Владимир Константинов - Вызов смерти
Она часто-часто заморгала, а затем заплакала.
- Ой, я уже ничего не знаю, - прошептала испуганно, хлюпая носом. - Я не поверила сначала. А потом Вера Овчаренко сказала, будто Катя накануне призналась ей, что хочет повеситься.
- А вам Трубицина ничего такого не говорила?
- Нет-нет, что вы. Совсем наоборот, она в последние дни была особенно весела, словоохотлива. Кстати, она хотела с вами встретиться. Очень надеялась, что вы ей поможете.
- Значит, вы в курсе того, что она хотела мне рассказать?
- В общих чертах. Она неохотно об этом говорила, боялась...
- И все же, что она вам рассказала?
Хомова наконец перестала всхлипывать, достала носовой платок и тщательно вытерла им лицо, затем наморщила гладенький лобик, вспоминая. А я смотрел на нее и невольно удивлялся. Каким образом залетела в этот суровый казенный мир эта, казалось, невинная птаха?!
- Она сказала, что убийство совершил ее близкий друг, с которым она встречалась, что он все подстроил. Только поняла она это не сразу, уже здесь и решила все рассказать вам.
- А кто он такой - ее друг?
Она виновато улыбнулась, развела руками.
- Ой, я не знаю. Она ничего о нем не сказала, даже имени не называла. Говорила только, что он занимается бизнесом, и все.
Я сделал пометки в блокноте.
- Спасибо, Сюзанна. А прошлой ночью вы ничего не видели и не слышали?
- Видела, - кивнула. - Видела, как Катя встала и пошла к двери. Я не придала этому значения, подумала, пошла в туалет. Ей часто приходилось ночью вставать.
- Почему?
- У нее слабый мочевой пузырь. Она говорила, что в милиции ее били и что-то там повредили.
- А кто знал об этой ее слабости?
-Ой, да все. Здесь же ничего невозможно скрыть.
- А в руках у нее что-нибудь было?
- В каком смысле?
- Ну, веревка там или что-то в этом роде?
- Нет, я ничего не видела.
- Когда это было?
- Ой, я не знаю. Может, часа в два или в три. Не знаю. Я спала уже. А тут проснулась.
- Следом за Трубициной кто-нибудь выходил?
- Да, - кивнула она.
Вдруг глаза ее сделались круглыми от изумления и страха.
И я понял, что сейчас она скажет самое главное.
- Ой! - воскликнула она и зажала рот рукой.
- В чем дело, Сюзанна?
- Вы думаете, что ее?.. - прошептала в страхе девушка, с опаской оглядываясь на дверь.
- Кто выходил следом за Трубициной? - спросил, еле сдерживаясь, чтобы не закричать на нее.
- Ой, я прямо не знаю, - вконец растерялась она.- Я вам скажу, а потом окажется, что она со-. всем даже не виновата.
- Но вы ведь видели ту, кто вышел следом за Катей? Так?
Хомова молча кивнула.
- В таком случае нужно ее назвать. Я ведь не утверждаю, что именно она убила Трубицину, верно? Так кто же?
- Вера Овчаренко, - таинственно прошептала Сюзанна и отчего-то вновь заплакала. - Но... Но... Но как она могла?! Ведь она же была Катиной подругой!
- А после того, как ушла Овчаренко, вы ничего не слышали?
- Ой, правда! - еще больше испугалась Сюзанна. Ее буквально всю колотило от переживаемого волнения и страха. - Слышала! Слышала, Андрей Петрович! Приглушенный вскрик и шум какой-то. Тогда я не придала этому значения. Она, Верка, это сделала! Точно! Потому и говорила, что Катя будто бы собиралась повеситься. Какая непорядочная! Правда, Андрей Петрович?
- Правда, - согласился. У меня у самого от волнения тряслись руки. - А могла Овчаренко одна справиться с Трубициной?
- Нет, вряд ли. Катя была сильной. Вот со мной бы она запросто справилась. А с Катей - нет, одна бы не сумела.
Кратко записал в блокнот то, что услышал, предупредил:
- О том, что мне сказали относительно. Овчаренко, никому. Понятно?
- Да, да, - закивала девушка. - Я это прекрасно понимаю.
Не удержался, спросил:
- Сюзанна, а вас-то как сюда занесло? Что вы такое могли совершить?
- Отчима убила, - ответила она просто и даже улыбнулась.
- Не может быть?! - не поверил я.
- Правда. Он над мамой издевался и ко мне приставал. Я терпела, терпела, а потом однажды, когда он спал, взяла его двустволку, зарядила, подошла к нему и в грудь сразу из двух стволов. Он и пикнуть не успел.
Лицо ее стало строгим, а взгляд больших глаз холодным и жестким. И я понял, что эта хрупкая на вид девочка вполне способна на такой поступок.
Полненькая с двумя симпатичными смешливыми ямочками на щеках Наташа Зайцева ничего нового мне не сказала, тем более что не видела, как вставала ночью Трубицина. Она долго клялась, божилась, крестилась, утверждая, что "Катюха ни за что на свете не могла покончить с собой". Еще она вспомнила, что друга Трубициной вроде как звали Аликом.
