Анна Ольховская - Эти глаза напротив
– Согласна с уточнением. Так, хватит отвлекаться, рассказывай, что там ты в наших мозгах видишь?
– Если верить авторам учебников по анатомии, мозг состоит из особого вещества, серовато-розоватого… Ай! Это же источник знаний, чего ты им швыряешься?
– А ничего другого под рукой не оказалось, – мстительно сообщила я, наблюдая за потирающим плечо Павлом – мистический триллер угодил именно туда. – Но я найду, если понадобится. Немедленно рассказывай, что и как ты делаешь, когда сидишь в наших головах?!
– Да не сижу я там! Я давно бы уже свихнулся, если бы на самом деле мог торчать в чужих разумах постоянно и у всех! Это больше похоже на… на… на звонок по мобильному, вот!
– Как это?
– Так это! Ты ведь, когда с кем-то по мобильному телефону общаешься, не можешь его мысли прочитать, верно? И даже через скайп, когда видишь собеседника, тоже с прочтением мыслей туговато. Если только эмоции, да и то не у всех. Некоторые умеют держать себя под контролем.
– Это точно, – буркнула я, мгновенно вспомнив про Мартина.
– Ну вот, то же самое происходит, когда я хочу с кем-либо пообщаться мысленно. Я настраиваюсь на этого человека, ищу его в пространстве, его биополе, его ауру – она у каждого индивидуальна, как тот же телефонный номер. А когда найду – начинаю видеть его глазами, слышать его ушами. Но не читаю мысли, понимаешь?
– Не очень пока.
– Ну как же тебе объяснить… – Павел страдальчески поморщился и покачал головой. – Вот как тогда, в лесу, когда я вел тебя к Монике. Я наблюдал за вашей семьей…
– Зачем?
– К вам ведь стал шастать мой кот, Атос…
– Карпов!
– Ну хорошо – Атос Карпов. И одно то, что ты спасла его семью от ротвейлера, а самого Атоса отвезла в ветклинику, уже говорило о многом. Как минимум о том, что и израненную девушку ты не оставишь умирать в лесу. Поэтому я и «позвонил» тебе. Увидел, что ты как раз за рулем и едешь в нужном направлении. И позвал. Вот и все.
– А когда ты вступаешь в диалог? Когда мы с тобой разговаривали вот сегодня?
– Телефонный диалог, Варя, телефонный. Пусть и мысленный. Я пришел вместе с Моникой, а когда она начала касаться опасных тем, «перезвонил» тебе. И ничего, кроме твоих ответов и того, что происходило здесь, у тебя, я не слышал. И не видел.
– Точно?
– Абсолютно!
– А вот с Моникой? Ты ведь сам сказал – она стала частью тебя. И она сама тебя постоянно слышит!
– Я ведь тебе уже говорил, – тяжело вздохнул Павел, – я и сам толком не могу понять, что это… Нет, мыслей ее я, слава богу, не могу прочитать…
– А почему «слава богу»?
– Потому. Вот скажи, а ты бы хотела постоянно торчать в голове у любимого человека? Знать все-все, порой не самые светлые и позитивные, мысли и желания? Шариться у него в душе без спроса?
– Нет! – Меня аж передернуло от страха.
– Вот и я не хочу. И счастлив, что не могу. А Моника… она действительно часть меня. Но как… вот как сердце, что ли. И когда с сердцем все в порядке, и тебе жить комфортно и легко. Но если оно заболит – ты это чувствуешь, и тебе плохо. И ты пытаешься помочь сердцу. Принимаешь лекарства или еще что. Вот и я мгновенно спешу на помощь, когда Монике плохо. И порой для этого приходится разговаривать с ней. Чтобы удержать, чтобы не дать утонуть в трясине безумия…
Последние слова Павел произнес еле слышно, словно через силу. И отвернулся, пряча глаза.
И почему мужчины так стесняются слез?
– Кажется, я поняла. – Я поднялась с кровати и, нашарив свои тапки, пришлепала к ссутулившемуся Павлу. Легонько погладила его по руке и тихо поинтересовалась: – Тяжело сегодня было, да?
Мужчина молча кивнул, по-прежнему пряча лицо.
– Это я виновата!
– Это он виноват, – глухо, с ненавистью, произнес Павел. – Гизмо. Тварь… Если бы не мама Марфа…
– Ничего, он и так получит по заслугам! И Мартин, но прежде всего – Игорь Дмитриевич, отец Моники, – они оба не позволят Магдалене вытащить своего ублюдка… Ох, прости, – я смущенно прикусила губу, – ведь она твоя мать, а значит…
– Магдалена мне не мать, – глухо процедил Павел. – У меня была, есть и будет только одна мама – Марфа. А эта женщина… для нее я действительно то, что ты сказала. Именно я – ублюдок. Что же касается Гизмо… Это такая скользкая тварь, что полностью уверенным в том, что он не избежит наказания, я не могу. Да и нет для него наказания, адекватного содеянному. Чтобы он тоже дни, месяцы, годы корчился от боли, страха, унижения!
