Сергей Устинов - Все кошки смертны, или Неодолимое желание
― Ну же, сними ремень, ― простонала она сквозь зубы, обернув ко мне напряженное лицо с закушенной нижней губой. ― Накажи меня, накажи, как папочка в детстве наказывал! Ох, как он меня, гад, наказывал! Лупил, сволочь, до крови! Ну давай же, давай! Бей!
Актриса, сообразил я, переводя дух.
Актриса-нимфоманка, эротоманка или как там это еще называется. Черт, чуть не попался! Грозившая все перевернуть внизу живота сосущая истома постепенно уходила. Легко приподнявшись с дивана, я от души звонко врезал ей по заду ладонью. После чего громко, чтоб наверняка рассеять остатки чуть не поразившего меня морока, прикрикнул:
― А ну-ка, быстро надень нормальную одежду и поставь чайник. Мне нужно с тобой поговорить о деле.
Нинель дернулась, словно я ее и впрямь ожег какой-нибудь плеткой-семихвосткой, потом выпрямилась, обернувшись ко мне с неподдельной досадой на все еще перекошенной в предвкушении порки физиономией. И не сказала ― сплюнула через губу:
― Твою мать! Чего ж тебе еще надо?
Я было хотел представить ей развернутый ответ — у меня имелось о чем ее поспрашивать. Но не успел: она опрометью вылетела из комнаты, шваркнув дверью спальни. Однако надолго расслабиться не удалось: через каких-нибудь несколько минут в дверном проеме возникло новое видение.
― А так? ― высоким грудным голосом с жесткими учительскими нотками поинтересовалось оно. ― Узнаешь меня, Станислав?
Если б я не сидел, точно свалился бы на пол.
Да, я узнал ее. Кто ж из тех, кто учился в нашей школе, мог ее не узнать? Кто посмел бы?
На ней был строгого покроя ярко-малиновый костюм: пиджак с широкими простроченными лацканами и узкая, обтягивающая юбка. Едва Ставрида появлялась в этом своем знаменитом костюме на другом конце школьного коридора, все хулиганы и двоечники на всякий случай бросались врассыпную. Единственным недоступным ей местом был мужской туалет. Но она доставала нас и там: распахнув дверь решительным ударом носка модной белой лодочки, упирала руки в свои умопомрачительно крутые бедра и громовым голосом, словно командир артиллерийской батареи в разгар боя, командовала прямо сквозь завесу застилающего панораму едкого табачного дыма: «Кружков, Белоярцев, Карасик и Северин, немедленно потушите сигареты и выходите!»
За недостатком времени Нинель нанесла на лицо краску и помаду быстрыми, но точными мазками: я увидел классические Ставридины черные брови вразлет и широкий чувственный рот. А главное, на голове у нее сейчас в точности, как тогда, была зависть всех наших старшеклассниц ― пергидрольный начес с челкой а-ля «Бабетта идет на войну». Она стояла подбоченясь, растопыренными пальцами слегка подтянув вверх узкую юбку, так, чтоб видны были краешки черных кружевных резинок, полдерживающих капроновые чулки с толстым швом. От этих резинок мы все сходили с ума, соревнуясь в желании с задранной до хруста башкой оказаться этажом ниже в тот момент, когда Ставрида взлетала по лестнице в учительскую, ― причем эта стерва никогда не считала нужным держаться подальше от перил.
― Отвечай, Станислав, и не вздумай врать, ― великолепно модулируя требовательным учительским голосом, обратилась ко мне Нинель, поразительным образом принявшая облик незабвенной Ставриды, — сколько раз ты дрочил, представляя, как я отдаюсь тебе в спортзале на матах? Или ты трахал меня прямо в классе на учительском столе, когда оставался дежурным, а я задерживалась с проверкой тетрадей?
Я только и мог что обалдело потрясти головой, а Нинель тем временем медленно, пуговицу за пуговицей расстегивала пиджак, под которым понемногу намечалась черная ажурная комбинация. При этом она смотрела на меня до обморока знакомым холодным прищуренным взглядом нашей классной руководительницы Светланы Игоревны Тавридиной, какой случался у нее каждый раз перед появлением в дневнике очередного язвительного замечания, подписанного сакраментальным «С. Таврид». Но удивительным образом по губам Нинель одновременно блуждала воздушная, непередаваемо глумливая ухмылка, от которой озноб пробегал по телу: Джоконда в окошке дешевого борделя.
Пиджак отлетел в сторону.
Я вчуже успел отметить, что у Ставриды… тьфу, у Нинель довольно пышная грудь с проглядывающими в вырезе кружевной комбинации большими, как инжирины, коричневыми сосками.