"Алики. Жорики, жмурики, ханурики", - всплыла в сознании совершенно нелепая фраза, и я распрощался с Зайцевой.
Но стоило мне лишь увидеть Овчаренко, я сразу понял - эта могла убить. Примерно моего возраста, высокая, поджарая, с большими "мужскими" руками и несколько грубоватым некрасивым лицом, она вместе с тем привлекала внимание какой-то природной грацией и изяществом, ходила по-кошачьи мягко, ступая с носка на пятку. Когда-то она наверняка занималась в балетной школе. Взгляд ее светло-карих глаз скользил с предмета на предмет, нигде не задерживаясь, казался рассеянным. И вместе с тем я был уверен, что она боковым зрением отмечает все, что происходит в комнате.
Она уже наверняка знала, кто я такой и зачем приехал, но когда я назвался, ловко разыграла удивление:
- Правда, что ли?! Впервые вижу перед собой живого журналиста. Вы о нас писать будете, да?
- Обязательно.
Я уже был уверен, что сидящая передо мной девушка наверняка является тайным осведомителем той же Колдобиной. Да, но оперативники обычно не сдают своих агентов. Тогда почему капитан сразу назвала ее фамилию? Значит, была на то причина.
- А что же вас интересует, Андрей Петрович? - продолжала гнуть свое Овчаренко. - Как мы обходимся здесь без мужчин, да? Сейчас очень модны такие темы. Объясняю - мы трахаемся друг с дружкой. - Она многозначительно мне подмигнула и развязно рассмеялась.
- Это вы мне обязательно расскажете в следующий мой приезд, ладно? А сейчас я бы хотел узнать, что вы думаете о смерти вашей подруги Екатерины Трубициной? О ее причинах?
Взгляд ее мгновенно потух, улыбка слиняла, а лицо стало вялым и тусклым.
- А чё говорить-то, начальник, - задергала она телом. Голос стал низким и грубым. - Она, Катька, всегда с прибабахами была. Ну. Чокнутая малость. Шибко много думала, а это до добра не доводит, верно?
- Не знаю, не знаю. У кого как. А что же ее толкнуло на такой поступок?
- Чего не знаю, начальник, того не знаю. Я ж говорю, что она малость того. - Она покрутила указательным пальцем у виска. - Два дня назад сидим это мы с ней на природе, и вдруг она ни с того ни с сего: охренело, говорит, все, в натуре! Повеситься, что ли?
- Так и сказала - "в натуре"?
Она зыркнула на меня настороженным взглядом.
- Ну, может быть, не в натуре, а как-то по-другому.
Она "рисовала" сейчас из себя разбитную блатную девицу. Но я уверен: с такой не стали бы дружить ни Катя Трубицина, ни Наташа Зайцева, ни тем более Сюзанна Хомова. С ними она была пай-девочкой из интеллигентной семьи, окончила балетную студию, а сюда попала исключительно из-за романтической любви. И мне стало совсем неинтересно.
Все, что мне требовалось, я уже знал. Теперь слово за специалистами.
- Вера, вы занимались в балетной студии?
Лицо ее выразило полнейшую растерянность. Глаза быстро-быстро забегали туда-сюда, упорно избегая встречаться со мной взглядом. Она не могла понять, где мог я почерпнуть эту информацию, если даже в ее личном деле об этом ничего не сказано.
- Откуда вы узнали? - спросила она совсем упавшим голосом.
- Пусть это останется моей тайной, - ответил я, смеясь. - Все, больше вас не задерживаю.
Я сознательно не спросил ее, зачем она выходила ночью за Трубициной следом, чтобы не осложнять жизнь Хомовой и Зайцевой. Но почему все же Колдобина сдала Овчаренко?
После ее ухода у меня впервые появилась возможность обдумать случившееся. Это что же получается - судя по всему, к моему приезду здесь тщательно подготовились? Следовательно, о нем знали заранее? Каким образом? Сорока на хвосте принесла? Не смешно. Тогда откуда? Прежде всего, кто мог знать о моей командировке? Само собой, главный редактор. Секретарь Эллочка. В бухгалтерии. Кто еще? Наверняка знал Роман Шилов. Уж очень он подозрительно и заинтересованно посмотрел на меня, когда мы столкнулись в дверях, а потому не мог не выпытать у шефа, куда и зачем я еду. Опять эти двое! Кто же из двоих меня заложил? Остальное просматривается куда как просто. Кто-то из них сообщает куда надо или сам организует поездку человека, который, в отличие от меня, не любит ездить поездами, а предпочитает самолет. Тот опережает меня ровно на сутки, дает крупную сумму кому-то из администрации колонии и... оставляет меня с носом. Нет человека - нет проблем. Барометр моего настроения показывал грозу. Но "грозы" не было. Была одна слякоть и мокреть. И мне стало стыдно за себя, любимого, если не сказать больше.
