Станислав Родионов - Долгое дело
– Шестьдесят рублей пара. – Она торопливо отступила.
– Ого! А что дают?
– Дамские сапожки.
– Их же не едят, – удивился он.
– Это уж точно, – подтвердила женщина, загнанно прячась за чью-то спину.
– Извините, – сказал Рябинин, повернулся и, опять качнувшись, вышиб ее рюкзаком из очереди...
В гастрономе он догадался свалить поклажу в угол, за кассу. Видимо, поднятая наступившим облегчением, промелькнула, исчезая, какая-то глупость...
...Покладистый человек – это тот, на которого грузят поклажу, а он молчит...
Рябинин перечитал список. "Сыру полкило, желательно с крупными дырочками". Сыр лежал трех сортов, но все без дырочек. "Масло сливочное, несоленое". Соленое, несоленое – это непринципиально. "Майонез столовый, три баночки". Столовый, а что, бывает майонез промышленный? "Мука первый сорт, два килограмма". Это не в гастрономе.
Он выбил в кассе чеки на сыр без дырочек, масло несоленое, майонез столовый и приткнулся к маленькой очередишке из трех человек: первым был старичок, тянувший свою дрожащую руку, за ним – солидная дама уже в зимнем, омехованном пальто и старушка, разумеется с бидончиком. Продавцу работы на пять минут.
Боковым близоруким зрением Рябинин увидел рослого парня в голубой спортивной куртке, который вел за плечи такую же высокую девицу почти в такой же спортивной куртке. Они шли по центру торгового зала независимо и как-то значительно, будто их снимали для кино. И Рябинину внезапно подумалось, что старичок не успеет дотянуть до продавца свой вздрагивающий чек.
Девица остановилась поодаль. Парень, не замедляя своего рассекающего хода, почти наскочил на старика и протянул чек из-за его головы далеко вперед, за весы.
– Землячка, взвесь килограммчик чайной!
– А очередь? – удивился старик, поправляя сдвинутую парнем шляпу.
– Спешу, папаша.
– Молодой человек, станьте в очередь, – потребовала дама, надавив на старика, но тот упирался в валунную грудь парня.
– Мамаша, не устраивай ложных склок.
– Обращайтесь ко мне на "вы"! – вспыхнула дама, покрываясь прилившим жаром.
– Грубость не спадает, – тихо и философски произнесла старушка с бидоном как бы только Рябинину.
Продавщица сонно ждала конца схватки, чтобы взять чек у победителя.
– Не пущу! – тонко отрезал старик и зачем-то снял шляпу.
– Петь, дьявол с ними, – издали сказала девица.
Она лениво разглядывала очередь. И как на ее лице виделись лишь горевшие красные губы, так и под распахнутой курткой простодушный вал груди скрадывал всю фигуру.
– Видать, варвары со стажем, – опять сказала старушка для Рябинина.
– Имейте совесть. – Старик положил шляпу на стекло прилавка, словно она закрыла бы путь для безочередных чеков.
– Говорить им про совесть равносильно метанию бисера в известной ситуации, – распалилась дама.
– А одежка на них по моде, – заметила старушка совсем уж про себя, будто разговаривая со своим бидоном.
И промелькнуло, исчезая...
...Серость всегда идет в ногу с модой...
– Да мы спешим, – рассвирепел парень и нажал так, что вся очередь сдвинулась на необходимые ему полметра.
– Позовите настоящего мужчину! – крикнула дама, обернулась, и ее поисковый взгляд прошел мимо Рябинина, не коснувшись.
Но мужчина нашелся – старик, который с неизвестно откуда прилившей силой наподдал парня плечиком и вернул упущенные полметра. Парень на секунду застыл, удивленный неожиданным отпором.
– Знаешь, почему я не начищу тебе вывеску?
– Почему? – наивно попался старик.
– Потому что ты старый, как дерьмо мамонта.
И пошел к девице, которая улыбнулась его шутке.
Рябинин, тугодумно зревший все это время, ощутил холодок в желудке, словно туда скатилась льдинка. Он глубоко вздохнул, пытаясь растопить ее теплым воздухом, и тремя быстрыми шагами догнал парня. Тот уже стоял рядом с девицей, плотски ощупывая ее плечи.
– Извинитесь перед старым человеком, – тихо попросил Рябинин.
– Чего-чего?
– Извинитесь перед ним.
– Мужик, иди-ка к детишкам, – посоветовал парень, еще теснее прижимаясь к девице.
Рябинин взял его за локоть. И тогда увидел белесое лицо вблизи, перед стеклами очков. Светлые глаза, не признающие преград, – глаза записного любимца женщин, принимавших наглость за мужественность. Широкий раздвоенный подбородок. Выше Рябинина на полголовы и тяжелее килограммов на двадцать.
