Лариса Соболева - Кровавая свадьба
Растерянная Света, появившаяся в комнате, прервала их перепалку. В глазах девушки дрожали слезы, готовые вот-вот выкатиться.
— Что? — спросила она у обоих. — Что с папой? Что?
Герман с угрюмым видом сидел в кресле, глядя в пол. Марат молча тер подбородок. Света ясно увидела вчерашнюю картину: ковер в кабинете, на ковре отец с точкой на лбу, еще кровь… Прорвавшиеся рыдания не дали говорить, она зашаталась, не хватало воздуха. Подскочил Марат, помог ей добраться до дивана, Света уткнулась ему в плечо, а он утешал ее самым глупым образом, впрочем, так утешают все, не находя нужных слов, пользуясь обычным набором:
— Светлана, успокойся… Ну что уж тут поделаешь… Ты ничем не поможешь…
— Прекрати истерику, — устало произнес Герман.
— Заткнись! — рявкнул на него Марат.
— Должна держать себя в руках, она дочь Железного Феликса.
— Это ты! — закричала на брата Света. — Все из-за тебя! Все плохое пошло от тебя! Папа… Нет, не верю, неправда… Папочка…
— Как легко меня обвинять, — с горечью сказал Герман. — Видно, за девчонку мне придется расплачиваться всю жизнь. Умойся, у тебя все лицо в косметике, — попытался он отвлечь сестру.
Но истерика набирала силу, Света захлебывалась рыданиями, быстро слабела. Марат взял ее на руки и понес в комнату, где она спала.
— Тебе лучше сейчас уйти, — бросил он на ходу Герману. — Вижу, у вас нет никакого взаимопонимания…
— Ого! А у тебя уже есть? — поднял брови Герман. — Быстро, однако!
Марат накапал в стакан капель, которые вчера дали врачи «Скорой», поднес Свете, но она отталкивала его руку.
— Выпей, — настаивал он, — тебе необходимо.
Кое-как удалось насильно, держа Свету за голову, влить ей в рот успокоительное, дал запить минеральной водой. Света откинулась на подушки, постепенно затихала, изредка вздрагивая. Марат подождал еще некоторое время, потом вышел из комнаты.
— Как Светка? — поинтересовался Герман. Не мог же он уйти, бросив сестру в таком состоянии, а то, что она говорила… это все слова, обидные, но слова, за которые ей потом будет стыдно. Уж Герман знает ее.
— Вроде спит.
— Ну, пусть спит. Я остался потому, что хотел сказать тебе, Маратик… Она девчонка избалованная, но хорошая и… не для тебя.
— Уж как-нибудь без тебя обойдусь в этом вопросе.
— Больно ты самоуверенный. Запомни: если она хоть раз заплачет из-за тебя, если ты посмеешь ее обидеть… Я с тебя шкуру живьем сдеру, понял? И тогда убийцу искать не придется. Ты понял?
— Понял, а теперь катись.
Герман ушел, хлопнув дверью. «Поговорили» родственники. Марат мысленно послав Германа подальше, принялся разбирать свертки и коробки, заполнять пустующие шкафы. Мебель привезена была еще накануне свадьбы, основную часть подарили, остальное купил отец Марата. Двухкомнатная квартира — подарок Феликса. Еще он преподнес две путевки на Кипр, поездку теперь придется отложить. Наткнувшись на новенький телефон, Марат позвонил отцу. Тот сначала откашлялся (всегда кашляет после пьянки), затем спросил:
— Как твоя жена?
— Неважно. Ну, ты сам понимаешь…
— Конечно, я понятливый. Мальчишку, ее кавалера, взяли вчера дома…
— Знаю, Герман приезжал, рассказал. Думаю, ей пока не стоит говорить.
— Разве ж в нашем городе утаишь? Ты ее не удержишь взаперти, все равно узнает.
— Лучше позже. Пусть отойдет немного. Я постараюсь не выпускать ее.
— Весь город только об этом и базарит. Кровавой свадьбой окрестили. Мать прислать? Поможет там, приготовит, а?
— Сам справлюсь. Светка маму не очень-то принимает…
— Скажите, цаца какая! В тряпку не превратись.
— Ну, нет, — рассмеялся Марат и тут же осекся, посмотрев в сторону второй комнаты. — Мне это не грозит.
— Сказал слепой — побачим. Марат… — и отец замолчал.
— Я слушаю. Говори.
— Обсудить кое-что надо…
— Не могу бросить Светлану. Пусть придет немного в себя, а сейчас не могу.
Распрощались, Марат вышел на балкон, покурил. Затем заглянул к Светлане. Лицо ее выглядело довольно комично, в разводах и потеках косметики, от вчерашней модельной прически остались лишь воспоминания — волосы торчали в разные стороны. С ней придется туго, ибо характер у принцессы не сказочный. Но у Марата есть выносливость и терпение — типично русские черты. Осторожно прикрыв дверь, он стал наводить порядок в квартире.
