Мария Очаковская - Проклятие Византии и монета императора Константина
А еще оба высоко ценили бытовой комфорт даже в суровых полевых условиях и пытались обустроить маленькие оазисы цивилизации. Тася привезла с собой в Торново фарфоровые чашки, кофеварку и гамак, а Бьорн – коптилку для рыбы, шезлонг и большой сине-желтый зонт от солнца. Под цвет шведского флага. Флаг, кстати, он тоже привез и торжественно водрузил над своей палаткой.
Таков был ветеранский костяк торновской экспедиции, так сказать, спецы-старики. Все же остальные числились в штате практикантами, то есть попросту землекопами. Не секрет, что самый главный труд в экспедиции – труд землекопа. Носилки-лопата, носилки-лопата, а еще кирка, нож, шпатель, и так с утра до вечера. Работа скучная и однообразная.
В этом году землекопов было аж восемь человек (бюджет позволял): половину из них – студентов – Лобов привез с собой из города, еще четверых рекрутировал в Красном Рыболове. Для деревенских мужиков копать – дело привычное.
Как обычно, перед началом работ практикантов разбили на пары и распределили по участкам, а наблюдать за ними поставили Марию Геннадьевну Калашину. К ветеранам в силу возраста Машеньку причислить было нельзя, хотя на самом деле она уже два года как окончила университет, более того, училась в аспирантуре, на кафедре профессора Лобова. Впрочем, о ней, пожалуй, стоит рассказать отдельно.
8. Черный коп
Да, время было непростое. Кругом бандиты да торгаши. Первые все друг дружке стрелки забивают, по понятиям разбираются, а другие китайским барахлом на рынке трясут. Братков Андрей сторонился, не уважал. К фирменным шмоткам был абсолютно равнодушен, да и к деньгам, в общем, тоже. Но семью кормить по-любому надо, а работы нигде никакой. Сперва попробовал он было шоферить на грузовике, но контора быстро лопнула. Потом на старой отцовой «девятке» бомбил. Жена, как могла, помогала – в школе в младших классах учительницей работала. Но после их школу закрыли, а «девятка» сломалась.
Так что одним огородом и спасались – маринады, соленья, варенья. Ну и садом, конечно. Вино, самогонка, для себя и на продажу. По осени немного охота выручала, хотя охоту Андрей не жаловал – зверье жалел.
– Лучше б ты меня пожалел! – попрекала его супруга. – Как жить-то дальше будем?
Натка всегда говорила тихо, без нажима, оттого Андрею становилось еще обиднее, чем если б она благим матом на него кричала или истерики закатывала.
Не вступая с женой в спор («все одно не поймет»), Андрей начинал собирать рюкзак.
– Потерпи, Натка. Скоро все изменится, – мысленно отвечал он ей и уходил в лес, подальше и от нее, и вообще от всех.
Только там чувство собственной вины немного отпускало, домашние проблемы забывались, и он мог дышать свободно, полной грудью.
С некоторых пор Андрей стал ходить в лес каждый день, иногда даже на ночь оставался. На этот случай у него там шалаш имелся. Заимка – как он говорил. Андрей соорудил ее в горах, в узкой, поросшей колючим каркасом расселине, чтоб ни одна душа про то не узнала. А внутри все что нужно, да и много ли ему было нужно: лежанка из лапника, бушлат, котелок, фонарь, огниво и кое-чего из снаряжения, лопата, нож, труба и бэушный МД[14] – подарок деда. Тот понимал, что в их деле без него никак. Как уж дед его купил, где достал и на какие шиши – Андрей не спрашивал, да дед бы и не сказал. МД – вещь дорогая, его приходилось прятать отдельно. Вдруг чего… А еще под лежанкой в шалаше имелся у него талисман – золотой рубль в холщовом мешочке, первая стоящая находка. Это уж так положено, на развод, на удачу – семейная традиция.
Из-за этого рубля тогда все и началось. Дело было в декабре, в первое воскресенье, но Андрей все равно пошел в лес, не стал исключение делать. Погода была неважная, но холода он сперва не почувствовал, приметил только, что трава инеем схватилась. А вот наверху, на горе, куда он по дури забрел, такой ветрище рванул, что он сразу обратно засобирался, чтоб до дождя успеть – туча-то над самой его макушкой ходила. В декабре в горах дожди поливают щедро, хотя не в них дело. Тут главное – не замерзнуть. Андрей заспешил, но не успел. Приметил только, что позади низкорослых елок в скале проем имеется, там и укрылся. Проем оказался просторным, навроде грота. В нем Андрей и устроился, огляделся – вроде сухо, не дует, стал по карманам шарить, курево искать, ну и выронил свой рубль. Тот звякнул и закатился в щель меж камней. Андрей сунул туда руку, но щель была узковата, рука не проходила, тогда он достал кирку и фонарь.
«Может, повезет камень сдвинуть?»
