Герберт Аллен - Только не дворецкий. Золотой век британского детектива
Уилл Скотт — таким именем подписаны все его произведения — родился в Йоркшире. Судя по данным переписи 1911 года, он провел юность в городе Лидсе, но позже переехал жить в Херн Бэй, графство Кент. В Лондоне он работал карикатуристом, сотрудничая с самыми известными журналами того времени, включая «Стрэнд» и «Перформер».
Перебравшись в Кент с семьей, Скотт начал писать рассказ за рассказом, но главной его любовью все равно оставался театр. Несколько его пьес комедийного и детективного характера были весьма популярны на сцене и впоследствии экранизированы: «Хромой», «Крадущиеся тени», «Лондон в ночи», «Все дети». Сквозными персонажами детективов Скотта были бродяга Гиглампс и сыщик по фамилии Дишер, фигурирующий в пьесах и фильмах.
САМУЮ большую славу ему принесли детские книги, которые он стал писать для своих внуков. Многие сравнивают их с книгами знаменитой Энид Блайтон (и даже иллюстратор у них был общий — Лилиан Бьюканан), отмечая лишь одно существенное отличие: что в книгах Скотта взрослым вход в детскую жизнь не воспрещен и они с равным восторгом принимают участие во всех приключениях. В нашем детективном контексте стоит также отметить, что в сериях про семью Черри фигурирует персонаж по имени мистер Ватсон. Это ручная обезьянка.
Детективные рассказы Уилла Скотта парадоксальны и неожиданны, а его герои всегда щедро наделены воображением.
©А. Рудычева, перевод на русский язык и вступление, 2011
УИЛЛ СКОТТ
Голубая улика
Эдгар Коппел удалился от мирской суеты на целых две недели. Его уже тошнило от этого угнетающего однообразия.
Единственное, что менялось в жизни Эдгара Коппела, — это цифры большого круглого календаря на стене кабинета: 4, 5, 6… Да и те не переваливали за 31, а начинались снова с единицы, так что порой хотелось схватить гроссбух и врезать по нему как следует. Чего, конечно же, делать было нельзя. Календарь принадлежал компании. Как и гроссбух. Как и сам Эдгар Коппел.
— Мистер Геплуайт на месте?
— Как ваше имя?
— Браун.
— Подожите минуточку, я спрошу, примет ли вас мистер Геплуайт.
Выйти через стеклянную дверь. Зайти назад через стеклянную дверь.
— Проходите, пожалуйста, мистер Геплуайт ждет вас.
И так уже долгие годы. Предлагать всяким Браунам присесть. Притворяться, что мистер Геплуайт занят и не может их принять. Выходить через стеклянную дверь. Заходить обратно. Просить Браунов пройти туда-то. Долгие годы…
Никакой жизни. Но таким был и мир вокруг. Эдгар Коппел не желал менять ничтожность своей жизни ни на какую другую ничтожность. Все вокруг было отвратительно. То, о чем писали в газетах, тоже было отвратительно. И это они называют Жизнью с большой буквы. На работе он чувствовал себя как в клетке. Но кто в здравом уме согласился бы променять свою клетку на ту свободу, что описывают в газетах?
«Тысячи людей спят под открытым небом на пляжах Саутэнда». «Убийство в Хорнси. Найден молоток». «Ее ноги застрахованы на двадцать тысяч». «В Париже возобновились переговоры». «Убийство в Уайтхевене. Номер автомобиля известен». «Переговоры в Женеве прерваны». «Убийство в Хите». «Переговоры в Берлине». «Убийство в плавучем доме». «Тысячи людей спят под открытым небом на побережье Маргита».
Эдгар Коппел обычно говорил, что в январе с легкостью можно предсказать, что будет в декабрьских газетах.
Он не знал, что с этим поделать. Не знал, куда податься. Но он знал, куда поедет на две недели в сентябре: куда-нибудь в Маргит, Богнор или Кромер. Какая разница. Повсюду одно и то же: причал, разноцветные фонари и съемные комнаты, где к концу первой недели радушие хозяев заметно ослабевает.
Слушать старые шутки на новом представлении. Таскать за собой постылый зонтик на случай дождя. Посылать дюжины открыток, которые пишешь на коленке, прислонившись спиной к скользкому волнорезу и пачкая твидовый пиджак, — открыток людям, которых ты и рад бы обидеть, но которые обидятся, если не прислать им открытку.
И — снова газеты. Их приходится покупать, гуляя по набережной, потому что больше делать там нечего. Покупать их, садиться в шезлонг (за два пенса) и читать, проклиная каждую букву. «Министр иностранных дел устроил скандал, отправляясь на переговоры в Монте-Карло». «Убийство в лесу. Найден автобусный билет».
Две недели в сентябре. Вот где он их проведет, вот как он их проведет. Как всегда.
