Кейт Эллисон - Секрет бабочки
К счастью, я замечаю переулок, указанный в записке Флинта: красные «Х» и нарисованные краской черепа, образующие зловещий орнамент на бетонных стенах.
Идя по переулку, я обнаруживаю пустырь. А на нем большущий сарай с односкатной крышей, вход в который выкрашен черным. Тук тук тук, ку-ку, снова тук тук тук, ку-ку, и еще раз тук тук тук, ку-ку, для гарантии. Я осторожно вхожу. В сарае несколько столов и стулья, очевидно с помойки, ободранные, свободно расставленные по достаточно большому пространству. Люди — с пирсингом, татуировками, ирокезами — сидят или лежат на грязном полу, создают произведения искусства.
Я нахожу Флинта в углу. Сидя на корточках, он разрисовывает большущую доску руками и локтями, лицо напряженное, концентрация полная. Все видимые части его тела покрыты краской.
— Флинт?
Никто не отрывается от своих дел.
— Флинт, — повторяю я уже громче.
Девушка, которая творит рядом с ним, наклоняется и дышит ему в ухо. В ее щеки вживлены изумруды.
— Эй, Эф, — говорит она, — к тебе гости.
Он поднимает голову и улыбается мне, «медвежьи ушки» стоят торчком. Я думаю, краска у него даже на зубах. Глаза сейчас ярко-зеленые, щеки пылают.
— Ло! Ты меня нашла! — Он встает, вытирает руки о латаную куртку. — Дай мне секунду, чтобы все собрать. Потом я покажу тебе загадочный мир Гдетотама.
Он наклоняется, чтобы поднять тяжелую доску, одновременно представляя соседей:
— Ло, познакомься с Серафиной — она делает потрясающие парики и миллион других вещей, перечисление которых займет слишком много времени. — Девушка с пирсингом на щеках кивает мне. — Марлоу, местный создатель кукол, поэт, революционер. — Худой чернокожий парень в радужных подтяжках и с наполовину обритой головой в недоумении поднимает голову. — И Гретхен, спец по вегетарианской кухне, танцовщица и потрясающая художница-оформитель, — очень высокая девушка в широченной балетной юбке и высоких черных шнурованных сапогах делает реверанс. — Эти трое по большей части здесь и хозяйничают.
Я сильнее запахиваю куртку, под которой дырявый кашемировый свитер — его мать купила мне в «Гэпе», когда я училась в седьмом классе, — и застенчиво машу всем рукой. По части искусства я не очень. У Орена с этим все было в порядке — он и рисовал, и писал песни, и голос у него был как кленовый сироп.
Флинт с доской в руках отворачивается от меня, уходя, кричит:
— Сейчас вернусь!
Скрывается за занавеской. В потолке старого склада я насчитываю девять отсутствующих планок, и идеальное спокойствие этого числа окутывает меня, как вторая куртка. Меня ждет хороший день: теперь я действительно в это верю. Серафина, Марлоу и Гретхен возвращаются к своим проектам. Через несколько секунд Флинт появляется из-за занавески sans[13] доски, но так же измазанный в краске.
— Пошли.
Протягивает мне руку. И на этот раз я ее беру.
* * *— Так я просто… бросаю его? — Я поднимаю стул между ног, готовясь бросить его в пирамиду пустых жестяных банок, которую Флинт построил на заброшенной автостоянке. Флинт учит меня играть в «боулинг жестяных банок» — вероятно, здесь, в Гдетотаме, это одна из самых распространенных игр. Я никогда не бывала в боулинге, но мне приходилось сшибать кегли в больших комнатах с кондиционированным воздухом на вечеринках по поводу дня рождения, на которые ребенком приводила меня мама.
— Да, просто брось его что есть силы. Но ты должна чувствовать стул, чтобы бросить его под нужным углом. — Он машет руками, показывая, что надо делать. — Если делаешь все правильно, это прекрасно. — Он озорно улыбается. — Сама увидишь.
Но за какое-то мгновение до того, как я бросаю стул, грохочет обратная вспышка в каком-то автомобиле. Хлопок заставляет меня подпрыгнуть — воспоминания о выстреле слишком свежи.
Стул летит в сторону и при падении на землю разваливается на несколько частей в трех футах от аккуратно сложенной пирамиды из жестяных банок. Секундой позже в воздухе уже Флинт, после длинного прыжка падает на пирамиду. Банки стучат, раскатываясь, он же вскакивает и бежит ко мне.
— Вау! Ло! Ты сшибла их все! Ты только на это посмотри! — Он хватает меня за талию, кружит, радостно кричит, стремится убедить меня последовать его примеру. Мое тело — желе, перекатывающееся и неконтролируемое, и я вырываюсь из рук Флинта как можно быстрее. Смотрю на рукава моей курки и осознаю, что они в краске. В многоцветных отпечатках пальцев и ладоней Флинта: краска, которой он пользовался в Малатесте, должно быть, на его руках высохнуть не успела. Я вижу ее в тех местах, где он касался меня: на плечах, талии, тыльной стороне ладоней. И я не могу не улыбаться, надеясь, что Флинт не видит, какими фиолетовыми, должно быть, стали мои уши.