Минут двадцать провозился с ним Андрей, пока сухую колючку, мох счищал, и только тогда заметил, что камень-то вроде как тёсаный… Посветил фонарем – точно. Грубо тёсанный камень, а рядом еще один, поменьше, и еще, и тоже со следами широкого зубила по поверхности, такие для кладки стен использовали.
– Но откуда ж он здесь взялся? – подумал Андрей, достал спички и, собрав сухие ветки и мох, запалил костер.
Через час у входа в его случайное укрытие уже вовсю бушевала непогода, под гору лились бурные дождевые реки, ревел ветер, но Андрей не слышал ни дождя, ни ветра, не чувствовал ни холода, ни усталости. Он весь превратился в слух и, отсекая все лишнее, улавливал только высокий сигнал своего металлодетектора. Тогда его тихое попискивание показалось Андрею прекрасней всей музыки мира.
В понедельник погода была не лучше. Но он как с низкого старта сорвался и побежал к своему гроту.
В тот день он повытаскал оттуда всю колючку, плющ и сухую листву, принесенную ветром. Потом неделю или даже дольше выгребал землю. И только после этого, прихватив из гаража домкрат, стал ворочать каменные блоки. Аккуратно, не торопясь, чтоб не сорвать спину, использовал рычаг и по очереди отваливал их ко входу в грот, а потом, чтоб снаружи все оставалось неприметно, чтоб не выдать место, сбрасывал их в ущелье. На одном из блоков, который отличался от всех других и весом, и размером, и качеством обработки, он заметил что-то вроде выпуклого рисунка человека на коне. Всадник был красивый, но камень, большой и тяжелый, мешал расчистке, его пришлось расколоть на две части и тоже выбросить. Всякий раз, избавившись от очередного слоя каменных блоков, Андрей включал МД и, затаившись, слушал. Тот пел на высокой ноте, подавая четкий сигнал. Андрей уже нисколько не сомневался, что это означает. Он был уверен на сто процентов: МД «поет» про золото, но все равно не давал себе спешить, останавливал.
– Чего бежать впереди паровоза? Куда торопиться? Я не такой, как эти пришлые… – шептал он, лежа на лапнике в своем шалаше и погружаясь в сон, и мысленно обращался к жене: – Потерпи еще, Натка, теперь недолго осталось. Скоро все изменится! Совсем другая жизнь у нас начнется! Ты мне не верила, а зря. Я всегда знал, что этот лес и эти горы нам помогут и прокормят, отдадут всё, что положено нам по праву рождения. Что б ты там ни говорила! – В своих мыслях Андрей вел разговор с женой легко, непринужденно и произносил красивые слова, как у нее в книжках. – Я заберу у этой земли то, что она берегла тысячелетиями! – Эти слова все время вертелись у Андрея на языке, но почему-то сказать их вслух, жене в лицо, он не мог, не решался.
Натка их так и не услышала. Никогда.
9. Маша Калашина и ее план
Так пусть разгорится сердце твое и душа твоя ко мне и к телу моему и к лицу моему…
Из грамоты № 521, Новгород, случайная находка, условная дата 1400–1410 гг.Еще в понедельник аспирантка второго года кафедры древнерусской истории Московского университета Марья Геннадьевна Калашина чувствовала себя самым несчастным человеком на свете, как вдруг во вторник под вечер, примерно часов около шести, ситуация в корне изменилась. «Свершилось чудо! Самое настоящее чудо!» – подумала Мария Геннадьевна. На радостях она была готова петь, танцевать, ходить колесом, если бы только умела, и, едва сдерживая чувства, бросилась звонить подруге Ирине. Потому что именно Ирка первой подала ей идею, а потом и разработала план действий, который сейчас так замечательно сработал!
В этих делах Ирка всегда четко соображала, что тут говорить, опыта у нее реально больше. Не в пример Маше, у которой за все двадцать три года жизни было только два толковых парня, один в школе, другой в институте. С Борисом, правда, они долго встречались и даже квартиру вместе снимали. Но на последнем, пятом курсе, когда на Машин поток пришел Дмитрий Сергеевич Лобов и стал вести теорию полевой археологии, все отношения с Борькой рухнули – Маша без оглядки влюбилась в своего преподавателя и ничего с собой поделать не могла. Еще бы! На лекции Лобова сбегался народ даже с соседних потоков.
– Да, пусть это банально! Я – студентка, он – профессор, археолог с именем. Пусть таких, как я, у него пруд пруди. Пусть шансы у меня нулевые! Но зато с таким человеком, как Лобов, никогда, ни-ког-да не бывает скучно! – объясняла она Ирке, а тем временем перед ее мысленным взором вставала пресно-вежливая физиономия Бориса. Вот он берет ее за руку и произносит свое коронное «какскажешьлюбимая» с таким видом, будто говорит эту фразу уже как минимум лет двадцать.
