Фридрих Незнанский - Ищите женщину
Все эти западные вопли о политических заключенных в Советском Союзе, об удушении подлинной свободы и несчастных диссидентах основную массу населения, не говоря уже о его политическом руководстве, не колыхали. Тем более что спутники советские летали, покоряя околоземное пространство, полигоны сотрясались от ядерных взрывов всевозрастающих мощностей, а до Афгана, подействовавшего на психику народов страны, было еще далеко. Бывали, конечно, неприятности международного порядка, но и их научились гасить специально на то натасканные службы.
Так, в конце семидесятых — это тоже легко уточняется — благодаря или в связи с предательством одного из советских резидентов в Штатах был задержан, судим и посажен в тюрьму советский разведчик. Не Рудольф Абель, конечно, но персона тем не менее важная. Требовалось найти возможность возвратить его на родину. А противные америкашки, которые не могли придумать ничего умнее, предложили обменять полковника и орденоносца на храброго диссидента, томящегося в Пермской области по такому-то почтовому адресу.
Словом, долго ли, коротко ли, но обмен состоялся. И был он мало похож на известное кино про «мертвый сезон». Полковника встретили коллеги по опасной профессии в Москве, а поганого диссидента — частный Конструктивный институт «Российское общество», имеющий место быть в городе Нью-Йорке. Первый — из тюрьмы на свободу, а второй — из лагеря в эмигрантскую тусовку, готовившую как раз в ту пору так называемые Сахаровские слушания в американском конгрессе в Вашингтоне.
Вот, собственно, и вся предыстория.
Далее события развивались так. Мальчик Вадим вырос, при вручении ему паспорта взял, естественно, фамилию матери — Кокориной, не мог он носить фамилию выдворенного из Советского Союза какого-то эмигранта Красновского. Закончил школу, затем журфак МГУ, работал на телевидении, в газетах, много ездил по стране, бывал и за рубежом, правда, уже после начала перестройки. Впрочем, до перестройки ему и нечего было делать в заграничных краях, мал еще. К тридцати годам, поднакопив журналистский опыт, устроился на работу в «События и люди» — газету, в чем-то даже солидную и уважаемую. Показал себя человеком вдумчивым, ответственным, что видно из характеристики, подписанной редактором этого еженедельного издания, которую в числе других справок и документов Александру Борисовичу подвезут грязновские оперативники с минуты на минуту.
Видимо, в каждом человеке есть определенная тяга к своим корням, к истории рода, к собственному прошлому. Но это чаще всего приходит с возрастом, когда появляются мысли о бренности существования и грустные выводы по поводу необходимости скорого подведения итогов. Что-то меняется в человеке, и из оптимиста он вдруг почему-то становится пессимистом, недовольным собой становится, все более задумываясь о замечательных «бесцельно прожитых» и так далее.
У Вадима некий пересмотр жизненных позиций начался после встречи с одним из прошлых соратников отца. Тоже физика, и тоже диссидента, только более осторожного и потому избежавшего горькой участи сахаровцев. Он-то и рассказал Вадиму то, что знал об Игоре Владимировиче. И оказалось, что отец был не так уж и плох. Да и на шпану американцы почему-то пойманных советских полковников не меняли. Тут было о чем задуматься. Вадим и задумался. Стал собирать сведения об отце, о его окружении. Ходил в спецслужбы, владеющие закрытыми архивами, где получил формальный отлуп, и наконец понял, что чужими подачками сыт не будешь, надо брать дело в собственные руки.
А время летело стремительно. И происходило в стране то, о чем никто даже и помыслить не мог прежде. Ну, к примеру, в Москве собирались конгрессы уж вовсе антисоветской, прямо-таки вражеской организации «Народно-трудовой союз» и других подобных, внесших, по их убеждениям, немалый взнос в общую борьбу с коммунизмом, с советской властью и разваливших в конце концов державного монстра — СССР. Да еще недавно этакое и во сне боялись себе представить! А вот — надо ж — все наяву! Но самое для Вадима интересное заключалось в том, что приезжающие на родину эмигранты из разных стран, но, главным образом, из Штатов, с большим уважением говорили ему об Игоре Владимировиче, а узнав, что молодой журналист является, ко всему прочему, и сыном Красновского, носящим в силу известных обстоятельств материнскую фамилию, немедленно высказывали самое искреннее уважение и сочувствие ввиду безвременной гибели отца. Точно не мог сказать никто, но, по слухам, убитого какой-то негритянской бандой в ночном поезде нью-йоркского сабвея. Конечно, можно уточнить в ФБР, которое, кажется, вплотную занималось, помимо полиции, делом об этом убийстве, но для этого надо ехать в Штаты…
И однажды у Вадима появилась такая возможность.
