Колин Харрисон - Кубинский зал
Потом ему вдруг пришло в голову, что он думает о бейсболе, хотя только что расстался с Элайзой. Это показалось Джею хорошим знаком. «Я думаю, что влюблен в нее, — размышлял он, — но если у меня будет бейсбол, я сумею пережить разлуку, сумею справиться со своей тоской». Расставаясь, они уговорились, что осенью Джей навестит Элайзу в Лондоне. В том, что она его дождется, он не сомневался. Его беспокоило другое: Джей боялся, что все это время Элайза будет спать с другими мужчинами. У него было уже много девушек, и он понимал, к такому типу она относится. Но с другой стороны, он нравился Элайзе — в этом Джей тоже был уверен. Кроме того, рассуждал он, за несколько ближайших месяцев ей вряд ли удастся встретить других мужчин, которые профессионально играют в бейсбол, следовательно, у него есть по крайней мере одно важное преимущество. Вот только как решить, что ему дороже: бейсбол или Элайза. Элайза или бейсбол? Вопрос казался глупым только на первый взгляд. Это были совершенно разные вещи, но Джей почему-то мог думать о них одинаково. И именно в этом было все дело, именно в этом — проблема; Джей видел это ясно. Его чувство к девушке было таким же большим и сильным, какое он испытывал к игре. А ему было нужно и то и другое. Еще недавно он думал, что кроме бейсбола в его жизни ничего другого быть не может, но теперь у него появилась Элайза.
Может быть, рассуждал Джей, когда-нибудь она придет посмотреть, как он играет. Он пробьется в основной состав «Янкиз» и пошлет ей расписание игр, возможно даже — несколько газетных вырезок. «В трех играх на своем поле Рейни приносит команде восемь очков из тринадцати» — что-нибудь в этом роде. Куда там изнеженным британцам с их долбаным крикетом!.. Стоит только Элайзе увидеть настоящий американский бейсбол, как она сразу влюбится в эту игру…
И Джей представляет ее на трибунах. Знает ли Элайза, что такое «свеча»? И почему отбитый высоко в небо мяч называют именно так? Джею очень нравится, как это звучит, хотя он и не может объяснить внятно — почему. Во всем, что связано с бейсболом, ему чудится невыразимая словами поэзия, и он с нетерпением ждет возможности с головой окунуться в этот мир. Долгие переезды в автобусах, номера в придорожных мотелях… Конечно, это очень утомительно, но романтика сильнее усталости. Лучшие поля, товарищи и соперники, лучшие тренеры — все это будет принадлежать ему, хотя справедливости ради следует сказать, что некоторые университетские поля были не так уж плохи. Кроме того, даже у фарм-клубов есть свои постоянные болельщики и прочее, и это просто чудесно, чудесно, чудесно!.. А главное — все это так далеко от осточертевшей фермы, картофеля, родителей… Отец Джея был изрядным подонком; мать относилась к супругу с неприкрытой ненавистью, и бейсбол был для него единственной отдушиной, единственной возможностью избавиться от их постоянных ссор и вражды. Именно в этом и заключалась вся прелесть сделанного ему предложения. Чем лучше он будет играть, рассуждал Джей, тем дальше от родителей окажется.
И, не снижая темпа, он побежал через отцовское поле. На бегу Джей продолжал думать о том, какой будет его дальнейшая жизнь. Он знал, что у него будут еще девушки. Хранить верность Элайзе он не собирался, во всяком случае — пока. Джей любил ее, но другие девушки и женщины у него будут — их просто не может не быть. Секс оказался вещью слишком приятной, чтобы от нее отказываться. В ту ночь они сделали это дважды, причем во второй раз все происходило значительно дольше, чем в первый. Джей не боялся кончить слишком быстро — он уже научился сдерживаться. В первый раз Элайза была просто влажной, во второй раз она показалась ему горячей и липкой, а затем, когда он вошел в нее, снова стала мокрой. И, на бегу сунув руку в трусы, Джей потер пальцами промежность, потом поднес их к носу. О, этот запах!.. Его нужно научиться любить, и тогда он будет очень, очень тебе нравиться. Джею он давно нравился, и сейчас ему было хорошо, как никогда. Его бег был упругим и ровным, его тень на земле двигалась синхронно с ним — рука, нога, рука, нога, — прыгая через ряды темной картофельной ботвы. Боль в боку почти прошла, да и голеностопы, недостаточно хорошо разработанные и обычно требовавшие хорошей разминки, сегодня двигались как хорошо смазанные шарниры.
