чертополохом и одичавшими кустами жасмина, который благоухал нежно и сладко, полюбовался усохшими корявыми деревьями, похожими на привидения.
У перекошенной калитки он оглянулся. Благородной формы, штучной работы, с разбитым мрамором крыльца и колонн и немытыми стеклами окон, дом выглядел печально и одиноко. Глеб нашел свое окно на втором этаже…
…Это была окраина города, в прошлом – деревня с барским домом. Канула в Лету эпоха, и барский дом дышал на ладан, доживая последние дни.
Глеб зашел в продуктовый магазинчик, где время, казалось, остановилось – разбитная крикливая продавщица из советских кинофильмов запросто общалась с покупателями, называя их по имени. Она с любопытством скользнула по нему взглядом и по-свойски спросила:
– А вы кто же будете? Дачник?
Глеб сказал, что живет здесь.
– Снимаете? – уточнила она, и все, кто был в магазинчике, уставились на Глеба.
– Нет, в бывшем общежитии, – ответил он, проклиная отечественную простоту нравов, от которой отвык за годы жизни в Германии.
– В «Театре»? – спросила она.
– В театре? – озадаченно повторил Глеб.
– Ну да! Там артисты жили, три месяца уже, как никого нет. Значит, опять заселяют? Не боитесь, что прибьет? Он же в аварийном состоянии.
– Ништяк, еще постоит, – включился старик с матерчатой торбой. – Раньше на совесть строили.
– А вы артист? – спросила продавщица, заглядывая ему в глаза.
Глеб кивнул.
– Ты это… парень, смотри в оба, – сказал старик. – А то мало ли чего… – Он пошевелил пальцами.
– А как вас звать?
Глеб назвался.
– А я Валя! Будем знакомы. Вы, если надо чего, не стесняйтесь. Пол помыть, убраться… Я тут всех знаю.
– Там света нет, – сказал Глеб.
– Отрезали? – всплеснула руками женщина в черном плаще. – За неуплату?
– Сносить собираются, – объяснила Валя. – Надо свечки.
– Ты, парень, поосторожнее с огнем, еще пожар устроишь, не ровен час. Нам тут только пожара не хватало. А в жэке знают, что ты заселился?
– Петрович, успокойся! «Театр» на балансе культуры, они хозяева. Имеют право.
– Опять пьянки-гулянки, – пробурчал Петрович. – Знаем мы этих артистов. Точно спалят!
Валя подмигнула Глебу – не обращай, мол, внимания.
– А вы из какого театра?
– Из Молодежного.
– Это там, где Виталик? – обрадовалась она. – Тут еще Петя Зосимов жил, тоже из Молодежного. Хороший парень. Говорил, не дом, а… этот… где люди из воска.
– Паноптикум?
– Ага. Тут у нас всякое говорят, лично я не верю. Бабки темные, чего только не придумают.
Глеб не стал уточнять, что она имеет в виду. Распрощался и, нагруженный продуктами, отправился домой. Дав себе слово впредь возить продукты из города.
Он распихал продукты в буфете, посетовав, что нет холодильника. Вдруг пришло в голову, что двести лет назад в этом доме тоже жили без электричества, при свечах, и сейчас время сделало виток и вернулось туда же, только на новом уровне – более цивилизованном. Он хмыкнул – это как посмотреть.
Глеб сделал себе бутерброд и открыл бутылку пива. Хотелось кофе, но газа, увы, не было. Нужно купить что-нибудь… Плитку, хоть чаю горячего попить. Или кофе. И тут ему до смерти захотелось кофе – крепкого, свежемолотого, – даже в глазах потемнело. Ладно, что-нибудь придумаем, успокоил он себя.
Он сбегал за пьесой, протер стол и разложил на нем листки с текстом. Пил пиво, закусывал бутербродом и читал пьесу. Она была ему знакома, он видел ее в берлинском «Ренессансе», как уже упоминалось, и, читая, вспоминал актера, игравшего Майкла, и представлял себе, как сыграл бы это сам. Глеб подумал, что ему для репетиций нужна музыка. Танго, фокстрот, вальс… И вдруг почувствовал такой прилив энергии, что закружилась голова. Соскучился по сцене…
Звонок мобильника заставил его вздрогнуть. Это был Виталий Вербицкий.
– Привет, Глебыч! Ты как? Приспособился? Ты извини, не мог с тобой утром поговорить. Ты дома?
Глеб невольно рассмеялся.
– Дома! Заходи. Да, послушай, у тебя нет плеера… музыка нужна.
– Привезу! – обрадовался Виталий. – Так ты согласен?
– Пока не знаю. И еще. Может, какая-нибудь походная плитка? Заимообразно. Хоть чаю вскипятить. Или кофе.
