Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин
- Без паники, Вольф! Дышите носом. Руками, руками размахивайте! Вот так! Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре!
Вольф с благодарностью смотрел на лейтенанта. В самом деле, вскоре он мог уже бежать быстрее - советы лейтенанта пригодились.
Перестрелка в стороне села тем временем все усиливалась. К треску станковых пулеметов прибавились автоматные очереди, а вскоре и разрывы гранат.
- Скорое, скорее, Вольф! Единственное наше спасение - это скорость!подгонял задыхающегося вахтмейстера лейтенант.
Но вот и болото.
- Ступать только по моим следам! Ни шагу в сторону! приказал Гольдринг, смело входя в густой камыш. Пройдя шагов сто, лейтенант оглянулся. Вольф шатался, как пьяный. Пережитый страх буквально валил его с ног. А тут еще шагать надо было след в след за лейтенантом, через страшную трясину, откуда уже не будет возврата.
- У нас есть несколько минут, чтобы передохнуть,Гольдринг остановился и несколько раз, через нос, глубоко вдохнул воздух.
- Пробьются наши, как думаете, герр лейтенант?чуть отдышавшись, спросил Вольф.
- Боюсь за них. Силы слишком неравны! Да, вахтмейстер, а где списки осведомителей и полицейских? Папку с ними вы положили на стол в канцелярии.
Вахтмейстер побледнел как полотно.
- Я... я думал, что вы...
- Выходит, вы их забыли? Вы понимаете, что вы наделали?
- Но я думал...- едва мог вымолвить дрожащими губами вахтмейстер.
- Вы думали? Да вы знаете, что будет, если списки попадут в руки партизан? Вы представляете, что вам придется отвечать за это перед самим оберстом?
- Герр лейтенант! Помилосердствуйте! Не губите! Да разве я мог думать в такое время о каких-то списках? Умоляю вас, скажем, что они были у Вурцера!
Издали донеслись крики и отчаянные вопли. Пулеметные очереди смолкли, слышались лишь одинокие выстрелы.
- Скверно! Начался рукопашный бой. Поспешим, вахтмейстер! - бросил Гольдринг и быстрыми шагами углубился в болото.
Можно ли измерить силы человека, когда он спасается от смертельной опасности? Вольф никогда не думал, что способен целую ночь брести по колено в воде, с трудом вытаскивая ступни из топкой трясины, не смея остановиться, потому что зыбкая почва все время колеблется под тяжестью тела, и стоит только оступиться, как трясина жадно засосет. К тому же он ничего не ел со вчерашнего утра и совсем ослаб. Правда, лейтенант иногда выдергивал из чащи тростника какие-то, одному только ему известные растения, и протягивал их Вольфу, показывая, как их надо чистить, но от этой еды вахтмейстера только мутило. К тому же очень болели руки, и у лейтенанта и у вахтмейстера они были окровавлены от множества порезов об осоку. Вольф никогда и не предполагал, что путешествие по заросшему тростником болоту может быть столь опасным.
- Герр лейтенант! Долго ли мы будем блуждать?- уже под утро спросил совершенно обессиленный Вольф. Он посинел от холода и дрожал.
- Вы же сами слышали, что по болоту стреляют. Возможно, нас ищут. Мы не уйдем отсюда, пока я не буду убежден, что партизаны скрылись.
- Но мы ведь снова повернули обратно?
- Молчите, ради бога, и следуйте за мной!
Гольдринг и сам чувствовал, что силы оставляют его. Он уже едва передвигался, часто останавливался, то ли прислушиваясь к чему-то, то ли отдыхая.
Наконец Генрих остановился.
- Здесь мы будем стоять, пока не услышим рокота машин.
- Разве здесь услышишь?!- Вольф безнадежно махнул рукой.
- Мы находимся метрах в ста от дороги. Согласно приказу оберста я должен был вернуться вчера вечером. Я не прибыл вечером, не прибуду и рано утром. В штабе переполошатся, и не позднее девяти начнутся розыски. Часов в десять машины с солдатами будут здесь.
Но помощь пришла раньше. Гольдринг не учел того, что в его возвращении заинтересован не только оберст, отдел 1-Ц, а и весь штаб.
Когда, не дождавшись Гольдринга, Бертгольд часа в три ночи зашел к нему в комнату и узнал, что лейтенант вообще не возвращался, оберст поднял на ноги весь штаб. И как только забрезжил рассвет, сильный отряд мотопехоты выехал по направлению к Подгорному.
Трудно было узнать в этом измученном, измазанном грязью, с забинтованными руками молодом человеке всегда нарядного, вылощенного штабного офицера фон Гольдринга.
Барон спал весь день и всю ночь. А когда утром следующего дня он раскрыл глаза, первым, кого он увидел, был Бертгольд.
- Лежи! Лежи, отдыхай! Мне вахтмейстер доложил обо всем, что случилось. Но скоро мы с тобой забудем, что такое партизаны, и оставим эту проклятую страну!- шепотом, как великую тайну, сообщил на прощанье Бертгольд.
