Фридрих Незнанский - Игра по крупному
— Со мной это не проходит, — сухо сказал Меркулов. — И ты это знаешь. По части снятия стрессов я пас.
— Конечно, знаю! — воскликнул Грязнов. — И я это к слову. Если нашему другу угрожает опасность, я готов всегда, везде и в любое время...
Меркулов положил трубку.
Не любит он таких разговоров, подумал Грязнов. Меня Борисыч еще терпит по старой дружбе. А с Костей так нельзя. Неправильно воспринимает...
Но должен же кто-то в нашей компании играть роль трезвой головы. Хотя когда не с кем выпить, тоже нехорошо. Ну какой из меня начальник? Селекторные совещания провожу, как воз в гору тащу. Поскорей бы из кабинета сбежать, хоть в Ховрино, хоть куда.
...До станции Ховрино Грязнов добрался уже в темноте. Машина с трудом выбиралась из снежных заносов и пробок, петляя по полутемным улицам.
Потом с помощью дежурного диспетчера он вышел на некий восьмой путь, упиравшийся в тупик. Здесь солдатики в бушлатах расчищали пути, а их прапорщик, полупьяный и расхристанный, сидел в теплой будке со стрелочницами в оранжевых жилетах и пил с ними чай.
— Следственная бригада вон там, — показал рукой прапорщик, ничуть не смущаясь своего вида перед полковником милиции. Там, куда он показал, темнело в отдалении старое кирпичное здание с несколькими горящими окнами. — Проводят следственный эксперимент, товарищ полковник.
Женщины захихикали. Грязнову показалось, что над ним.
Если на все обращать внимание, сказал он себе, выходя из будки, на самое важное не останется ни сил, ни времени.
Следователи и эксперты — всего их было четверо — допивали жидкий чай, согреваясь возле батареи.
Старший группы устало взглянул на Грязнова.
— Что тут определишь? — пожал он плечами. — Пока светло было, кое-что узнали. Ничего особенного на первый взгляд. Местные жители решили слить себе канистру бензина. Их задержала милиция. Так обнаружилось, что их канистра пуста, поскольку пусты цистерны. Песок там есть, это верно. Для веса положили, не иначе. Причем во все до единой цистерны.
— Откуда они прибыли? — спросил Грязнов, стараясь согреть руки у батареи.
— Из Белоруссии, с нефтеперегонного завода. Если точнее — из Мозыря. А почему это заинтересовало МУР?
— Прежде всего этим заинтересовалась Генпрокуратура, — сказал Грязнов, следя за тем, как ему наливают чай в эмалированную кружку.
— Ну да, там было убийство генерального директора, — кивнул следователь. — Думаете, здесь есть какая-то связь?
— Вопрос не ко мне, — пожал плечами Грязнов. — Если ваше начальство полагает, будто генеральный директор остался бы жив, если бы не обнаружился этот состав с песком, то им виднее. Что вы-то, Геннадий, забыл как вас по батюшке, думаете?
— Алексеевич, — напомнил следователь местной прокуратуры. — Обыкновенный криминал. Причем обнаглевший от безнаказанности. Кто-то заметает следы.
— Убивая «генерала»? — спросил Грязнов. — Что-то сомнительно. Хотя, возможно, это было той последней каплей... Ведь убивают тех, кто кого-то прикрывает, если говорить о подобных историях.
Местные криминалисты молчали. Одни смотрели в окно, другие — в маленький черно-белый телевизор, в котором что-то мелькало.
— Во всяком случае здесь мы ничего не найдем, — сказал Геннадий Алексеевич после паузы. — Искать надо в бухгалтерских книгах. В деловой переписке. На таможне. Только не здесь.
— В Белоруссии, — кивнул Грязнов. — Только один вопрос. У этой фирмы есть какие-нибудь связи с Азербайджаном? Может, слышали?
— Сейчас везде ищут чеченский след, — сказал Геннадий Алексеевич. — И если надо — находят. Если бы Чечни не было, ее стоило бы придумать. Вам не кажется? Очень удобная республика. Все можно на нее свалить.
— Вы что-то не то говорите, — нахмурился Грязнов. — Я вас про нефтяные фирмы спрашиваю. В Тюмени, в Баку. Может, слышали, какая там связь?
— Мы третий день чего-то ищем, — пожал плечами следователь. — И все время ждем, когда кто-нибудь у нас это дело заберет. Может, вы? Отдали бы с удовольствием.
— Почему при слове «Азербайджан» вы вспомнили про чеченцев? — не отвечая на его вопрос, спросил Грязнов.
— Ивлева, гендиректора фирмы, кому предназначался бензин, зарезали среди белого дня в подъезде его дома. Весь подъезд был в крови. Голова чуть не отвалилась, когда его поднимали. Горло перерезано от уха до уха. Теперь там работает Тюменская прокуратура, здесь мы. Но кому- то надо связать эти оба дела воедино. Иначе ни черта не поймешь.
— Когда это произошло? — спросил Грязнов. — И есть ли улики?
