Виктория Готти - Кто-то следит за мной
Ивен похлопал ее по руке.
— Выводы делать еще рано, я постараюсь его от этого отговорить. Мы все знаем, что это безумие. Ума Димитрию не занимать. Димитрий поймет, что надо искать другое решение.
Но слова его звучали не слишком убедительно. Похоже, он и сам в них не верил.
Еще раз прокручивая в голове подслушанный спор, Роз оглядела роскошно обставленную комнату. Стены, расписанные цветами, на полу персикового цвета ковер. В дальнем углу два огромных, от пола до потолка, окна, из которых открывался прекрасный вид на сад. На середине комнаты стоял стол для завтрака, сработанный в девятнадцатом веке, вокруг него — стулья красного дерева того же периода. Сиденья и спинки стульев обтягивал пестрый ситчик, тех же цветов, что занавеси на всех семи окнах комнаты. Роз могла бы сказать, что обстановка залитой солнцем комнаты для завтрака действительно располагала к «спокойному общению», но сегодня она чувствовала пульсирующее вокруг стола напряжение.
Хотя в «Парадизо» ей нравилось больше, чем в «Лорел», новый особняк казался ей каким-то холодным, давящим. Когда Роз и Ивен впервые приехали в это поместье, она убегала от воспоминаний, которые в «Лорел» преследовали ее на каждом шагу. И ухватилась за «Парадизо», как утопающий — за соломинку. Роз решила, что здесь она сможет начать жизнь с чистого листа.
Но год проходил за годом, а новый особняк так и не стал ей домом. Роз мучило одиночество, особенно когда Алексис уходила в школу. Горничные, садовники, рабочие, занятые своими делами, только усиливали чувство изоляции. Она мечтала о нормальной жизни. Хотела, чтобы Алексис росла в более спокойной атмосфере. И очень хотела разъехаться со свекром, чье присутствие ощущалось постоянно, обволакивающее и навязчивое, как дым его сигары.
По этому поводу она неоднократно говорила с мужем.
«Разве мы не можем купить собственный дом, Ивен?» — спрашивала она.
«Почему мы должны жить в этом огромном, неприветливом особняке?» — спрашивала она.
Но прямого вопроса: «Мы обязаны жить в одном доме с твоим отцом?» — она не задавала.
Не решалась спросить, потому что знала ответ. Миллеры, как Уайлстайны, Кинсолвинги и другие богатые и влиятельные семьи, предпочитали жить и путешествовать вместе, как бедуинские племена, пусть и в американском варианте для мультимиллионеров.
За столом воцарилось молчание. Роз посмотрела на Джеймса и почувствовала поднимающуюся в ней волну отвращения. Этот человек признавал только доллары, отметая общечеловеческие ценности, мораль, этику. Вот и в Ивене он видел лишь подготовленный к работе политический инструмент, который Джеймс решил использовать для своих нужд: в данном случае, чтобы укрепить политические, социальные и профессиональные позиции семьи Миллеров.
Лицо Джеймса заливала краска. Произнесенная тирада, безусловно, привела к повышению давления, но он вел себя так, словно никаких разногласий с сыном не было и в помине. Во всяком случае, к предмету спора в ее присутствии он возвращаться не собирался. Или он думал, что, подходя к двери, она не слышала его криков?
Роз ненавидела подобное поведение. Получалось, что ее то ли обманывали, то ли держали за низшее существо. Фальши она не терпела. В результате завтрак с Джеймсом Миллером частенько портил ей весь день. Словом, большой любви между невесткой и свекром не было.
Мира, домоправительница, польская иммигрантка, проработавшая у Миллеров двадцать лет, всегда готовила любимый завтрак Джеймса Миллера: фрукты, яичница-болтунья, рогалики, гренки и подогретая ветчина. Еду Мира подавала ровно в четверть восьмого, когда семья уже сидела за столом. Яростный напор Джеймса и покорность Ивена испортили Роз аппетит. За столом разговор не вязался. Мужчинам, наоборот, стычка аппетита не испортила, и они с жадностью набросились на еду. Роз с трудом справилась с ломтиком дыни и даже не допила кофе. Ивен начал уговаривать ее что-нибудь съесть. Чтобы доставить ему удовольствие, Роз поклевала круассан.
Она понимала, что ее мнение никого не интересует, но сочла необходимым высказаться. И нарушила молчание, когда решила, что мужчины уже насытились.
— И что вы собираетесь делать? — спросила она.
— Мы все знали, что Димитрий вернется. У меня было время подготовиться. Просто… — Ивен запнулся. — Я не ожидал, что мне придется принимать участие в этом процессе. Откуда я мог знать, что Джек Лестер заболеет и не сможет защищать Димитрия?
