Павел Саксонов - Можайский — 1: начало
— Но ведь и ты, я полагаю, человек занятой! Ты к нам по делу, не так ли?
— Да. — Вадим Арнольдович тоже опомнился и даже немного смутился сам про себя: как же он позабыл о деле? — К Молжанинову я. Он у себя?
«Брут», подметив произошедшую в старинном приятеле перемену — Вадим Арнольдович перестал улыбаться, нахмурился и даже принял официальный вид, — удивленно приподнял бровь:
— Только не говори, что он своим экипажем оказавшуюся на панели[151] сиротку переехал!
Вадим Арнольдович вздрогнул: созданный «Брутом» образ показался ему и странным, и зловещим одновременно — настолько он и подходил, и нет одновременно к представлению самого Вадима Арнольдовича о творимых Молжаниновым злодействах.
— Нет, не переехал. Так он у себя?
— Вообще-то — нет. Точнее, он дома, но в этот час никого не принимает.
— Указывай путь.
«Брут», приняв, в свою очередь, официальный вид и по виду этому мгновенно превратившись в образцового управляющего, ответил вежливым отказом:
— Никак не могу, Вадим Арнольдович: у господина Молжанинова строгий распорядок, и мне строго-настрого запрещено в распорядке этом менять что-либо!
Вадим Арнольдович, сделав шаг вперед, без церемоний схватил своего приятеля за плечи и энергично его встряхнул:
— Я — полицейский, при исполнении, забыл? Показывай дорогу или я сам ее найду!
«Брут» — ловко, не изменяя вежливости — выскользнул из «объятий» Вадима Арнольдовича:
— Позвольте напомнить вам, господин коллежский асессор, что, согласно положению о наружной полиции…
— Да черт тебя побери! Брут! — Вадим Арнольдович, теперь уже за руку, вновь ухватил приятеля. — Это же я! Что с тобой?
Управляющий, буквально на миг, ласково улыбнулся, а его лицо — ровно на тот же миг — приняло выражение нежное и даже мечтательное. Но уже в следующую секунду перед Вадимом Арнольдовичем снова был никакой не «Брут», а, как подумал Вадим Арнольдович, верный цепной пес доверившегося ему миллионера.
— Простите, но я не могу нарушить инструкцию.
Вадим Арнольдович взорвался:
— Я действую по прямому указанию участкового пристава Юрия Михайловича князя Можайского! — Это, как помнит читатель, было неправдой или, если угодно, не совсем правдой, но Вадиму Арнольдовичу, вновь обуянному жаждой немедленно действовать, такое соображение и в голову не пришло. — А он, в свою очередь, действует в рамках снаряженного сыскной полицией — лично господином Чулицким — следствия! Будь добр, или сейчас же веди меня к Молжанинову, или уйди с дороги прочь!
«Брут» явственно заколебался, но линию обороны продолжил держать:
— Чулицкий назначил следствие? Это правда?
— Разумеется. Иначе зачем бы я здесь?
— Но ведь ты не из сыскной полиции!
— Нет. Но на следствие брошены все наличные силы, привлечены чины и нашего участка.
— Что же это за дело такое? — Если бы Вадим Арнольдович не был поглощен одними только соображениями о Молжанинове, и если бы он не был взволнован появлением на его пути неожиданного препятствия в лице старинного — со студенческих времен — приятеля, он, несомненно, подметил бы то, что в голосе «Брута» появилось беспокойство. И хотя глаза «Брута» никакого беспокойства не выражали, он, тем не менее, был явно обеспокоен услышанным. Но Вадим Арнольдович ничего этого не увидел, и его слепота, вкупе с необдуманным решением нагрянуть к Молжанинову, внесла свою лепту в череду последовавших неприятностей. — Что вы расследуете?
— Не могу сказать. — Рассказать «Бруту» всё без утайки Вадим Арнольдович действительно не мог. Но если бы он все-таки это сделал, как знать? — возможно, многое пошло бы иначе. — Ну? Ведешь ты меня или нет?
«Брут», сбросив маску преданного слуги и образцового служащего, закусил губу, о чем-то размышляя. Но даже это не насторожило Вадима Арнольдовича: он только поторапливал своего приятеля с принятием решения. И тот, наконец, решился:
— Хорошо, будь по-твоему. Пошли!
Следуя за «Брутом», Вадим Арнольдович прошел через холл и оказался подле решетчатых дверок.
— Что это? Лифт?
— Он самый. С первым и вторым этажами квартира соединяется только его посредством.
— Не очень-то безопасно… с противопожарной точки зрения.
Глаза «Брута» сверкнули. Он искоса взглянул на Вадима Арнольдовича и как отрезал:
— Зато со всех других точек зрения очень даже безопасно[152]!
