Мария Очаковская - Проклятие Византии и монета императора Константина
Вопреки Машиным ожиданиям подруга не только не стала ее разубеждать, а даже, наоборот, приободрила и посоветовала записаться в лобовскую летнюю экспедицию, что Мария не откладывая и исполнила. А заодно сдала экзамены в аспирантуру, аккурат на ту кафедру, где трудился ее горячо любимый Дмитрий Сергеевич.
Однако в лагере выяснилась ужасная вещь – у Лобова есть баба! Вернее, даже не баба, а какой-то «товарищ по партии», как Крупская у Ленина. Тихая, скромная, неприметная Тася, сразу видно, научный работник, архивный червь 70-го уровня. Но как бы то ни было, спал этот червь с Лобовым в одной палатке, а Маша промучилась весь полевой сезон как последняя дура.
– Конечно, дура! Настоящая Каша Малашина (так Марью Геннадьевну дразнили еще в школе), – с чувством заявила Ирка, услышав историю про соперницу. – Молча ходить страдать ни разу не круто! Надо было действовать!
– А может, он с ней счастлив? – попробовала возразить Маша.
– Счастлив?! Ты сначала на себя в зеркало посмотри, а потом на эту его Таську. Это же какая-то «бух-гал-тэрия»! Вас даже сравнивать нельзя.
– Внешность для него не главное! – опять возразила Маша, но, бросив взгляд в зеркало, замолчала – она была и в самом деле девушкой очень привлекательной. Натуральная блондинка с хорошей фигурой, с немножко кукольным, но в то же время умным личиком, на котором сверкали большие агатовые глаза.
– Это тебе так кажется! А мужик, будь он хоть генерал, хоть профессор, как твой обожаемый Лобов, все равно сначала на задницу и на ноги смотрит, – уверенно чеканила слова Ирка, – а уж потом… беседу ведет. У тебя с этим все в полном порядке. Ты пойми, Машк, красивые бабы, как правило, дуры. Мы с тобой – редчайшее исключение. Прикинь, у тебя и красота, и ум, и образование, и вкус, и квартира, и папа банкир…
– Папа-то тут каким боком?
– Пока никаким, но я сейчас не об этом. Я тебе вот что скажу: современный мужик, как мотор, его завести нужно, но только не резко, а деликатно… Он ведь – интеллектуал, не австралопитек какой-нибудь. Понимаешь, деликатно… А способов тут сто-пятьсот. Во-первых, комплименты! На похвалу мужики здорово ведутся, только упор делай не на внешность, а на профессиональную сферу. Хвали его статьи, восхищайся лекциями, цитируй книжки, закатывай глаза, короче, ты это умеешь. А во-вторых, мужчины любят внимание, пусть самое копеечное, допустим, открыточка к 23 февраля или пирожок к чаю, но постоянное. Иногда можно и на подарок потратиться. К дню рождения, скажем. Он у тебя кто? Археолог? Вот и подари ему…
– …лопату! – продолжила Маша, и обе подруги покатились со смеху.
– Ну а, в-третьих, дорогая моя, сила женщины в ее слабости. Когда надо таскать научную макулатуру на кафедру, ты должна быть здоровой, как буйвол, но когда вы наедине остались, у тебя может случайно нога подвернуться или голова закружиться… Креативный подход, понимаешь?
Потом Ирка говорила еще про эмоциональный фон и ситуационное либидо, возникающие под влиянием глубокого декольте и мини-юбок. Словом, советов она надавала целый вагон. Маша решила действовать.
И вскоре результат не замедлил себя ждать. Пусть не явный, понятный лишь ей одной, но Лобов, похоже, клюнул!
Обычное его сухое приветствие «Здравствуйте, Мария Геннадьевна» как-то постепенно сменилось на «Доброе утро, Машенька» или даже на: «Машенька, как вы сегодня чудесно выглядите!» – а рядовая обезличенная переписка по электронке – на вполне себе персонифицированные звонки на мобильный. Однажды – после вручения поздравительной открытки к Дню единения и согласия – аспирантка Калашина с замиранием сердца приняла приглашение профессора в университетское кафе. «Давайте-ка, Машенька, кофейку сходим попить». Хотя в тот день у них на кафедре сломался электрочайник…
– Не в чайнике дело! – уверяла подругу Ирка. – Он стопудово клюнул!
Да и как не клюнуть, если аспирантка Калашина, невзирая на сильную боль в вывихнутой лодыжке, мужественно доставила забывчивому профессору флешку с презентацией его доклада за пять минут до выступления.
– О! Если бы не Калашина, то я бы сегодня имел весьма бледный вид, – рассказывал потом Лобов кому-то в кулуарах. А Маша, случайно оказавшаяся рядом, замерла и навострила уши. – Прекрасная девушка, очень толковая, и по-настоящему археологии предана, знаете, не из нынешних аусграбберов[15]. И в Торнове она не новичок!