Скрипнула стальными зубчиками молния юбки, и та, прошелестев по капрону чулок, упала на пол, отчасти прикрыв модные когда-то белые лодочки. Зато предстали на обозрение длинные и красивые ноги, на сей раз показавшиеся обалделому наблюдателю отнюдь не детскими, а более чем женственными. Глядя прямо мне в глаза, Нинель переступила через юбку и сделала шаг вперед.
У меня перехватило дух, и стало ясно, что надо что-то немедленно предпринять, чтобы полностью не утратить контроль над ситуацией. Пора было остановить все эти сценические перевоплощения в образ согласно поставленной сверхзадаче. Я набрал воздух в легкие и… Ситуация в считаные секунды переменилась столь кардинально, что о контроле над ней пришлось забыть.
Из прихожей донесся явственный звук, в толковании которого не могло быть сомнений: кто-то ключом либо отмычкой открывал входную дверь.
Система Станиславского слетела с Нинель буквально в мгновение ока. Лицо ее перекосило не наигранным, а самым что ни на есть натуральным ужасом. В два прыжка она пролетела мимо меня, дикой кошкой перемахнула через спинку дивана и оказалась где-то за моей спиной, шумно дыша и дрожа всем телом, как испуганная канонадой кобыла.
Вероятно, для ее реакции имелись более серьезные мотивы, нежели для моей. Все еще мало понимая в происходящем, я только и успел что подняться на ноги к тому моменту, как в квартиру практически одновременно ввалились два здоровенных мужика.
Они быстро и грамотно рассредоточились по комнате.
Первый, явно страдающий хроническим фурункулезом, с длинной угрюмой физиономией пожилого мерина в буграх и ямах инфильтратов, обошел диван с левого фланга и встал возле серванта.
Второй, с широким, как тарелка, восточным лицом, посреди которого природа игриво поместила принадлежащий какому-то совсем иному роду-племени нос бульбочкой, выдвинулся на середину гостиной, прикрывая спиной дверь.
Теперь, чтобы увидеть одного, неизбежно приходилось отвернуть голову от другого.
С первого взгляда я определил, что эти ребятки из оперов, ― неважно, полицейских или комитетских, действующих или бывших, но точно из нашенских, родимых. Короткие прически, тесные пиджаки на мощных торсах, уверенные отработанные движения, но главное ― глаза. Зеркало оперской души, которое не спрячешь от наметанного взгляда.
― Черт, ― пробормотал Мерин. ― Я же говорил, эта шлюха наверняка не одна. У нее клиент.
В первое мгновение меня слегка покоробило, что обо мне говорят как о каком-то неодушевленном предмете. Предмете, не имеющем особого значения, ― вроде дивана, который надо обогнуть, чтобы добраться до Нинель. Но потом я вынужден был признать, что, в сущности, так оно и есть: слева под мышкой у обоих ребят что-то оттопыривалось, и мне, безоружному, против двоих профессионалов не светило абсолютно ничего.
― Без разницы, ― нетерпеливо дернув головой, простудно пробасил Бульбочка ― видать, в этой паре именно он был старшим. ― Возьмем его пока с собой.
И уже обращаясь непосредственно к Нинель, прикрикнул жестко и властно:
― Накинь на себя чего-нибудь, а то замерзнешь дорогой!
Это нравилось мне все меньше и меньше. Само по себе огорчало, что пришельцы намеревались умыкнуть мою свидетельницу куда-то в неведомую даль. Но совсем уж ни в какие ворота не лезло их намерение заодно прихватить и меня.
― Постойте, постойте, ― стараясь говорить спокойно и миролюбиво, начал я. ― Вы, собственно, кто такие? И на каком основании врываетесь в частное жилище? Нинель, ― поинтересовался я, оборачиваясь, — это что, твои знакомые?
Но на нее страшно было смотреть: обхватив руками голые плечи, она безрезультатно пыталась унять дрожь, а в широко распахнутых глазах стоял ледяной ужас.
― Пе-пе-первый раз ви-вижу, ― с трудом произнесла она деревянными губами.
― Ну вот, ― продолжал я рассудительно, обращаясь в основном к Бульбочке, стараясь при этом хотя бы краем глаза фиксировать возможные передвижения Мерина. ― Хозяйка вас не знает, я тоже. С какой стати нам куда-то с вами ехать, да еще поздней ночью? Если у вас имеется постановление на обыск или на арест, предъявите.
Мне показалось, что они обменялись короткими быстрыми взглядами, причем Бульбочка отчетливо ухмыльнулся. Сунув руку в нагрудный карман, он вытащил оттуда красную книжечку, помахал ею в воздухе и внушительно произнес низким прокуренным голосом:
― Федеральная служба безопасности. ― После чего нетерпеливо повторил: ― Поехали, поехали, на месте вам все что надо предъявят.