- То есть?
- Наш корпус переводят во Францию.
ЛОВУШКА КУБИСА
Из-за отсутствия благоустроенных домов помещение небольшой сельской больницы несло двойную нагрузку. Днем офицеры здесь обедали, и тогда и большом зале столы составлялись в виде буквы "Т". За столами, изображавшими короткую часть буквы, сидели представители высшего командования, а дальше офицеры рассаживались в порядке личной привязанности начальства и по рангам. Вечером субординации не придерживались. Тогда столы стояли в полнейшем беспорядке, сдвинутые по два, или каждый в отдельности, в зависимости от того, что за ними делали: пили коньяк или играли в карты. В это время особенно ощутимым становился запах лекарств и дезинфекционных веществ, от которого никак не могли избавиться, сколько ни скребли стены и ни мыли полы. Этот запах придавал особенно терпкий привкус и вину и спорам после выпитого.
Гауптмана Пауля Кубиса сегодня особенно раздражал этот запах. Он почему-то будил в нем воспоминания о маленьком вокзале на пограничной итальянской станции, откуда он по вызову своего дяди генерала выехал в Германию. Возможно, это воспоминание возникло потому, что на вокзале тоже пахло дезинфекцией, а от этого Пауля Кубиса немного подташнивало. И вообще он чувствовал себя тогда достаточно скверно. Еще бы, два года проучился в Риме, готовил себя к духовной карьере, и вдруг из-за этой войны такой крутой поворот. Вместо священного сана - работа в отделе агентурной разведки. Правда, Пауль не жалеет, что лишился сутаны. Военная форма ему к лицу. Черный ворот мундира так чудесно оттеняет бледность лица, и глаза от этого кажутся еще глубже. Фрейлейн Клара даже назвала их загадочными... И все же жаль тех лет, которые он проучился в Риме. Тогда еще Пауль верил в свое высшее предназначение, и множество вещей его глубоко волновало. Ему хотелось еще хотя бы раз ощутить трепет ожидания, неуверенности, страсти. Как все-таки притупились все чувства! Теперь он ощущает волнение лишь в единственном случае впервые открывая свои карты во время игры.
Пауль Кубис оглядывает комнату, ища партнеров. Пригласить разве этого барона Гольдринга? У него денег куры не клюют. И если играть расчетливо, не зарываться...
Последнее время Кубису не везет в игре. Как каждый игрок, он верит, что вот-вот наступит перелом и можно будет с лихвой вернуть все проигранное. Только бы не упустить этот счастливый момент, когда фортуна вдруг смилостивится и повернется к нему лицом. Возможно, что именно сегодня...
Пауль быстро пересекает зал и подходит к Гольдрингу, который о чем-то оживленно беседует с Коккенмюллером.
- Барон, не согласитесь ли вы быть моим партнером? Вы, конечно, играете в бридж?
Гольдринг разводит руками и с искренним огорчением говорит:
- Очень сожалею о своем невежестве. Но в этом деле я совершенный профан. Признаться, очень хотел бы научиться.
- Если не возражаешь, Пауль, я могу составить тебе партию,- предложил Коккенмюллер.
- А кого пригласим еще?
- Ну, конечно, Шульца и...- Коккенмюллер оглядывает комнату,- и... хотя бы Вернера... Вернер,- зовет он,- ты еще способен отличить туза от валета?
Вернер, мрачно тянувший коньяк у одного из столиков, лениво поднимается. Глаза у него совсем посоловели, но держится он прямо, все движения четкие, словно он совсем даже не пил.
Коккенмюллер расставляет стулья. Он сегодня очень весел и возбужден. Утром гауптман отправил хорошую посылку своим родным, и не с тряпьем, а с настоящими ценностями. Он считает, что у него сегодня счастливый день и ему должно везти.
Шульц, присаживается к столу деловито, словно он сейчас должен приступить не к карточной игре, а к какой-то очень важной, кропотливой работе.
- Вы не протестуете, если я сяду рядом с вами, чтобы немного поучиться?- спрашивает Кубиса Гольдринг.
Пауль Кубис не очень любит, когда кто-то заглядывает в карты. Это его нервирует. Но он не решается отказать барону и любезно придвигает ему стул.
Игра вначале идет вяло. Кубис помнит свое намерение не зарываться и потому играет с несвойственной ему осторожностью. К Коккенмюллеру не идет карта. Шульц, как всегда, выжидает. Лишь Вернер, которого начинает развозить после выпитого, все больше горячится. Он рискует, делает неожиданные ходы и, к удивлению всех присутствующих, раз за разом выигрывает. Пауля тоже охватывает азарт. Забыв о своем решении быть осторожным, Кубис удваивает ставку. Но карта идет никудышная. К тому же и партнер его, Коккенмюллер, делает ошибку за ошибкой. Шульц, довольный, потирает под столом руки. Они с Вернером уже в большом выигрыше. А этот Кубис словно ошалел. Объявляет мизер, хотя ясно, что он не наберет и половины взяток.