– Не вопрос! У нас есть все, Глебыч. Привезу. Слушай, ты по комнатам еще не шарился? Мебель, то-се. Может, я у тебя останусь, я вроде как бездомный – эта дура меня выперла. Вернее, я сам. Условия она, видите ли, ставит! Мне, Виталию Вербицкому! Ха-ха-ха! Трижды. А у ребят медовый месяц, не хочется рушить. Пусть пока у меня поживут. Ну, все, лечу, Глебыч! До скорого! Господи, как я рад, что ты вернулся!
Он примчался через два часа, нагруженный сумками. Глеб сидел на крыльце, заканчивая читать пьесу. День перевалил за половину, воронье утихло, и в углах сада уже сгущались тени – оттуда тянуло холодком.
…И снова была роскошь общения. На сад опустилась ночь, зажглись звезды. Окно было распахнуто, свежий ветерок шевелил газету на столе, а из сада долетали тонкие пронзительные запахи травы и жасмина. Они вспоминали ребят, девочек, которых любили, строили планы на будущее. Жизнь была, оказывается, прекрасна и удивительна, нужно только правильно расставить акценты и не требовать запредельного. Взаимопонимание, вино, творчество – чего ж еще, мой друг?
Около полуночи позвонила женщина Вербицкого, и он засобирался домой.
– Опомнилась! – саркастически бросил напоследок. – На коленях, в соплях, прощения просит. Я позвоню завтра, Глебыч. Бывай!
Глава 7
Явление
Здравствуй, уважаемый сайт шизенет. Мне 36 лет, я не женат. Уже очень давно меня беспокоят посторонние звуки и голоса в голове. Ночью, в момент погружения в сон, под черепной коробкой начинается шум, переходящий в слова…
Из письма на сайт shizеnet.сruГлеб проснулся ночью, словно его толкнули. Тьма стояла кромешная, хоть глаз выколи. Из раскрытого окна тянуло неприятным холодным сквознячком. Ему показалось, он услышал голос… шепот… где-то рядом. Глеб рывком сел в кровати – жалобно звякнули пружины, – и прислушался. Даже дышать перестал. В ушах тонко и противно зазвенело.
– Кто здесь? – явственно услышал он тихий и какой-то бестелесный голос.
Его обдало горячей волной – неужели снова галюники?
– Кто здесь? – повторил голос.
– Кто вы? – спросил Глеб, сглатывая и непроизвольно крестясь – во второй раз в жизни. В первый раз он сделал это, готовясь предстать перед приемной комиссией в театральное.
– Я здесь живу. А вы?
– Здесь никто не живет! – возразил Глеб, стараясь придать голосу твердость и в то же время понимая абсурдность происходящего.
– Я здесь живу. Вы кто? – повторил голос.
– Человек, – ответил Глеб, помедлив. Можно не верить в… во все это при дневном свете, но сейчас, в кромешней тьме, вера его поколебалась – ему стало не по себе. Он чувствовал, как острым сквознячком тянет вдоль спины. – А… вы?
Ему показалось, он услышал вздох.
– Тоже человек… Когда вы пришли?
– Вчера. – Глеб больше не колебался. Голос спрашивал, он отвечал. – А вы?
Молчание, вздох. Потом:
– Я здесь всегда… Вы кто?
– Актер. А вы?
Ему не ответили. Прошла томительная минута, другая, третья… На первом этаже что-то упало. Глеб одним прыжком слетел с кровати и бросился к двери. Она была заперта, и он перевел дух. Спина оказалась совсем мокрой, сердце колотилось в горле. Он почувствовал, как дрожат руки, и пробормотал: «Однако…»
Ему не сразу удалось зажечь свечку. Неверный огонек осветил комнату, гору одежды на стуле, пустые бутылки на столе. Он запер окно, подумав, что завтра же нужно повесить хоть какую-нибудь тряпку, а то весь как на ладони… Хотя какие ладони? Ветки скрывают лучше всякой тряпки… Скрывают… Скрывают следы крови, преступления… Хватит! Пить надо умереннее!
Подумав, он взял листок с текстом пьесы, перевернул и записал по памяти вопросы голоса и свои ответы. Потом допил то, что оставалось в одной из бутылок, и задул свечу…
Как ни странно, ему удалось уснуть. Проснулся на рассвете, разбуженный приглушенными криками птиц. Протянул руку, взял с тумбочки исписанный листок. Поднес к глазам, надеясь, что ему привиделся дурной сон и листок окажется пуст. Но надеждам его не суждено было осуществиться. Вкривь и вкось на листке был записан диалог…
«Кто здесь? – Глебу показалось, он снова слышит слабый шелестящий голос. – Кто вы? Здесь никто не живет… Что вы здесь делаете? Кто здесь? Кто здесь? Кто здесь? Кто вы? Я тоже человек…»