— Я сломала стул. С мастерством у меня не очень.
— Тогда кто раскатал все эти банки по земле? Ответь мне, Ло! — Он бежит к мусорным бакам и возвращается с еще одним стулом. — И как ты могла сломать стул, если он целехонький? — Улыбка расползается по его лицу. — Эй, что случилось с твоей курткой?
Я смотрю на него. В его глазах золотистые искорки. Я изображаю непонимание.
— Ты о чем? Она такая же, как и всегда.
— Точно-точно, разумеется. Извини… просто солнце такое яркое… вот и вижу чего нет.
— У меня полоса везения, а ты меня отвлекаешь, — я щурюсь, губы сжимаются в жесткую полоску, я сгибаю колени и руки, принимаю боевую стойку. — Быстро поставь все банки. Я их снова раскатаю.
Флинт их ставит. Я поднимаю новый стул над головой — изящный, легкий, без одной ножки, — закрываю глаза и бросаю.
Грохот — стук раскатывающихся банок — заставляет мои глаза раскрыться. Я это сделала.
— В десятку! — восторженно кричит Флинт, вскидывая руки к небу.
Поднимается ветер, сдувает мои кудряшки со лба, еще дальше укатывает банки, заставляя их подпрыгивать на бетоне. Мы кружимся, рука в руке. В какой-то момент я это осознаю, останавливаюсь, отпускаю его руки и бегу к другому краю автостоянки, чтобы построить для него баночную пирамиду. Он раскатывает ее легко и непринужденно, и мы вновь танцуем — два человека, опьяненные победой. Смеющиеся.
Пребывание с Флинтом странным образом освобождает. Он отличается от всех, кого я встречала раньше. С ним я чувствую себя не такой ненормальной, не такой чужой. Я и представить себе не могла, что мне может быть так легко с другим человеком, да еще парнем.
Я практически ничего о нем не знаю, но он кажется мне таким знакомым, будто я листаю семейные альбомы с фотографиями и вижу его на каждой странице. Улыбающимся. Летом — качающимся на ветке дерева. Зимой — лепящим снеговика.
— Ладно, — говорит он, вытаскивая из кармана куртки красные рукавицы. На землю летят клочки бумаги, колпачки шариковых ручек, синяя пластиковая сова. — Как насчет того, чтобы продолжить нашу экскурсию?
Я киваю. Флинт хватает стул, которым мы раскатывали баночную пирамиду, и относит к мусорным бакам, для других любителей баночного боулинга.
Мне вдруг хочется, хочется всем сердцем, чтобы Орен сейчас оказался здесь. Как бы ему это понравилось, он бы тут же придумал какие-нибудь ставки, чтобы повысить соревновательный накал, как он это делал всегда. А потом бы еще и выиграл — обычно он всегда выигрывал. Я задаюсь вопросом, играл ли он в боулинг жестяных банок до того, как ушел, до того, как ушел навсегда.
Сложенный листок бумаги, который я держу в кеде, сползает под пятку, жжет.
Тут он и возникает: порыв, раздувающийся во мне, как шарик, в который накачивают воздух. Я пытаюсь сдуть его так, чтобы Флинт этого не видел, поднимаю руки к голове, чтобы сжать шарик, но не выходит. Давление в нем слишком уж нарастает. Голова болит. Руки отлетают. Я иду к мусорным бакам, прикасаюсь к каждому — их шесть, — на случай, что Орен когда-то тоже прикасался к ним. Шесть мусорных баков. Может, я найду его клетки, они войдут в мои клетки, и какая-то его часть вернется. Шесть шансов. Три вдоха у каждого бака. Шесть шансов для него вернуться. Восемнадцать вдохов. Восемнадцать шансов вдохнуть его.
Флинт кричит, чтобы привлечь мое внимание. Я стою у баков, уйдя в себя, он уже далеко впереди. Я бегу к нему, и он ведет меня дальше, в глубины Гдетотама, города сбежавших и потерявшихся детей.
* * *— Сюда торчки приходят, чтобы купить героин, а на том углу, на другой стороне улицы, продают кокаин; здесь можно разжиться метом, если ты действительно в отчаянии, — объясняет Флинт. — В этом организация очень четкая.
От его рассказов о жизни Гдетотама я ощущаю себя совсем маленькой и юной. Самое худшее, что может случиться с тобой в старшей школе: попасться кому-то на глаза в торговом центре во время занятий или с сигаретой за лабораторным корпусом. За это тебя могут отстранить от занятий и не разрешить прийти на одну из знаменитых вечеринок Сары Морленд. Никто не думает о том, что творится за пределами Карверовской школы: насколько там все хуже или, наоборот, насколько лучше.
![Андрэ Нортон - Железные бабочки [ Железные бабочки. Удача Рэйлстоунов]](/uploads/posts/books/79674/79674.jpg)
