Анна Малышева - Любовники по наследству
– Посадили или не посадили?
– Нет, не посадили. Откупились.
– Ой, Боже мой, – всплеснула руками Ирина Алексеевна. – А если Маринку найдут да к делу захотят притянуть?! Мне и откупиться-то будет нечем!
– Да что ее притягивать, – покосилась соседка. – Она и так уже вляпалась!
– Да не вляпалась она, не вляпалась! – чуть не закричала Ирина Алексеевна. Огромные портновские ножницы угрожающе блеснули у нее в руке. Соседка даже отшатнулась. – Муж ее вляпал!
– Да он при чем?
– Он-то? – Ирина Алексеевна немного успокоилась. – Не знаю, правду сказать. Да только у самой Мариночки никогда таких страшных знакомых не бывало… Ну, так, значит, это он!
– А может, нет!
– А кому еще!
С этими словами женщины отвернулись друг от друга и с новой силой защелкали ножницами. Ирина Алексеевна тяжело вздохнула. «Нет, не увидеть мне больше Мариночки! – думала она, почти не видя ткани, которую кроила, из-за выступивших слез. – Вот и Павел Аркадьевич тоже… Хороша благодарность, нечего сказать! Мариночка его лечила, а он… Наобещал с гору всего, а ничего не сделал! Хотя, может, зря я на человека клевещу. Он же нездоров… Может лежит и встать не может… Что у него там? Невроз! Что бы это было?»
С этими мыслями она вытерла слезы и снова склонилась над тканью.
Мужчина, называвший себя в экстремальных ситуациях Павлом Аркадьевичем, действительно был болен. У него был запой. Дома пить он не мог – жена не позволяла. Он пытался воевать с ней, но все попытки кончались поражением. Она стойко сопротивлялась в ответ на требования отменить «сухой закон», аргументируя это тем, что он себя погубит.
– Ну зачем ты это делаешь? – в отчаянии спрашивала она, снова унюхав, что от него пахло спиртным.
Он только мотнул головой.
– Как ты переменился с тех пор! – продолжала жена. – Ну что тут такого?!
– Что такого?!
– Ну, я все понимаю, ты переживаешь. – Жена умерила свой гнев. – Но ведь ты в безопасности! Димка тебя прикрыл бы, если что! Да ведь и нет ничего! Он же тебе сказал, что все списали на эту Давыдову! А если ты из-за нее угрызаешься, то опять напрасно: где она – это одному Богу известно!
– Помолчи!
– Да сколько я могу молчать! – взорвалась жена. – Ты же себя окончательно погубишь! Думаешь, я не вижу, как ты мучаешься?!
– Да что ты видишь?
– Вижу, что…
– Ничего ты не видишь! Потому что ты их не видела! Потому что не видела, как она меня просила…
– Ты опять про эту бабу?
– Да. Если бы я мог ее забыть…
– Ну постарайся!
Мужчина метнулся к вешалке, сорвал плащ и выскочил из квартиры. Жена метнулась за ним:
– Ты куда?!
– К чертовой матери! – донеслось в ответ.
Она вернулась в квартиру и заплакала.
Через сорок минут он был уже на Бронной, у кафе «Ко-пакобана». «Зачем я сюда приехал? – спросил он себя. – А… Да не все ли равно…» Он запер машину и вошел в кафе. Сел за один из столиков у окна. К нему тут же направилась Маша, энергично подрагивая бедрами. Он встретил ее слабой, вымученной улыбкой.
– Здрасьте! – Ее бюст замер над его головой. – Что опять в наши края? Или опять дело?
– Такое дело, что говорить тошно, Машенька, – выдавил он.
Официантка забеспокоилась:
– Что не так? Я вам, кажется, правильный адрес сказала. Если их там уже нет, так я не виновата.
– Не бойтесь, Машенька, у меня претензий нет.
– А в чем дело?
– Дайте-ка мне лучше коньячку.
– Два раза по сто грамм? – прищурилась Маша.
– Бутылку!
Через несколько минут Маша сервировала столик. Она поставила коньяк, бутерброды и, кокетливо улыбаясь, стала рядом.
– Могу присесть, если не прогоните… Народу совсем нет.
– Садись! – махнул рукой Павел Аркадьевич. – Садись, выпей со мной. Или тебе на работе нельзя?
– Мы не таксисты, – усмехнулась Маша, присаживаясь рядом. – Да и те пьют. Что пьем-то: с горя или с радости?
– С горя, Машуня!
– Так все-таки случилось что?
– Да так… – Павел Аркадьевич сделал неопределенный жест.
– Так не бывает! – внушительно возразила Маша. – А, знаю. С женой поругались?
– Ты откуда знаешь, что я женат?
– На лбу написано… – Маша вздохнула. – Да шучу, не бойтесь… Чистый у вас лоб. Просто все приличные мужики давно расхватаны. Прямо жуть какая-то! Будто так и родятся – с обручальным кольцом на пальце!