Павел тяжело задышал, кулаки опять сжались, а воздух в палате стал вязким и давящим.
Пропитанным ненавистью и гневом.
– Прекрати! – просипела я, пытаясь продохнуть полной грудью. – Немедленно прекрати психовать, слышишь?! Ты меня сейчас добьешь!
Павел недоуменно посмотрел на меня, вздрогнул и встряхнул головой. Давление моментально исчезло, а Арлекино виновато улыбнулся:
– Прости, а? Просто я не могу спокойно думать о том, что…
– Тогда вообще не думай, – проворчала я, – окружающие целее будут. Что с тобой?
– Черт! – выдохнул Павел, затравленно глядя на дверь палаты. – Черт, черт, черт! Как я не засек?!
– Ты чего тут рогатого призываешь? Что случилось?
Павел вскочил и заметался по палате, затем влетел в санузел и плотно прикрыл за собой дверь.
А в следующее мгновение тихонько приотворилась дверь палаты и в образовавшуюся щель проскользнула Моника.
Глава 10
– Привет! – прошептала девушка, остановившись у двери. – Не прогонишь?
– А надо бы! – Я подошла к гостье, ухватила ее за руку и почти волоком подтащила к кровати: – Садись! А еще лучше – ложись! И жди!
Я нашарила в тумбочке свой мобильник и принялась листать контакты.
– Ты зачем телефон взяла? – нахмурилась Моника, пытаясь слезть с кровати.
– Матери твоей позвонить хочу, – проворчала я, удерживая девушку на месте. – Хватит с меня на сегодня впечатлений, и так полдня промаялась из-за тебя – как ты, что ты. Да и профессор твой настоятельно не рекомендовал нам встречаться. Вернее, беседовать.
– Варя, не надо, не звони! – жалобно заныла Моника. – Ну пожалуйста! Знаешь, как трудно было дождаться, пока дежурная медсестра и папин охранник возле моей палаты уйдут чай пить!
Охраннички! И ведь вроде отец Моники и так уволил половину своих секьюрити после того, как они допустили мое похищение, так нет! Славится придурками земля русская! Чай он пить пошел, ага. Мужики…
А Моника, между прочим, по-прежнему одна из главных действующих лиц в деле Сигизмунда Кульчицкого! Вернее, самый главный, самый важный свидетель обвинения. И оставлять ее без присмотра ради…
Надо будет рассказать обо всем Игорю Дмитриевичу. И в данной ситуации это вовсе не донос, а обеспечение безопасности.
– Класс! – Я реально разозлилась. – Ну и набрал твой отец сотрудничков! Теперь точно позвоню!
Я как раз нашла в списке контактов номер Элеоноры, но нажать кнопку вызова не успела – Моника с ловкостью обезьянки цапнула мой мобильник и спрятала его за спину.
– Что за детский сад! – Я попыталась отобрать телефон, но девушка ужом крутилась на кровати, не позволяя мне сделать этого. – Моника! Отдай немедленно!
– Варя, мне очень надо поговорить с тобой! Очень!
– Разрешит твой профессор – поговорим!
– Мне сейчас надо! Я не могу ждать! Я тогда точно с ума сойду!
– Моника, а вот это уже шантаж! Ну что же, – я прекратила бесполезную борьбу с тощим веретеном и направилась к двери, – я и без мобильника могу обойтись.
– Ты куда?
– Нашу медсестру позову. Пусть она тобой займется.
– Варя! – В голосе девушки было столько отчаяния, что я невольно остановилась и обернулась. – Умоляю тебя – не зови пока никого! Я ненадолго, буквально пять минут – и уйду!
Ну что ты будешь с ней делать! Сидит на кровати испуганным сусликом, лапки на груди сжала, глазищи на худом личике смотрят с такой мольбой, что даже дыхание перехватывает.
Я ожидала, что и Павел сейчас вмешается, но он молчал. Боялся, похоже, каким-то образом выдать свое присутствие.
Я вернулась к кровати, присела рядом с Моникой и обняла ее за плечи. И почувствовала, как покрытое шрамами тощенькое тело девушки сотрясает дрожь. Крупнокалиберная такая, конкретная. Еще чуть-чуть – и перейдет в конвульсии.
Елки-палки, и как быть? У бедняжки в любой момент снова приступ начнется, а один чудак на букву «м» «чай пьет»!
– А если твой охранник вернется и решит проверить – спишь ты или нет? – поинтересовалась я, успокаивающе поглаживая дрожащие плечики.
– Убедится, что сплю, – робко улыбнулась Моника. – Я там смастерила из одежды и запасного одеяла подобие тела. И даже прическа у куклы есть!
– Какая еще прическа? Швабру положила, что ли?
– Нет! – облегченно рассмеялась девушка. – Мне мама несколько париков принесла, из-за этого, – она пригладила ладошкой отрастающий ежик волос (из-за страшных ран на голове Монику пришлось обрить наголо). – Ну, я один из них, который чаще всего надеваю, если захочется, и пристроила на подушке. Очень похоже получилось, честно! Если бы я не знала точно, что меня там нет, – подумала бы, что это я.