Но вдруг, неожиданно для самого себя, он подумал: «Опять?» — и сказал себе: «Да будь я проклят, ни за что!»
И вот, когда пришло время, он сунул зубную щетку и бритву в маленькую жестяную коробочку, положил коробочку в карман, пересчитал деньги и пошел.
Просто пошел.
У него не было карты. Не было плана действий. В первую ночь он дошагал почти до Эппингского леса и там заночевал в стоге сена. Еще в детстве он читал про то, как люди ночуют в стоге сена. Сейчас он сам это проделал, и ему понравилось. Не надо выключать газ, не надо загонять собаку в кухню на ночь, не надо запирать двери. Просто ложишься и спишь. Замечательно.
Уже после первого дня он понятия не имел, где находится. Он питался хлебом и сыром — тем, что удавалось раздобыть в деревенских пабах. Иногда в пабах и ночевал. Если к наступлению темноты паба поблизости не оказывалось, он укладывался в стоге сена, или в сухой канаве, или в заброшенном сарае. Впервые в жизни он не знал, куда потратить деньги.
Однажды он провел целый час в кузнице где-то в Эссексе и выяснил, что подковывать лошадей совсем не так просто, как кажется; в другой раз он провел несколько часов в поле, изучая тонкости сбора клевера.
Когда в какой-нибудь деревне ему попадалась маленькая газетная лавка, увешанная разноцветными плакатами, он всегда отворачивался и проходил мимо. Пусть в Париже ведутся переговоры, в ущельях обнаруживаются улики, а одни яхтсмены добираются до мыса Доброй Надежды на шесть часов быстрее других: ему не было до этого дела. Ему не было дела до новостей. В деревенских пабах новостей не бывало; ни слова о парижских переговорах, ни слова о ногах за двадцать тысяч, ни слова об уликах. Только важные разговоры о том, что же делать, если в ближайшие сутки не пойдет дождь, и что станет со старым Питом, у которого погорели все скирды.
На тринадцатый день он смотрел на закат с вершины холма близ Бенфлита. Он не знал, что это Бенфлит, пока не заметил дорожный указатель. Он вообще не подозревал, что рядом течет река. В последние дни ему почти не встречались указатели.
Новая дорога на Саутэнд была в пятидесяти ярдах отсюда, вместе с потоками машин, шумом, мигающими светофорами и длинными кричащими красно-голубыми плакатами, которые напоминали Эдгару Коппелу о том, что кузницы и клеверные поля остались позади, а он вернулся в цивилизацию.
Только в ПЛАЗЕ.
ЭНН КЕРИ в кинофильме
ЗАБЫТЫЕ ЖИЗНИ
Все тот же старый мир.
Он стоял на краю поля, прислонившись спиной к воротам. Его костюм стал совсем бесформенным, задники ботинок стоптались, и по подошве одного из них пролегла длинная трещина. Но его это ничуть не волновало. Послезавтра нужно явиться в Компанию одетым с иголочки. Но пока — еще около тридцати часов — он мог делать что хочет.
С реки подул ветер и принес из-за изгороди лист газеты, который приземлился у его ног. Эдгар Коппел даже не пошевелился, чтобы поднять его.
Через тридцать часов этого добра будет навалом. В Париже снова будут проходить переговоры, в камерах хранения и гаражах обнаруживаться улики, кто-то опять доберется до мыса Доброй Надежды на два часа быстрее остальных.
Он повернулся, и жестяная коробочка в его кармане задребезжала. Вот уже несколько дней она все дребезжала и действовала ему на нервы. Нужно было как-то ее перепаковать. Он достал ее из кармана и открыл, затем нагнулся и поднял лист газеты, свернул в трубочку и проложил ею щель, которая образовалась между слишком длинной зубной щеткой и укоротившейся мыльной палочкой. Он потряс коробку. Теперь она не дребезжала. Он снова положил ее в карман.
Солнце уже опустилось за Лондон — алый шар на синевато-сером задымленном небе. В наступивших сумерках красные буквы на плакате превратились в черные, а голубые совершенно исчезли.
На мгновение его это заинтересовало. Но только на мгновение. Впервые с начала его несенсационного путешествия в воздухе повеяло холодком. Холод шел с реки. Эдгар Коппел поднялся и размял затекшие ноги. Он повернулся спиной к новой Саутэнд-ской дороге и побрел прочь по узкой тропинке. Пройдя полмили, он наткнулся на одинокую таверну, которая обещала простую еду и ночлег. Он тут же забыл о Переговорах, Рекордах, Застрахованных ногах и стеклянной двери. Он сидел за столиком, ел свой хлеб с сыром и слушал достоверные рассказы очевидцев о засушливом лете 1887 года, когда пруд на выгоне совершенно высох.
