Дик Фрэнсис - Банкир
Она засмеялась от удовольствия, и лицо ее было освещено солнечным светом и нечаянной радостью.
— Молодчина Кальдер Джексон!
— А вы ему не верили, — сказала она. — Я видела по вашим лицам, по вашему, и Генри, и Гордона. У всех одна и та же манера вглядываться человеку в душу; и у вас тоже, хоть вы еще так молоды. Вы все так неправдоподобно вежливы, он мог и не понять, что за этим кроется.
Я усмехнулся.
— Звучит неприятно.
— Я замужем за Гордоном девять лет, — сказала она.
Тут вдруг опять наступило мгновение тишины, и мы посмотрели друг на друга, безмолвно спрашивая и безмолвно отвечая. Потом она легонько покачала головой; чуть погодя я кивнул в знак согласия и подумал, что с такой женщиной, открытой и умной, я мог бы прожить в согласии всю жизнь.
— Заберем наш выигрыш сейчас или попозже? — спросила она.
— Сейчас, если немного подождем.
Мы подождали вместе, пока все жокеи не взвесились, пока не дали разрешение выплачивать выигрыш, и ожидание не казалось нам тягостным. Мы болтали о пустяках, и время пролетело мгновенно; вернувшись в ложу, мы обнаружили, что все до единого ставили на Кретонну и были в приподнятом настроении от той же удачи. Кальдер Джексон сиял и напускал на себя скромность, а Дисдэйл размашисто откупоривал все новые бутылки «Крюг», шампанского королей.
Сопровождать жену шефа в паддок не то чтобы принято, но это ожидаемая любезность, так что Гордон благодушно приветствовал наше возвращение. Его доверчивое дружелюбие меня и радовало, и печалило: ему не о чем было тревожиться. Сокровище его дома останется там и будет принадлежать ему одному.
Одиноким холостякам придется с этим смириться.
Вся заметно развеселившаяся компания в ожидании главного заезда высыпала на балкон ложи. По словам Дисдэйла, он поставил все на своего банкира, Сэнд-Кастла; и хотя говорил он со смехом, я видел, как дергаются его руки, беспокойно вертя бинокль. «Да он завяз в этом по уши! — подумал я. — Плохо для игрока».
Все, кого воодушевила уверенность Дисдэйла, весело сжимали в руках билетики двойных ставок на Сэнд-Кастла. Даже Лорна Шиптон (с розовым румянцем на костлявых скулах) созналась Генри, что только на этот раз, уж такой выдался день, она поставила пять фунтов, поскольку у нее предвидение.
— А вы, Тим? — поддразнил Генри. — Последнюю рубашку?
Лорна несколько смутилась. Я улыбнулся и жизнерадостно сказал:
— Вместе с пуговицами.
— Кроме шуток... — начала Лорна.
— Кроме шуток! — прервал я. — У меня дома еще несколько дюжин рубашек.
Генри рассмеялся и мягко отвел Лорну в сторону, а я обнаружил, что стою рядом с Кальдером Джексоном.
— Вы рискуете? — сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
— Только наверняка. — Он вежливо улыбнулся, отчего его глаза нисколько не потеплели. — Хотя рисковать наверняка — не значит рисковать.
— А Сэнд-Кастл — наверняка?
Он покачал кудрявой головой.
— Возможность. На скачках нельзя знать наверняка. Лошадь может заболеть. Может споткнуться на старте.
Я посмотрел на Дисдэйла, который слегка вспотел, и понадеялся ради его же блага, что лошадь будет чувствовать себя хорошо и выйдет из конюшни свежей.
— Можете ли вы сказать, что лошадь больна, только взглянув на нее?
— поинтересовался я. — Я хочу сказать, если вы просто увидите, как она проходит по выводному кругу, вы сможете определить?
Судя по тону ответа, этот вопрос Кальдеру тоже задавали нередко.
— Конечно, иногда это видно сразу, но большей частью настолько больных лошадей не выводят на скачки. Я предпочитаю взглянуть на лошадь вблизи.
Обследовать, например, цвет внутренней поверхности века и внутри ноздрей. У больной лошади вместо здорового розового мертвенно-бледный.
Он решительно закрыл рот, как будто закончил речь, но через несколько секунд, в течение которых вся огромная толпа смотрела, как Сэнд-Кастл, освещенный солнцем, вымахивает легким галопом к месту старта, почти благоговейно произнес:
— Это великий конь. Великий.
По-моему, первый раз за весь день у него вырвалось непроизвольное замечание. В дрогнувшем голосе послышался неподдельный энтузиазм.
— Он выглядит великолепно, — согласился я.
Кальдер Джексон улыбнулся, как будто терпеливо снисходя к моим поверхностным суждениям, несравнимым с глубиной его знаний.
— Он должен был выиграть Дерби, — сообщил он. — Его прижали к ограде, он не сумел вовремя высвободиться.
Мое место подле великого человека заняла Беттина, которая взяла его под руку и сказала:
— Дорогой Кальдер, давайте пройдем поближе, там вам будет виднее, чем отсюда из-за спин.
