Анна Данилова - Комната смеха
– Какого черта? – спросила она, с трудом подавляя в себе внутреннюю дрожь. У нее даже скулы свело от нервного перенапряжения. – Что вам надо?
– За уборку подъезда собираю… С вас десять рублей, – сказала анемичного вида растрепанная женщина в болоньевой куртке и синих трикотажных брюках, как-то странно разглядывая Анну. – Вернее, всего пять. Хозяйка-то померла, значит, только с мужа, Алексея, пять рублей.
Анна в сердцах швырнула ей деньги и захлопнула дверь.
– Нашла время приходить… Алексей, выходи… Ей-богу, ведем себя как дети. Чего испугались? Кто-то нарочно все это подстроил с посылкой, запиской… Посмотри, буквы печатные. Это специально, чтобы невозможно было определить почерк. У тебя есть враги?
Алексей, рухнув на стул, плеснул себе еще коньяку и выпил залпом. Закусил лимоном, и лицо его при этом скривилось.
– Враги? Кто? Кому я особенно нужен? Чертовщина какая-то… Только психически больной человек мог бы придумать такое… Надо же додуматься: послать посылку с платьем Эммы.
– Надо бы в милицию сообщить. Все это очень опасно…
– Почему опасно?
– А если бы у тебя было слабое сердце? Ты подумал об этом? Да от такой посылки не то что сердце откажет, крыша съедет! Поэтому я и спрашиваю: у тебя есть враги?
– Говорю же, нет.
– Подожди. А как же платье? В том, что это ее платье, я нисколько не сомневаюсь. Она же шила его у Лизки Гусаровой, оно единственное в своем роде. К тому же… – Анна взяла платье – осторожно, словно это была змея, – и поднесла к носу. – Оно пахнет Эммой, ее духами. Ее кожей. Я знаю этот сладковатый запах, молочный, немного ванильный… Кто был вхож в вашу квартиру и мог взять это платье? Может, Эмма сама давала кому-нибудь его поносить?
– Эмма? Не знаю… Вообще-то, это на нее не похоже…
– Алексей, ты, главное, успокойся, возьми себя в руки. Давай думать, что посылку прислал действительно какой-то сумасшедший. Тогда будет легче и тебе, и мне. Значит, она не могла никому дать свое платье… Правильно. Будь оно старое или испорченное, можно было бы предположить, что она могла отдать его бедным. Каким-нибудь соседкам, знакомым на работе. Но платье почти новое, дорогое… Как оно могло оказаться у чужого человека? Как?
Вопрос был риторическим, ответа на него пока что не существовало.
– Ты сейчас ложись спать. Платье мы положим обратно в ящик, вот так, и задвинем под стол. Забудь пока обо всем этом кошмаре. Пойдем, я уложу тебя в постель… – Она подхватила совершенно безвольного Алексея под мышки и помогла ему добраться до спальни. – Ну что это ты совсем раскис… Нельзя же так! Держался-держался, и на тебе!
Уложив его одетого на кровать и прикрыв пледом, Анна вернулась в кухню, перемыла посуду и сварила себе кофе. Сидя возле окна с чашкой кофе и сигаретой, она пыталась понять, какие же истинные чувства она испытывает к своему зятю. То, что она его откровенно презирала и испытывала к нему чувство жалости, это было понятно и привычно с самого начала их знакомства. Она никогда не могла понять, что ее сестра, такая яркая и незаурядная женщина, могла найти в этом ничего собой не представляющем мужчине. Возможно, надежность и домовитость, чего так не хватает в современных мужчинах. Хотя Эмма с самого начала их брака с Алексеем говорила сестре, что любит своего мужа и вполне счастлива с ним. Возможно, это был самообман, но Эмма всегда отличалась скрытностью, а потому истинных ее чувств к мужу так никто и никогда не узнал. Никто ничего не знал о том, чем именно занималась Эмма у себя на работе, за что ей платили, судя по всему, неплохие деньги. Эмма могла позволить себе дорогие вещи, украшения, настоящую цену которых от мужа тщательно скрывала. Она не могла солгать Анне, своей сестре, но от мужа правду скрывала, лгала во благо, тем самым, видимо, не желая травмировать его мужское самолюбие – ведь ясно было, что она зарабатывает на порядок выше его. Внешне семейная жизнь Эммы выглядела вполне благополучной и спокойной. Но все же чувствовалась в отношениях между мужем и женой какая-то фальшь… Быть может, Эмма с трудом скрывала растущее раздражение к опостылевшему мужу, или же Алексей тщательно маскировал свою развившуюся чрезмерно ревность к жене. Про ревность Эмма сама рассказывала Анне. Говорила об этом вскользь, пожимая плечами: мол, причин нет, а он ревнует. Что касается ее – предположительно – неприязненного отношения к Алексею, так это было лишь догадкой Анны, которая, основываясь на собственном чисто субъективном мнении, не хотела видеть в Алексее мужчину. Не нравился он ей до отвращения. Хотя внешне он мало чем отличался от остальных, ничем не примечательных мужчин: среднего роста, нормального сложения, даже обаятельный. Видимо, ее чувство строилось лишь на голой интуиции.