– Извинитесь, – громче потребовал Рябинин.
– Отпусти руку. – Теперь понизил голос парень, как его понижают перед каким-то решительным шагом.
– Извинитесь.
– Я сейчас так тебе врежу по очкам, что ты пластмассы не соберешь.
– Извинитесь немедленно, иначе я...
Что-то блеснуло...
...Рябинин сидел на полу и слепо шарил руками вокруг себя. Кто-то подал ему очки, которые чудом уцелели. Кто-то пытался его поднять, но он встал сам, непонимающе оглядывая людей. Кто-то что-то говорил и доказывал. Кто-то звонил в милицию. Кто-то держал этого парня. Кто-то взял рябининские мешки... И только там, в райотделе, он пришел в себя и ощутил сильную боль в нижней челюсти и какие-то цокающие стуки в затылке.
В комнате дежурного сбилась нервная толпа. Парень, где-то потерявший свою девицу. Двое мужчин, скорее всего, рабочих, которые схватили его в магазине. Старик, нервно комкавший многострадальную шляпу. Дама в мехах, которая приволокла рябининские мешки. Старушка с бидоном – нет, почему-то без бидона.
– Сергей Георгиевич, вы? – удивился дежурный.
– Я, – нехотя подтвердил Рябинин.
– Что за сабантуй? – Петельников вошел в дежурку, вопрошающе присасываясь взглядом к Рябинину.
Дежурный коротко рассказал. Инспектор вроде бы не поверил и повернулся к свидетелям. И уж потом к задержанному:
– Как звать-то?
– Петр, – нехотя ответил парень.
– У меня, Петя, есть одно мучительное сожаление. Лет десять назад я отказался от двухнедельной поездки в Крым, данной мне в поощрение за поимку Васьки Лохматого. Ты, Петя, прибавил еще одно – я теперь всю жизнь буду сожалеть, что не оказался в магазине вместо этого гражданина в очках.
– Он первый схватил меня, – буркнул парень, не выдержав давящего взгляда инспектора.
– Возбудим уголовное дело и его задержим, – решил дежурный, начиная писать протокол.
– Не надо, – тихо сказал Рябинин.
– Почему?
– А зачем?
– Как зачем? – теперь удивился Петельников.
– Мне придется идти к эксперту для освидетельствования, давать показания, являться в суд...
– Тогда что ж, отпустить? – не понимал дежурный.
– Я прошу.
– Ну, если вы просите. – Дежурный скомкал протокол. Но взгляд инспектора требовал какого-то иного ответа.
– Вадим, что это за следователь, которого можно бить?..
Отпуская свидетелей, дежурный все-таки переписал адреса.
– Иди, Петя, – ласково сказал инспектор.
Стоило парню закрыть дверь, как в дежурку торопливо вошел Леденцов.
– Ты его видел? – спросил Петельников.
– Так точно, товарищ капитан.
– А он тебя?
– Никак нет.
– Проверь-ка этого фрукта. – Инспектор кивнул на дверь.
– Есть, товарищ капитан.
Рыжий шар его волос огнем пересек дежурку и пропал.
Боль в челюсти усилилась. Продолжало цокать в затылке, отзываясь на торопливые стуки сердца. Рябинин сел и тихо вздохнул.
– Может, показаться врачу? – спросил инспектор.
– А, пройдет...
– Я тебе звонил. Завтра ты можешь понадобиться.
– Буду дома.
– Знаешь, чем отличается работа инспектора от работы следователя? Инспектор борется с врагом невидимым, а следователь – с видимым.
– Это к чему?
– К тому, что видимый преступник уже пойман инспектором.
– А это к чему?
– К тому, что следователю уметь драться необязательно.
Рябинин попробовал улыбнуться, но разбухшая челюсть пресекла эту попытку.
– Подбрось меня до дому...
В машине он догадался, что ноет у него не только челюсть и не столько челюсть. Болело без физической боли, без определенного места – не на теле и не внутри. Что это? Обида, мучила обида... Его избили, а он простил, как святой. Смысл жизни – в любви к людям. Но ради любви к людям и нельзя прощать. А его избили, как мальчишку. Что за следователь, которого можно избить?.. Судиться с хулиганом? Чтобы все – судьи, свидетели, публика подумали: ну что это за следователь, которого можно избить?
Рябинин вдруг поймал себя на странных усилиях – он подсознательно перебирал годы своей жизни, что-то там выискивая. И начал с детства, с юности. Он оттолкнул эти глупые поиски, но они продолжались помимо его воли. Что это? Не ударился ли он затылком об пол?
Машина с синим огоньком на крыше бежала по проспекту, а Рябинин сутяжно копался в своей биографии.