Думая об этом, Джей внезапно ощущает странный железистый привкус на нёбе и во рту. Потом от едкого запаха начинает резать глаза. Он моргает, спотыкается и замедляет ход, чтобы смахнуть слезы с ресниц. Джею кажется, он больше не может дышать, и он переходит с бега на шаг, потом вовсе останавливается и сгибается пополам. Его тошнит, сердце молотом стучит в груди, глаза жжет словно кислотой. Джей поднимает голову и вдруг понимает, что чувствует запах гербицида. Кто-то оставил включенным разбрызгиватель с паракватом. Джей падает на землю и ползет. «В какую сторону дует ветер?» — пытается сообразить он. Обычно ветер дует с юго-запада, но бывает и так, что он меняет направление на противоположное. «Это ядовитое облако… Я двигаюсь в него или сквозь него?» Открыть глаза и посмотреть Джей не может, кашель буквально рвет грудь на части, обожженные легкие распухли и потеряли эластичность. Только недавно в его груди целиком умещалось все звездное ночное небо, а сейчас он втягивает раскаленный воздух буквально по глотку, как через тонкую соломинку. Голова перестает соображать — Джей чувствует это и пугается. «Нужно выбрать направление и бежать что есть силы, — понимает он. — Это мой единственный шанс». И, приняв это решение, он каким-то образом заставляет себя подняться и — зажмурив глаза и сжав губы — мчится в темноте вперед через низкие картофельные грядки. Бежит он недолго, может быть, секунд пятнадцать, может — тридцать. Ни один человек не может убежать далеко, если его легкие полны паракватом. В конце концов Джей снова падает и остается лежать. Его продолжает тошнить, из носа течет кровь, губы покрыты пеной. Он наполовину мертв, и если есть в небесах Бог или какая-то другая высшая сила, именно сейчас ветер должен перемениться.
Но ветер по-прежнему дует со стороны пролива.
Когда рано утром на него наткнулся один из полевых работников — средних лет негр по имени Хершел, — Джей лежал на земле вниз лицом и был едва жив. Ветер в конце концов переменился, но было слишком поздно. Девятнадцатилетний юноша в расцвете сил валялся в борозде на краю картофельного поля и не шевелился. Ногти у него почернели.
Об этом можно долго думать, представлять себе эту картину, и я представлял — представлял еще долго после того, как Джей закончил свой рассказ.
— Когда через три дня я пришел в себя в больнице, у меня в горле была интубационная трубка… — Лежа на своей койке, Джей играл с вентилем кислородного аппарата, но я заметил, что теперь ему дышится значительно легче. Показатель насыщения крови кислородом дошел до девяноста шести процентов. — Я спросил, где моя мать. Мне сказали, что ее нигде нет — очевидно, она куда-то уехала. Возможно, она понятия не имела, что я попал в больницу. В тот вечер они в очередной раз поссорились с отцом — мама рассердилась на него за то, что он не позволил мне взять один из грузовиков. Я думаю — он ее ударил. Отец мог это сделать, и это никого бы не удивило. У мамы была ее дерьмовая японская микролитражка — двухдверная «тойота». Она села в нее и уехала куда глаза глядят. Даже вещей не собрала — просто взяла и укатила. Потом — много позже — отец признался, что он таки ее ударил…
— Куда же она уехала?
— Я не знаю, и никто не знает. Мне всегда казалось — она поехала жить к своему отцу; в те времена он ворочал какими-то нефтяными делами в Техасе.
— И она ни разу тебе не позвонила, не написала?
Прежде чем ответить, Джей сделал одну очень странную вещь. Сунув руку в ящик стола, он извлек оттуда какой-то продолговатый предмет, похожий на сигару. Это и была сигара. Джей сорвал шуршащую целлофановую обертку и откусил кончик.
— Ты собираешься курить?
— Да, мне хочется.
— Хочется?…
— Мне нравится вкус сигар. Я закуриваю одну в месяц. Одной-двух затяжек мне хватает.
Я снова вспомнил ту ночь, когда познакомился с Джеем.
— Это, случайно, не та сигара, которую Элисон дала тебе в Кубинском зале?
— Та самая, Билл. Я приберегал ее для особого случая.
— Для какого именно?
Он посмотрел на меня долгим взглядом:
— Я расскажу тебе то, чего еще никогда и никому не рассказывал. Только сначала открой окно, о'кей?
Окон в комнате было два, одно выходило на улицу, второе располагалось над лестницей, по которой мы сюда поднялись. Я поднял рамы, и в квартиру ворвался холодный ночной воздух.
Джей тем временем сходил в кухонный закуток и, набрав под краном почти полный стакан воды, вернулся к столу.
— Открой и дверь тоже.
Я подчинился. Джей достал ингалятор и несколько раз вдохнул. Когда он отнял от губ трубку, изо рта его вырвалось полупрозрачное облачко лекарства.