Теперь же, когда Эммы не стало, в ее смерти она винила Алексея. Почему именно Эмма села за руль машины и одна поехала на дачу? Неужели Алексей сам не мог выкроить время для того, чтобы поехать туда и укрыть розы, перекрыть краны или слить остатки воды из емкости… В сущности, это чисто мужская работа. И вот для того, чтобы заниматься этим, Эмма надела почему-то свое новое вечернее платье, да к тому же еще именно то, которое из принципа не надела бы и под дулом пистолета… Так почему, почему она надела это платье? Этот вопрос мучил Анну больше всего. Чтобы нарочно превратить его в дачную рабочую одежду и тем самым подчеркнуть свое отношение к Лизке Гусаровой? Но это же абсурд!
Ночь после смерти сестры Анна провела без сна. Перед глазами стояла Эмма, живая, улыбающаяся, и протягивала к ней руки. Она словно звала ее за собой куда-то… Потом сознание затуманивалось мрачными картинами из морга: останки Эммы, какие-то черные, закопченные фрагменты ее тела… Какая чудовищная, нелепая смерть…
Анна уже на следующий день приехала в прокуратуру, чтобы выяснить, при каких обстоятельствах погибла сестра. И узнала, что машина, в которой Эмма ехала на дачу, слетела с трассы и, несколько раз перевернувшись на склоне, врезалась в росшие внизу деревья и взорвалась. Произошло это поздним вечером, и свидетелей аварии пока не найдено. Точное время аварии определить трудно, поскольку машина горела довольно долго, прежде чем ее заметили и сообщили в органы. Конечно, Эмма была плохим водителем, это факт. Она панически боялась скорости и вела машину очень осторожно и аккуратно, стараясь как можно реже идти на обгон. И если до того трагического случая она и ездила одна на машине на дачу, то делала это лишь по крайней необходимости. К примеру, ей надо было перевезти туда какие-то вещи, а у Алексея внезапно появлялись срочные дела, и он не мог поехать сам. Или же надо было ехать на дачу собирать клубнику, а Алексей в то время находился в командировке. Но ехать на дачу холодным ноябрьским вечером, да еще и одетой как для светского раута, в тоненьком вечернем платье и туфлях на шпильках? Как же это было не похоже на рассудительную и весьма практичную и трезвую Эмму. Может, она ехала вовсе и не на дачу? Но сам Алексей подтвердил, что она позвонила ему в тот самый день, когда все это и случилось, и сказала, что собирается сама лично, не откладывая до заморозков, поехать на дачу и укрыть растения. Добавила, правда, что по пути заедет в какой-то магазин за глиняными горшками, чтобы некоторые растения («Кажется, герань…» – твердил, как сомнамбула, Алексей) из грунта пересадить в горшки и перевезти домой. Но в машине никаких горшков не оказалось. Значит, в магазин она не заехала. Или забыла, или не успела, или просто передумала.
– А ты где был вечером? Почему сам не мог отвезти ее на дачу? – все-таки не выдержала и спросила его Анна по дороге из морга домой. – Какие у тебя-то были важные дела?
– Мы принимали товар, – ответил он осипшим от волнения голосом. – Мы целую неделю ждали эту фуру, и я должен был присутствовать при разгрузке. В прошлый раз напутали с документами, а я ответственное лицо…
Но она не собиралась добивать его. Ему и так хватило с лихвой. Он и сам тем утром напоминал труп…
«Алексей, привет! Буду через полчаса, пожалуйста, разогрей курицу и сделай салат. Майонез в ведерке в холодильнике под окном. Целую, Эмма». Записка с того света. Кому могло понадобиться написать ее? Какой в этом смысл? То, что автор этого послания испытывает к Алексею определенные отрицательные чувства, понятно. Но кто и за что?
Глава 7
Я вернулась домой затемно. Еще подходя к дому, посмотрела в окна – свет не горел, это означало, что квартира пуста и Гарманов еще не пришел. Странное дело, но я почему-то чувствовала вину за свое долгое отсутствие, а потому, едва оказавшись дома, первым делом порвала записку про борщ, оставленную на тот случай, если бы Вадим пришел раньше меня, и постаралась принять совершенно домашний вид, чтобы ему и в голову не пришло, что я долго отсутствовала. Быть может, это чувство было вызвано тем, что своим визитом на квартиру, где произошло убийство Баси, я нарушила определенный ход вещей или помешала ходу следствия. А что, если, удовлетворяя свое любопытство, я спугнула убийцу?