Эти слова, точно волшебная музыка, еще долго звучали в голове Марии Геннадьевны, мысленно поставившей еще один плюсик в своем списке «знаков внимания», который постепенно становился все более внушительным.
Медленно, но верно «дело» ее двигалось.
– Представляешь, сегодня он домой меня подвез! – поделилась Маша с подругой, но та отругала ее за нерасторопность.
– Такими темпами ты с ним до пенсии хороводиться будешь! Весна на дворе, больше мувинга. Помни! Буря и натиск! – торопила Ирка.
Возможно, из-за этого все так и вышло…
Дело было накануне 8 Марта, как раз тогда в университет пришла сногсшибательная новость: Лобов и его проект получили президентский грант, профессор был на седьмом небе от счастья. Со всего университета к нему приходили с поздравлениями. Кто-то предложил накрыть поляну прямо на кафедре, и Маша с секретаршей побежали в магазин. В итоге народу набралась целая толпа, вина принесли много, а закуски мало, все очень веселились и, понятное дело, напились. А виновник торжества – больше всех. Он шутил, провозглашал тосты, танцевал с дамами и, конечно, с Марией Геннадьевной.
– Это и ваша заслуга, Машенька, вы – мой талисман! – говорил разгоряченный Лобов, все крепче прижимая «талисман» к груди.
В ответ Мария Геннадьевна заливисто смеялась, но часам к десяти у нее неожиданно разболелась голова, и тогда Дмитрий Сергеевич вызвался проводить ее домой.
– Хочу с вами сбежать от всех и подальше. Не возражаете?
Сидя в такси на заднем сиденье, они стали целоваться, потом целовались еще во дворе на качелях и в самом подъезде. И хотя Лобов так и не смог подняться до ее квартиры, то ли от усталости, то ли от нерешительности, Маша, захлебываясь от восторга, отзвонилась Ирке и сообщила, что дело в шляпе.
Однако события развернулись совсем не так, как она предполагала. Потому что на следующий день случилось нечто непредвиденное. Маша недоумевала, просто отказывалась что-либо понимать. Они встретились с Лобовым, как всегда, на кафедре. Но именно «как всегда», будто не было ни такси, ни качелей, ни подъезда, словом, ничего не было. И никаких перемен в обожаемом Дмитрии Сергеевиче, в любимом Диме (так, во всяком случае, вчера Маша его называла), она решительно не находила. Ни в его поведении, ни в голосе, ни в лице, немного помятом после вчерашнего. Все было как всегда: приветливое «добрый день, Машенька», несколько слов о прекрасной погоде и длинных выходных, затем – любезная улыбка, за которой тотчас последовал вопрос о каких-то документах…
– Только ради этих паршивых документов он и пришел! – обливаясь слезами, рассказывала Маша подруге, а та слушала и качала головой. Против обыкновения Ира не сразу нашлась, что посоветовать, но потом все же сообразила.
Вот тогда у них и созрел тот самый план, Ирка назвала его «план-провокация», согласно которому Маше надлежало приехать в торновский лагерь не одной, как в прошлом году, а с молодым человеком, и на глазах у Лобова «сыграть с ним пьесу про любовь».
– Надо вызвать его ревность, понимаешь, спровоцировать! Это беспроигрышный вариант! Всегда блестяще работает! Только тут важна сама кандидатура парня. Нужен стоящий кадр, надежный. Так что – вперед, подруга!
Но одно дело сказать, а другое – выполнить. Совсем другое! В этом Мария Геннадьевна убедилась на собственном горьком опыте после всех безуспешных поисков, после унизительных сцен (один разговор с бывшим, с Борисом, чего ей стоил!). Тут не то что «стоящий» кадр, а хоть какой-нибудь бы согласился. К тому же все это время она только два разочка видела своего обожаемого Дмитрия Сергеевича, который, готовясь к полевому сезону, мотался между Новгородом и Москвой, а за спиной его опять замаячила тень «товарища по партии» – Таси Гронской.
Одним словом, накануне отъезда в экспедицию Марию Геннадьевну одолела махровая, черная тоска.
* * *– Нет! Нельзя жить с таким гипертрофированным чувством ответственности! Вот другая на моем месте и с места бы не сдвинулась, – вздохнула Маша и, смахнув с ресниц накатившуюся слезу, вышла из отеля.
Недалеко от гостиницы в молодежном кафе «Три лопаты» у нее была назначена встреча с практикантами, ее подопечными. Студенты-второкурсники, приехавшие из Питера, в первый раз отправлялись в экспедицию и впервые же оказались в Новгороде…
«Ясно как божий день, что накануне отъезда ребята захотят потусить», – подумала Маша и сразу представила, чем это может грозить. Учитывая, что ответственность за практикантов целиком и полностью лежала на ней, Марья Геннадьевна решила взять дело в свои руки, презрев личные драмы. Впрочем, в душе у нее, возможно, еще теплилась надежда, робкая, почти ничтожная надежда на то, что кто-то из приехавших ребят пусть с натяжкой, но все же пригодится для осуществления ее ПЛАНА.