Павел Аркадьевич посмотрел на свою руку и убрал ее под стол. Выпил, налил еще себе и Маше. Та не отрываясь смотрела на него.
– Да вы не горюйте, – успокоила она его. – Из-за чего поругались-то?
– Да так…
– Ну вот, опять двадцать пять! – рассердилась Маша. – Да ладно, не мое это дело. Чего лезть.
– Не обижайся! – уже немного осоловев, попросил он ее.
– Наше дело незамужнее – нам обижаться ни к чему… – Маша вздохнула. – Ну, не сидите бирюком! Не выгнала же она вас из дому?
– Нет. Да только мне в этот дом возвращаться неохота.
Маша поиграла глазами.
– Так куда же вы теперь?
– А… Куда захочу.
– Минутку! – Она поднялась обслужить посетителей, севших за соседний столик.
Павел Аркадьевич обвел взглядом кафе.
За соседними столиками хлопотала другая официантка – здоровенная рыжая бабища с испитым лицом. «Это с ней Любка говорила, – подумал он. – Лучше бы не говорила. Лучше бы не видеть мне этих денег! Как же мне теперь жить!»
Маша вернулась.
– Вот, всегда так! – недовольно сказала она. – Только соберешься с приличным человеком поговорить, как они сразу откуда-то набегают! Что за люди, честное слово!
– Маша, – хрипло сказал он.
– Чего? – все еще раздраженно откликнулась она.
– Не поехать ли нам куда-нибудь? Хоть посидим по-человечески? А то тебя все время отрывают.
Маша хлопнула несколько раз накрашенными ресницами.
– А чего это куда-то? – просто сказала она. – У меня хата свободная.
– Ну, хорошо… – Павел Аркадьевич почувствовал одновременно гадливость и облегчение. «Умирать, так с музыкой!» – подумал он.
А Маша щебетала:
– Я в полпятого освобожусь. Вы как, подождете здесь или поедете куда?
– Я тут посижу.
– Ну и ладненько! – Маша быстро встала из-за стола. – Вон их сколько уже набежало. А вы смотрите не обманите!
Она погрозила пальчиком. Павел Аркадьевич жалко усмехнулся. «Чем хуже, тем лучше! – подумал он. – Пропадай все пропадом!» Он сидел за столиком до половины пятого. Маша выбежала к нему из служебного помещения, уже переодевшись в «вольное» платье, и они вместе вышли из кафе.
Расследование четырех убийств в квартире Вадима Люблянского закончилось, не успев как следует начаться. Горничная успела побывать у следователя всего раз. Она сообщила, что служила у Люблянского чуть больше года. О его деятельности ничего не знала. Никого из людей, лежавших на полу рядом с ним, раньше не видела. Пришла убирать квартиру утром, и ей никто не открыл. Пришла на другой день – опять никого. Почему не вошла с черного входа? А она не знала, что этот вход открыт. Откуда ей было знать? Женщины? Да, жила у него одна. Кто такая? А она с ней не была знакома. Вообще не общалась. Ее дело – прибраться, купить продукты. Что же еще? Больше ее не трогали, потому что дело было прекращено.
Те, кто прекратил его, провели небольшое собственное расследование. Тайник Люблянского в одном из книжных шкафов сохранился в целости – около девяти килограммов золота в слитках, инструменты для ювелирного производства, некоторые документы. На сукне, покрывавшем стол, сохранились записи, сделанные рукой Люблянского. Клиент, судя по этим записям, проиграл в тот роковой вечер огромную сумму. Возникал вопрос: явилось ли именно это поводом для завязавшейся перестрелки, или клиента уязвил сам факт присутствия шулеров? Обе причины годились. Клиента никто не видел, кроме тех, кто погиб. Люблянского похоронили – скромно, без шумихи. Его бывшая любовница – Светлана Мажникова, которую нашли у ее матери, отвечала на все вопросы спокойно, ничего не скрывая. Да, он прогнал ее. Да она и сама готовилась уйти. Был один скандал… Она его описывать не будет. Это слишком тяжело для нее. Она не знает, кто мог его убить. Не представляет себе. Мажникова зарыдала, и те, кто ее расспрашивал, в смущении удалились, посоветовав ей на прощанье молчать обо всем случившемся и о том, что было ее жизнью последние два года. Мажникова заявила, что забыть обо всем – ее самая горячая мечта. Больше она ничего не хочет. Ничего не знает. Ничего никому не скажет. Она снова заплакала, уже тише.
Было еще два мелких события, имевших отношение ко всему случившемуся. Одно из них – букет цветов, появившийся на могиле Никифорова в Екатеринбурге, на Широкореченском кладбище. Его принесла какая-то женщина, приехавшая в сумерки, так что сторож толком ее не разглядел. Позже, после того как женщина уехала, он заметил, обходя мемориальную аллею, что на одной из черных мемориальных плит шевелится на ветру букет роз. Он удивился, так как прекрасно помнил, что на этой могиле никогда не бывало цветов. Впрочем, больше они там не появлялись, и он скоро забыл об этом маленьком происшествии.
