Станислав Родионов - Долгое дело
Из приемника рвался походный марш. Пылесос выл истерично, почти комариным голосом. Вода гулко – слышно на всех этажах – лилась в ванну какой-то вскипающей струей. На кухне, как пневматическая дверь, вздыхала паром кастрюля. Не квартира, а горячий цех.
Лида стояла в передней у зеркала и примеривала джинсовые босоножки. Может она позволить себе в субботу примерить обновку? Пусть квартира побушует звуками.
Звонок она услышала только потому, что стояла рядом с телефоном.
– Слушаю...
– Здравствуйте, Лида. Вы что, купили трактор?
– Вадим, подождите, я их утихомирю...
Она выключила пылесос и приемник, закрыла воду и подвернула огонь под кастрюлей.
– Не трактор, а генеральная уборка перед приездом дочери.
– А хозяин, наверное, подсинивает белье или замешивает тесто?
– Хозяин услан в магазин.
– А он мне нужен...
– Может быть, я передам?
– Желательно, чтобы Сергей завтра был дома.
– Завтра воскресенье, – напомнила она.
– Лида, мы же эти, как их, оперативники.
Вадим вздохнул – далеко и беззвучно. Или ей показалось? Иногда в трубке шуршит... Иногда кажется. Иногда думается.
– Давно у нас не были, – отозвалась она на тихие шумы в трубке.
– Вчера у вас грибы ел с компанией.
– Нет, как раньше, по-семейному, с девушкой...
– Все, Лида, завязано.
– А поиск невесты?
– Теперь и под наркозом не женюсь.
– Легко вы отказались от пленительной Светы.
– Какой?
– Боже, забыто такое чудесное слово. Ну, миловидной.
– Она не миловидная, а похожая.
– На кого, Вадим?
– Так... На идеал.
Лида вспыхнула и хотела что-то сказать, что-то спросить, но голос инспектора, почему-то жутко далекий и безжизненный, лишил силы и ее.
– Вадим, тогда ответьте мне на глупый вопрос...
– Я отвечу на все вопросы, кроме одного.
Она отчетливо слышала это "кроме одного", но ее сознание отторгло странные два слова, как чужеродные, сказанные не им и не для нее. Мог кто-нибудь вмешаться, случайно подключиться. Зачем ему намекать, что есть один какой-то запретный вопрос? Чтобы она спросила? Да? А он бы отшутился.
– Вадим, вы Светлане объяснялись в любви?
– Больше – я сделал предложение.
– Это не больше.
– В любви объясняться пошло.
– Вадим, с каких это пор?
– Разве та, кому объясняешься, не знает про твою любовь?
– Знает, – безвольно согласилась она.
– А той, для которой ты есть-не-есть, нужно ли объясняться?
– Не нужно.
– А вы говорили, что я ничего не понимаю в любви, – далеко усмехнулся Петельников.
– Вадим, вы понимаете любовь, – покорно подтвердила она.
– Любовь тоже регулируется, как вода из крана. Не так ли?
– Так...
– Влюбляются только в тех, кто может ответить на любовь. Влюбляются в досягаемых. Не так ли?
– Так...
– Лида, а знаете, что такое истинная любовь, а?
– Догадалась – безответная.
– Да, когда любишь без всякой надежды.
– Вадим, мне хочется плакать...
– Но вы же не закончили уборку.
Она вздохнула. Зачем этот разговор? О чем этот разговор? Боже, боже, дай ему силы не опуститься до банальности. Дай ему силы не скатиться до пошлости. Боже, дай силы этому самому сильному мужчине...
– Вадим, вы ждете от меня каких-то слов?
– Я знаю, что их не будет.
– Не будет...
– Да я бы их и не принял.
– Вы бы их и не приняли...
– Но чего-то я жду.
– Вадим, вы надейтесь на время.
Он не ответил. Лида нервно передернула плечами.
– Вам холодно? – спросил Вадим.
– Дует с улицы...
– Скоро зима.
– Да, выпадет снег, встанем на лыжи...
– Потом, Лида, весна.
– А весной нужно влюбляться.
– Потом лето.
– А летом загорать и ходить в лес.
– А что, Лида, нужно делать сейчас, осенью?
– А осенью нужно плакать.
– О чем?
– О том, что не сбылось зимой, весной и летом.
– Я не умею плакать.
– Да, вы сильный.
– Сильные на плачут, а тихо сходят с ума.
– Но ведь мы знакомы много лет... И сегодня ничего не произошло и ничего не изменилось.
– Только ушло время, которое почему-то не рубцует и не исцеляет.
Боясь потерять себя в этом сжигающем разговоре, она торопливо сказала уже своим обычным голосом:
– Вадим, завтра я делаю пельмени, приходите.