Она одарила меня легкой фотогеничной улыбкой и потянула своего пленника за собой вниз по ступеням.
В гуле, что превратился в рев, скакуны преодолевали дистанцию в полторы мили; длиннее, чем в скачке «2000 гиней», такой же длины, как в Дерби.
Ко всеобщему унынию, Сэнд-Кастл со своим жокеем в алом и белом никакой сенсации не вызвал и был только пятым, когда участники состязания вышли на последний поворот. Вид у Дисдэйла был такой, будто его сердце сию минуту разорвется.
"Прощай, моя рубашка! — подумал я. — Прощай, предвидение Лорны.
Вот-вот лопнет банк, который не может проиграть".
Изнемогающий Дисдэйл, не в силах глядеть, рухнул на один из маленьких стульчиков, что во множестве стояли на балконе; в соседних ложах люди повскакивали на сиденья своих стульев, неистово запрыгали и заорали.
— Сэнд-Кастл вырывается... — заливался голос комментатора из громкоговорителей, но вопли толпы заглушили остальное.
Алое и белое вырывались вперед. Сэнд-Кастл Кдетел над землей, и его видел весь мир. Великий конь, высокий поджарый жеребец, полный огня, покорял пространство.
Наша ложа на главной трибуне была расположена примерно за двести метров до финишного столба, и когда Сэнд-Кастл пронесся мимо нас, впереди него оставались еще три лошади. Однако он летел как молния, и меня до беспамятства захватило это беззаветное мужество, эта необоримая доблесть, эта запредельная воля к победе. Я сгреб Дисдэйла за обвисшее плечо и вздернул его на ноги.
— Взгляните! — прокричал я ему в уши. — Смотрите! Ваш банкир рвется к победе. Он — чудо! Он — мечта!
Дисдэйл с отвисшей челюстью посмотрел в направлении финишного столба и увидел... увидел, как под грохот и рев трибун Сэнд-Кастл, далеко опередив преследователей, стрелой пронесся прямо к призу.
— Он выиграл... — коснеющим языком пролепетал Дисдэйл, так что среди шума я едва его расслышал. — Проклятье, он выиграл...
Я помог ему подняться по ступеням в ложу. Кожа его посерела и взмокла, и он едва переставлял ноги.
— Сядьте, — сказал я, подтягивая первый попавшийся стул, но он помотал головой и, спотыкаясь, добрался до своего места во главе стола. Тяжело рухнув на стул, он протянул трясущуюся руку к шампанскому.
— Боже, — сказал он. — Никогда больше так не сделаю. Никогда в жизни.
— Чего не сделаете?
Он мельком глянул на меня поверх бокала и ответил:
— Все на один раз.
Все. Он и раньше сказал: «Все на банкира...» Я никогда бы не подумал, что он имеет в виду буквально «все»; но что же еще могло вызвать такую физиологическую реакцию?
Тут в комнату гурьбой ввалились все остальные, от радости не чуя под собой ног. Все без исключения ставили на Сэнд-Кастла, спасибо Дисдэйлу. Даже Кальдер Джексон, прижатый к стенке Беттиной, признался, что сделал «маленький вклад в тотализатор; обычно он этого не делает, но ради такого случая...». И если бы он проиграл, подумал я, он бы не признался.
К Дисдэйлу, который только что был близок к обмороку, вернулась неиссякаемая энергия, его пухлые щеки вновь окрасились лихорадочным румянцем.
Никто, казалось, не заметил, что с ним чуть не случился разрыв сердца, и меньше всех — его жена, которая мило флиртовала с целителем, не получая, впрочем, достойного отклика. Вновь и вновь наполнялись бокалы, вино легко текло в горло, и уже не оставалось сомнений, что этот день для всей теперь перемешавшейся компании прошел с незабываемым успехом.
Немного погодя Генри предложил повести Джудит к паддоку. Гордон, к моему облегчению, пригласил Лорну, и я остался наедине с таинственной леди, Пен Уорнер, с которой я до сих пор обменялся только исполненными глубокого смысла словами: «Как поживаете?»
— Не хотите ли спуститься? — спросил я.
— Да, в самом деле. Но вам нет необходимости идти со мной, если вас это смущает.
— Вы настолько небезопасны?
Глаза ее вмиг распахнулись; она явно затруднялась с ответом.
— Вы чертовски грубы, — сказала она наконец. — А Джудит говорила, что вы прелесть.
Я пропустил ее мимо себя на площадку и улыбнулся, когда она вышла.
— Я с удовольствием пойду с вами, — сказал я, — если, конечно, вас это не смущает.
Она метнула на меня неприязненный взор, но, поскольку нам предстояло более или менее в едином строю преодолеть узкий коридор, предназначенный для людей, идущих в противоположном направлении, она мало что могла сказать, пока мы не управились с лифтами, эскалаторами и пешеходными туннелями и вынырнули на свет божий у самого паддока.