35
Прихожая, в которой, выйдя из поднявшего их на третий этаж лифта, оказались «Брут» и Вадим Арнольдович, была невелика, но столь же роскошна, как и все другие помещения дома. «Брут», за время службы у Молжанинова привыкший к этой невероятной, можно даже сказать чудовищной роскоши, и глазом, что называется, не моргнул. Но Вадим Арнольдович, еще не отошедший от впечатления, произведенного на него холлом первого этажа, оглядывался с изумлением. Как оказалось, фантастическое богатство особняка обладало, помимо способности просто подавлять, еще одним свойством: свойством дарить забвение. Подобно Лете[153], оно отшибало память у соприкоснувшихся с ним. Вот и Вадим Арнольдович, одержимый, казалось бы, мощной идеей действовать без промедления, остановился, выйдя из лифта, и замер. Только его голова поворачивалась из стороны в сторону, и его взгляд, наполненный растерянным изумлением, казались живыми.
— Боже мой! — подал, наконец, голос Вадим Арнольдович, повернувшись к «Бруту». — Боже мой!
— Ты бы снял шинель что ли… — «Брут» показал пальцем на ручной работы ковер: несмотря на то, что большая часть влаги стекла с шинели еще в холле — на плиточный, а потому легко прибираемый пол, — остатки снега (на улице вновь разбушевалась метель: кратко, но как раз на время пробежки Вадима Арнольдовича от «Анькиного» до особняка Молжанинова) продолжали таять, падая грязными каплями на этот шедевр, tapis a point noue[154] родом, возможно, из Бухары. — Хотя…
«Брут» посмотрел на ботинки Вадима Арнольдовича и пожал плечами. Вадим Арнольдович, тоже посмотревший на свои ботинки и невольно сравнивший их с начищенными до блеска «домашними» штиблетами «Брута», неожиданно для самого себя покраснел: ему стало откровенно неловко. «Да что это со мной? — с неприязнью к самому себе подумал он и тряхнул головой, как будто бы стараясь вышвырнуть из нее завладевшее ею наваждение. — Совсем ополоумел!»
— Пошли! — Вадим Арнольдович, шинели так и не сняв, двинулся к двери из прихожей. — Сюда?
«Брут» кивнул и, быстро Вадима Арнольдовича опередив, оказался у двери раньше него.
— Минутку…
Открыв (и тут же прикрыв ее за собой), он проскользнул через дверь в гостиную, оставив было Вадима Арнольдовича в прихожей. Но тот, уже окончательно придя в себя и от потрясений роскошеством помещений, и от неожиданной встречи с «Брутом», решительно дверь распахнул и двинулся следом.
В гостиной — большой, в целую вереницу окон — никого уже не было: Вадим Арнольдович только и успел заметить, как «Брут», явно перешедший на бег, скрылся за другой дверью. Ринувшись за ним, он тоже подбежал к двери и рванул ее на себя. Дверь — массивная даже на взгляд — поддалась неожиданно легко и едва не сшибла Вадима Арнольдовича с ног.
— Осторожней!
Вадим Арнольдович, неловко и едва удержавшись на ногах, ввалился в комнату, оказавшуюся, если судить по обстановке, кабинетом.
— Осторожнее, милостивый государь: этак вы рискуете расшибиться!
Вадим Арнольдович остановился. Его взгляд встретился с взглядом сидевшего за столом мужчины: крупного, барского вида, с курчавыми и деланно небрежно уложенными волосами, с немного старомодными бакенбардами и пышными, лихими усами. Одет был мужчина парадно: возможно, в смокинг, но, возможно, даже во фрак, что было довольно странно, так как ни тот, ни другой костюмы решительно не подходили ни к занятиям в кабинете, ни ко времени. С шеи мужчины на его манишку свешивался орден святого Владимира III степени[155].
— Вадим Арнольдович?
— Старший помощник участкового пристава, коллежский асессор Гесс. — Вадим Арнольдович, пристально глядя на мужчину, отчеканил свое звание и сам спросил: «Господин Молжанинов?»
— К вашим услугам. — Мужчина привстал с кресла и тут же снова в него опустился. — Чему обязан?
Вадим Арнольдович перевел взгляд на стоявшего подле кресла «Брута»:
— Дело строго конфиденциальное.
Молжанинов тоже взглянул на «Брута» и покачал головой:
— Никаких секретов от Аркадия Васильевича у меня нет. Как мой управляющий, он обязан быть в курсе абсолютно всего, что происходит как в этом доме, так и со мной вообще. Прошу вас, господин коллежский асессор, не стесняться его присутствием и говорить свободно.