— Я уверена, что тебе удастся убедить его внять голосу разума, — постаралась подбодрить его Роз.
Но она заранее знала, что ничего у Ивена не выйдет: решение Димитрия, если он его принял, окончательное и изменению не подлежит. Знала она и другое: Димитрия нельзя купить. Никаких денег не хватит, чтобы сбить его с избранного курса. Она коснулась руки Ивена, лежащей на столе.
— Ты должен заставить его сказать, чего он хочет. — Она подумала об Алексис, о том, как важно, чтобы возможные неприятности родителей никоим образом не коснулись девочки. И тут же услышала слова, которые не собиралась произносить вслух, но не сумела сдержать: — До того, как он уничтожит нас всех.
Она закрыла глаза. Мысленно вернулась в прошлое. Накатили воспоминания.
Глава 6
Верхний Бруквилль облюбовали для себя аристократия и политические боссы. И жили здесь совсем не так, как в Нью-Йорке, хотя город находился в нескольких минутах езды. Ни прилепившихся друг к другу одноэтажных коттеджей, ни устремленных ввысь небоскребов Манхэттена. В Бруквилле предпочтение отдавалось особнякам. Некоторые, вроде «Лорела», окружали семьдесят акров земли.
Все трое: Роз, Ивен и Димитрий — выросли вместе. И хотя Джеймс запрещал мальчикам дружить, подростками они часто уходили в леса, окружавшие поместье. Однажды, из чистого любопытства (хотелось узнать, чем они там занимаются), Роз последовала за ними. И застала их курящими марихуану. Инициатива, безусловно, принадлежала Димитрию. Ивен затоптал косяк, как только увидел ее. После того случая кто-нибудь из них часто предлагал ей составить им компанию, хотя в ее присутствии травкой они больше не баловались. И их тайная дружба со временем только крепла.
Ивен был моложе Димитрия на год, его отличали добродушие и беспечность. При каждой встрече в доме он смешил Роз какой-нибудь шуткой или говорил комплимент. Роз казалось, что Ивен всегда рядом, всегда готов помочь делом, советом или добрым словом. Она любила его, как брата. Мать Ивена погибла в результате трагического инцидента. Миссис Миллер торопилась, опаздывая на какое-то благотворительное мероприятие. Сбегая по лестнице, подвернула ногу, покатилась по ступенькам и размозжила голову о мраморный пол. Оставшись круглой сиротой, Роз знала, как трудно сжиться с потерей отца или матери, и восхищалась способностью Ивена забыть о случившемся, не позволять трагедии густой тенью накрыть его детские и юношеские годы. Таким был Ивен — оптимистичный, умный, заботливый.
Димитрий держался более отстраненно. Когда он впервые приехал в «Лорел», она его даже боялась, но со временем поняла, что страхи ее напрасны. Оказалось, что он совсем не грубый и не суровый, так что постепенно ее отношение к нему кардинальным образом изменилось. Как мустанг, отбившийся от табуна, Димитрий мог выжить при любых обстоятельствах, и тем не менее какая-то его часть стремилась вернуться под защиту своих близких. Чем-то он напоминал Кларка Гейбла в роли Ретта Батлера, Пола Ньюмена, сыгравшего Хада в одноименном фильме 1963 года. Симпатичный, всегда в рабочем комбинезоне, он посылал сигналы своими глазами-сапфирами, которые могли пугать, соблазнять, успокаивать, разыгрывать.
Когда же Роз начала превращаться в девушку, сложившиеся между ними отношения резко изменились. Ивен не просто поглядывал на нее, но открыто заявлял, что она ему очень нравится. А с приближением его отъезда в Гарвард его усилия добиться ее расположения утроились.
Димитрий, ближайший друг Ивена, ушел в себя и более не желал с ним знаться. И только гораздо позже Роз поняла, что причина тому — ревность. Одновременно крепла ее дружба с Димитрием. Он словно не замечал, как наливается ее тело, они проводили долгие вечера в его каморке, примыкавшей к конюшне, скрашивая друг другу одиночество. И скоро эту каморку Роз воспринимала как рай, где она может забыть обо всех заботах.
Димитрий стал ее частью. Занял пустующее место в ее сердце, и она постоянно ощущала его присутствие. Чему могла только порадоваться. Под нарочитой внешней грубостью Димитрия скрывались ум, доброта и честолюбие. К тому времени когда ей исполнилось восемнадцать, а ему — двадцать два, он любил ее, а она — его. Она знала, что никто другой для нее просто не существует.