– Спасибо, не могу, – завтра я варю полуфабрикаты.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Любовь к близкому человеку – это частный случай любви к людям вообще. Любовь к одному человеку не абсолютна и не всеобъемлюща, а лишь частичка большой любви ко всем. Частичка большой души, ее яркий всплеск. Любовь – как солнце: близкому человеку жарко, но и остальным тепло.
Если кто-то тебя сильно любит, а всех остальных не очень, не стоит обольщаться...
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Человечество состоит из умных, коих мало, и дураков, коим нет числа. Природой устроено так, что первые должны жить за счет вторых. Человек ездит на лошади и ест корову не потому, что он сильнее их, а потому, что он умнее. Обезьяны глупее человека, поэтому стадами идут на сыворотку от полиомиелита...
Я хочу сказать, что нет такого дурака, которого я бы не использовала в своих интересах. Да они и не возражают, – я же их не на сыворотку пускаю.
В одном кармане лежали деньги, в другом – шуршал длинный список, сочиненный Лидой. Подсолнечное масло, зеленый горошек, сахарный песок... И еще восемнадцать наименований. Рябинин шел, спокойно помахивая еще пустым рюкзаком и намереваясь обстоятельно побывать в каждом магазине своего микрорайона. Но он упустил из виду, что день субботний и половина города вышла на улицы, тоже намереваясь обстоятельно зайти в каждый магазин, как своего микрорайона, так и соседнего. Особенно много толкалось навьюченных мужчин и старушек с бидончиками...
Рябинин вдруг ощутил, что тоже загорается непонятной ему энергией, которая бросает его туда, за всеми и со всеми. Он поежился от накатанной тучи и свернул в овощной магазин, где за теплой витриной разглядел зеленый горошек. Почему-то брали по нескольку банок. Вероятно, мозговых сортов. Поплутав меж капустных штабелей, консервных стен и бутылочных частоколов, он тоже взял четыре банки, хотя в списке значилось две. Все-таки мозговых сортов.
В булочной за счет хлеба и сахарного песка рюкзак утяжелился. Он надел его на спину и пошел по асфальту, как турист по каменистой дороге. Лишь бы не встретить знакомых. Но с другой стороны, продукты закупались на неделю...
В молочном магазине Рябинин перечитал список, обнаружив важное примечание: "Сметану в банку, яички в полиэтиленовый мешочек".
– Сметану в банку, пожалуйста, а яички в полиэтиленовый мешочек, попросил он продавщицу.
– Неужели я положила бы сметану в полиэтиленовый мешок?
– Да, он вздуется, – согласился Рябинин.
В кондитерском кроме пачки чая он купил килограммовый кекс, о котором в списке не было и помину. Лида их любит и ест, отщипывая птичьими порциями, по крошкам. Только она вроде бы любит не такие, не килограммовые, а маленькие. Пожалуй, она сама их печет. Этот, килограммовый, можно нарезать на маленькие кексики...
Он вновь заскочил в овощной, поскольку из-за этого зеленого горошка забыл про корнеплоды и всякую петрушку. "Один пакет картофеля, но загляни, не гнилая ли". Рябинин заглянул – картошка влажно блестела, поэтому было не понять, гнилая или всего лишь мокрая.
– Товарищ продавец...
– Минуточку, я не Фигаро.
Рябинин ждал, переминаясь под тяжестью рюкзака.
– Слушаю вас.
– Картошка вроде бы мокрая...
– Зачем же вы заглядывали в пакет?
– Посмотреть.
– Гражданин, неужели вы не знаете, что картошка в пакете – это кот в мешке?
– Но хотелось бы картошки, – улыбнулся Рябинин.
– Берите не глядя, и вся проблема.
Рябинин взял пакет не глядя, оценив мудрость продавца, – никакой проблемы. Тем же беспроблемным способом купил неохватный кочан капусты, темную свеклу, похожую на пушечное ядро, и букет какой-то зелени, пахнувшей духами.
В магазин с очень яркой витриной вползала очередь и никак не могла вползти. Рябинин ринулся на нее, как самолет на посадочную площадку.
– Вы последняя? – спросил он женщину, поддев ее сумкой, куда складывал всякую мелочь вроде пушечноядровой свеклы.
– Я, – ответила она, делая шаг в сторону.
– Хватит на всех? – бывало спросил Рябинин, вытаскивая сумку из-под ее платья.
– Да пока много. – Она дернулась вверх.
– А почем? – опустил он сумку женщине на ноги, потому что рюкзак палубно качнул его тело.
– Шестьдесят рублей пара. – Она торопливо отступила.
– Ого! А что дают?