Двухнедельная командировка в Штаты, конечно, не бог весть какой срок, и серьезного поиска за это время не провести, — в таком плане высказывал свое суждение Зотов, а Турецкий с Грязновым лишь похмыкивали и иронически переглядывались: у них бывали сроки и пожестче. Однако Вадим сумел кое-что там все-таки наскрести. С помощью, как говорится, добрых людей отыскал какие-то документы, касающиеся деятельности отца, естественно, прояснил для себя и главный свой интерес, ради которого был послан в Нью-Йорк и что было конкретной целью командировки, то есть подобрал необходимые для обзорной статьи материалы об институте «Российское общество». Одним словом, провел время, как он сам объявил, возвратившись в Москву, с большой пользой для газеты и для себя лично.
Следующим этапом стало для Вадима написание статьи. Точнее, он предложил даже целый цикл статей, где были бы размышления о нашей новейшей истории, так или иначе навеянной биографией отца, сведения о последней волне российской эмиграции на Запад и в Штаты, трудами своими и помыслами подготовившей демократические изменения, преобразования в России и других республиках СССР. Интересно смотрелись бы в этих очерках разделы, касавшиеся сути взаимоотношений, складывавшихся внутри эмигрантской среды, весьма неоднородной по своему составу. Там ведь тоже были довольно глубокие противоречия, и об этом тоже следовало рассказать читателям. Короче, Вадим планировал представить редакции своеобразный дневник своего путешествия на Запад и в прошлое своей страны.
Примерный план цикла публикаций был обсужден на редколлегии и в общих чертах утвержден. Собирая дополнительные материалы, Вадим выезжал в другие служебные командировки, в частности в знаменитый Арзамас, где некоторое время работал его отец, в Питер, куда вели следы, точнее, судьбы отдельных его героев, в Нижний Новгород, связанный с известным сахаровским периодом в биографии российского диссидентства. То есть в некотором роде, если можно так выразиться, он шел, как бы сверяясь с записями в отцовском дневнике.
Да, тут надо сказать, что Вадиму в Нью-Йорке здорово повезло. Ему удалось отыскать, как он рассказывал, одну семейную пару, у которой оказался дневник Игоря Красновского и кое-какие весьма важные документы, напрямую касавшиеся ну, скажем так, не совсем приглядной деятельности отдельных представителей эмиграции.
Дело в том, что среда, как уже отметил в своем рассказе Рэм Зотов, действительно была весьма неоднородна. Ибо она представляла значительный интерес как для американских, так, разумеется, и для российских спецслужб. И по осторожным замечаниям того же Вадима, основанным, надо понимать, на сведениях, почерпнутых в дневнике, и документах отца, являлась в каком-то смысле полигоном борьбы влияний тех и других. Шпионские страсти, говорил, бледно улыбаясь, Зотов, это ведь тоже один из весомых аргументов для привлечения читательского внимания.
Грязнов с Турецким снова переглянулись, подумав об одном и том же: уж не эти ли «шпионские страсти» и явились как раз причиной событий в «Мегаполисе»? А что, нет ничего опаснее вторжения в святая святых какого-нибудь настырного дурака! Хотя, если судить по рассказу Зотова, Вадима Кокорина дураком никак не назовешь. Ну пусть не дурака, пусть постороннего, который в силу своей незашоренности может обратить внимание именно на то, на что его обращать никак не следует. Тут уже есть материал для раздумий. Однако судить обо всем этом можно будет лишь после ознакомления с теми материалами, о которых шла речь. Проще говоря, следствию необходимо было представить дневник Красновского, если таковой действительно имелся, компрометирующие материалы, ну и все остальное, чем располагал, приступая к своей работе, покойный журналист. Где все это можно найти?
Было заметно, что Зотов не горел желанием немедленно прийти на помощь следствию, он полагал, что той информации, которой он поделился с правоохранительными органами, вполне достаточно, чтобы в дальнейшем его оставили в покое. Все равно теперь уже нельзя было рассчитывать на какую-либо компенсацию тех затрат, что были произведены в связи с организацией поездки Вадима Кокорина в Соединенные Штаты и прочие географические точки, не говоря уже о тех моральных издержках, которые понесет солидное издание, успевшее разрекламировать будущий цикл материалов своего корреспондента.