— В том-то и дело, что убийство произошло через два дня после того, как мы возбудили уголовное дело и дали телеграмму в Тюмень в эту фирму. С уликами негусто. Говорят, есть там отпечаток подошвы кроссовок большого размера...
— И перерезанное горло — тоже доказательство, почерк своего рода, мусульманский след... — сказал Грязнов. — И подсказка, где копать. Как вы думаете?
— Вы меня спрашиваете? — хмыкнул следователь. — Все вопросы к Генпрокуратуре. Обещали прислать своих «важняков», а прислали вас.
— Идите домой, — сказал Грязнов. — Я серьезно. Вы совершенно правы. Тут не отпечатки пальцев надо искать. Хороший аудит даст больше, чем осмотр вагонов. Идите отдыхайте. Раз дело взяла к себе Генпрокуратура и поручила оперативную работу нам, можете отдыхать с чистой совестью. Оформите кое-какие бумаги — и финиш. Что смотрите? Можете сослаться на меня. Мол, полковник Грязнов из МУРа приехал и всех разогнал по указанию Генпрокуратуры.
— Так вы и есть полковник Грязнов? — спросил доселе молчавший молодой парень, сидевший ближе всех к телевизору. — Тот самый?
— Какая разница, тот или другой... — поморщился Грязнов. — Ну я. Что это меняет?
Оставшись один, Грязнов выключил телевизор, сел на освободившийся табурет, прикрыл глаза и постарался расслабиться.
Значит, так: подобное убийство — редкость. Киллеры предпочитают пистолеты с глушителями. Киллеры не любят, когда зарезанные визжат на всю округу, истекая кровью. Наглость убийц — это само собой, но еще и плюс желание навести следствие на определенный, наиболее популярный тип нынешних убийц. В обществе словно живет какая-то потребность в глобальном враге. Раньше все валили на евреев. Но не убийства же в подъездах, не захват рынков, не изнасилования малолетних, не угон автомобилей...
То ли дело чеченцы. Бандиты первоклассные, тут надо отдать им должное. К тому же историческая родина у них под боком. Чувствуют за спиной тылы, где можно всегда укрыться, зализать раны, передохнуть. И по новой взяться за старое.
Так о чем это я? Ну да, кто-то демонстративно решил все свалить на кровожадных чеченцев. Но это всего лишь предположение...
Александр Борисыч попробовал бы на зуб подобную гипотезу. И озадачился бы со своей хваленой интуицией. Зачем, в самом деле, при нынешней технической обеспеченности рядовых киллеров пользоваться ножами либо кинжалами?
Поэтому следует слетать туда, на место убийства, в Тюмень.
Слишком наглядное совпадение — этот эшелон, будто бы с бензином, и убийство «генерала», из нефти которого этот «бензин» был произведен. К тому же Константин Дмитриевич Меркулов прозрачно намекал на некую связь убитого с коллегами из некогда братской, но по-прежнему солнечной республики... Может, Володю Фрязина туда послать?
Хороший малый этот Володя, будет толк. Александр Борисович отдавал его, как отрывал от себя. Вот пусть Фрязин и слетает. Ему полезно проветриться. Засиделся в столице.
Грязнов встал, прошелся по комнате. Пожилая женщина, сидевшая тихо в углу, испуганно смотрела на него. Наверное, ждала, когда он закончит здесь ошиваться, чтоб запереть двери и уйти домой.
Пора уходить, нечего тут больше делать. Но очень уж не хочется снова погружаться в эту сырую метель. Но почему она так смотрит?
— Я вас задерживаю? — спросил Грязнов. — Извините, если так. Просто неохота снова в холод и сырость.
Она посмотрела на его потертое кожаное пальто и кивнула. Холод, да еще какой. Самой пришлось надеть две кофты под свое старое пальтецо.
— Я спросить хотела. — Она поднялась с табуретки. — Мой сын шестой месяц в Бутырке сидит... — Ее голос дрогнул, она заплакала.
И снова села.
— Успокойтесь, — сказал Грязнов, посмотрев на часы. — За что сидит?
Его приняли за большого начальника, который может казнить или миловать. Придется ей объяснить, что это не так.
— Да ни за что, — всхлипнула женщина. — Единственный сын... Привлекли сами не знают за что. К нему пьяный пристал, а он его оттолкнул. Тот в лужу упал и потом захлебнулся. Коленька-то мой не видел ничего, вечером было, домой после техникума спешил... А утром его взяли. Убил ты его, сказали. На суде свидетели показали: сам, мол, пристал и Коля оттолкнул только. А в луже не топил. И Колю отпустили. После в армию забрали. Мне командир части благодарности присылал. А у этого, утопшего, родственники богатые — давай пересуд, кричат. Вернули на доследование. И свидетели эти уже другое стали твердить: мол, Коля ногой его, тот память и потерял. Я не выдержала: что ж вы, говорю, делаете? Тот сам утонул, а моего теперь топите? Что он вам сделал? Иль родичи хорошо заплатили, а мне предложить вам нечего? А они носы в сторону, молчат, не отвечают. И судья меня усадила. Не по делу, мол, говорю.