5
Герман остановил машину у своего дома, положил руки на руль, опустил голову.
— Тебе плохо? — тронула его за рукав Рита.
— Хуже не бывает.
Он повернул к ней лицо с покрасневшими и потускневшими глазами, невероятно уставшее и отчаявшееся. Она тоже выглядела не лучшим образом. Потрясение на свадьбе, бессонная ночь выхолостили все чувства, но Германа ей было жаль.
— Тебе надо отдохнуть, — сказала она ласково, ведь именно в тепле и участии нуждался он. — Прими душ и хорошенько выспись. А я возьму такси…
— Не уходи, не бросай меня.
— Хорошо, не уйду. Просто я подумала, что тебе хочется побыть одному.
— Не хочется.
Въехали во двор. Дом с улицы выглядел небольшим, а со двора потрясал размерами. Два этажа, но вглубь он протянулся метров на сорок, а то и больше. Крыша со второго этажа покрывала пологим склоном кухню-столовую, зимний сад и примыкающий к нему бассейн. Навстречу Герману и Рите сорвались с мест три добермана. Собаки, словно почуяв беду, жалобно скулили и увивались вокруг Германа, заглядывая преданно в глаза. Он, идя к дому, машинально погладил каждую, пройдя прихожую, остановился, не решаясь сделать следующий шаг в комнату. Не прошло и суток, как нет отца, а дом дышит пустотой, из него уже испарилось то, что держало дух семьи, притягивало сюда друзей. Слово «друзья» полоснуло Германа, как бритвой. Кто выстрелил? Уж не они ли, те, кто заглядывал отцу в рот, ловя каждое его слово, кто якобы готов был в лепешку разбиться ради него, именуя себя друзьями, не они ли устроили кровавый заговор и убили его?
— Не думай ни о чем, — проговорила за спиной чуткая Рита. — Тебе надо отдохнуть.
— На том свете отдохнем, — мрачно сказал он и, тяжело ступая, поплелся по лестнице вверх, оглядывая внутренности дома, как будто видел все впервые.
В ванной шумела вода. Рита приготовила на скорую руку закуски, стрелки часов подползали к четырем часам, а они давно не ели. Стряпуху Феликс отпустил, ведь свадьба планировалась трехдневная, с выездом за город на два дня. В доме никого. Поставив еду на стол в комнате Германа, Рита ждала. А стрелки бежали вперед — уже полпятого. Порывшись в комоде, она достала полотенце, осторожно приоткрыла дверь ванной, прилегающей к комнате Германа. Он стоял под душем, скрестив на груди руки и прикрыв веки. Вода поливала его сверху, стекала по телу, а Герман не шевелился, казался неживым изваянием под дождем. Отчего-то Рите стало жутко.
— Герман… — робко позвала она. — Ты долго стоишь под душем… Вот, возьми полотенце… Ты слышишь меня? Герман!
— Да, — коротко отозвался он, одновременно поворачивая краны.
Взяв полотенце, не завернулся в него, а поплелся в комнату, бросив на ходу:
— Ты тоже устала, ополоснись, а хочешь, иди в бассейн. Халаты в шкафу.
Рита обожала плавать, вода — это ее стихия, блаженство. Усталость и нервное напряжение можно действительно снять водой, но это удовольствие не для сегодняшнего дня. Она моментально разделась и, несмотря на приятные ощущения от душа, постаралась недолго стоять под потоком. Очень ее беспокоил Герман. При посторонних вел себя идеально, был собран и сдержан, что совсем не в его духе. Оставшись с Ритой, стал как потерянный. К слову сказать, наедине с ней он был совсем другой, чем и держал ее, а при посторонних Герман меняется, надевает дурацкую маску. Рита приняла твердое решение порвать с ним, однако в ближайшее время сделать это не удастся. Не добивать же его!
Завязывая халат, она тихонько заглянула в комнату, увидела его со спины. Герман сидел голый на кровати, на коже не успели высохнуть капли воды. Он раскачивался взад-вперед, обхватив голову руками. Так, наверное, раскаиваются в страшных проступках, выражая без слов ужас и боль. Рита ступила босыми ногами в комнату, стала на цыпочки, он попросил, не оглядываясь:
— Принеси выпить.
Внизу она торопливо открывала подряд шкафы, пока не обнаружила склад спиртного. Перебирая початые бутылки с импортными этикетками, Рита обращала внимание только на градусы. Найдя надпись: 43 градуса, прихватив большую рюмку, взбежала наверх. Герман не дал налить в рюмку жидкость горчичного цвета, забрал бутылку и пил из горлышка, как пьют колу при неимоверной жажде. Осушив бутылку наполовину, он утерся тыльной стороной ладони и тяжело произнес:
— Не верю, что отца… нет… не верю…
В подобных случаях лучше молчать. Молчала и Рита. Через паузу Герман сказал:
