Колин Харрисон - Кубинский зал
Джей посмотрел на свои тяжелые рабочие башмаки.
— Нет, — сказал он.
Она опустила ракетку и подошла к нему:
— Могу я вам чем-нибудь помочь?…
Было ли ей приятно его внимание? Или это ему просто показалось из-за ее приятного, немного странного акцента?
— Н-нет. Наверное, нет.
— Вы, случайно, не хотите мне подавать?
У нее британский акцент, понял Джей. Она — англичанка.
— Простите, что вы сказали?
— Вы будете подавать, а я — отбивать.
— Нет. То есть…
— Вы вообще-то играете в теннис?
— Нет, не особенно.
— Что же вы тогда умеете? — Если учесть, что они даже не знали имен друг друга, она стояла, пожалуй, чересчур близко. — У вас есть любимый вид спорта? — спросила девушка и, прищурившись, посмотрела на солнце.
— Я играю в бейсбол. — Джей заметил, как ее взгляд скользнул по его шее, потом — по груди и снова остановился на лице.
— Понятно, — кивнула она.
— Вы англичанка? — осмелился спросить он.
— Ну и что?
— Ничего. Просто я увидел, как вы гоняете мячик и…
— Вообще-то я ни от кого не пряталась.
Она была на полтора-два года старше него по возрасту и на десятилетия — по своему знанию мира.
— Вы приехали отдыхать?
— Я приехала, чтобы недельку пожить с мамой. Потом я снова вернусь в Лондон.
— Значит, вы в Лондоне живете?
— Да. А вы где?
— В Джеймспорте.
— Где это?
— Тут, на Норт-Форке. Это очень небольшой город, почти поселок.
— Значит, «парень из маленького американского городка» — это про вас?
Джей не мог сказать, издевается она над ним или просто дразнит. Вместе с тем он почему-то был уверен: скоро — возможно, через день или два — они будут заниматься сексом.
— Наверное.
— Зато вы большой «парень из маленького городка», да?
— Можно и так сказать.
— Вы, наверное, занимаетесь спортом?
— Бейсболом.
— Ах да, вы говорили. И хорошо у вас выходит?
— Да.
— Правда? — Она улыбнулась своим мыслям. — Насколько хорошо?
Бейсбол был его валютой, его единственным козырем — Джей понял это сразу. Прежде ему никогда не приходилось использовать его, во всяком случае — не в этом смысле. Но сейчас перед ним стоял человек, не принадлежащий к его привычному кругу и к его миру, и он колебался, не зная, способна ли англичанка по достоинству оценить его спортивные достижения. Да и поймет ли она вообще, о чем идет речь.
— Ну, — начал он, — мне предложили подписать контракт с «Янкиз».
— С «Нью-Йорк Янкиз»?
— Да, так эта команда называется полностью — «Нью-Йорк Янкиз». Конечно, сначала я буду играть за фарм-клуб.
— Это бейсбольная команда?
— Да, — подтвердил он, стараясь скрыть свое разочарование.
— И они предложили вам место в составе?
— Сначала я должен поиграть за их фарм-клуб как любитель; только потом мне могут предложить перейти в профессионалы.
Она придвинулась еще ближе к нему и стояла, ковыряя ракеткой зеленое покрытие корта.
— Как вы думаете, у вас получится? Ну, стать профессиональным игроком?…
Джей ответил не сразу:
— Не знаю.
— Ну а как вы думаете?
— Думаю, что да. Да.
И эта двадцатилетняя англичанка, которая, как он узнал впоследствии, уже сменила нескольких любовников, среди которых был и преподаватель из Оксфорда, и коллега ее отца по банковскому бизнесу, разглядела в Джее то, что в нем действительно было: волю, порядочность, уверенность, талант. Дело было не только в его физических данных и очевидном здоровье, но и в упрямом и честном выражении лица, которое сохранялось у него еще многие годы и даже много лет спустя сумело привлечь внимание Элисон Спаркс. Элисон, как я уже говорил, была разочарованной, ожесточенной, насмешливой, скептически настроенной женщиной, и все же она сумела разглядеть в нем это. Как и я, впрочем… Но много лет назад, когда Джей — все еще наполовину мальчик, наполовину мужчина — стоял на залитом солнцем теннисном корте, он был прекрасен. Элайза Кармоди уже встречала таких, как он, но Джей был еще не испорченным, и это привлекло ее. Ей это было внове.
— Знаете что, — сказала Элайза Кармоди несколько более мягким тоном, — зайдите за мной сегодня вечером, часов около семи, хорошо?
— О'кей, — просто ответил Джей.
— Ведь вы хотите этого, не так ли?
— Да, — ответил он, и его взгляд прожег ее насквозь. Пять минут назад для них все было предельно просто, но теперь все изменилось.
Джей снял кислородную маску с держателя, прижал ко рту и закрыл глаза. Пульсометр над регулировочным краном замигал. Джей глубоко вдохнул и выронил маску.
— У нас было всего две недели. Каждый вечер я приходил к ней. Я знал — скоро она должна уехать, мне тоже нужно было отправляться на тренировочную базу моей новой команды. Мы были вместе почти каждую ночь. Чего ты от меня хочешь — мне было девятнадцать, я добился успеха в любимом виде спорта, и я был влюблен!
Потом, сказал Джей, настала их последняя ночь. Днем Элайза позвонила ему домой, чтобы предупредить: у ее родителей изменились планы и она уезжает завтра. Она очень хотела еще раз увидеться с ним перед разлукой. Джей должен был срочно прийти к ней, как всегда, тайком. Между их домами было всего несколько миль, и он решил бежать бегом. Машину матери Джей брать не хотел — у нее была японская микролитражка, которая только подчеркивала, насколько они были бедны, а отец ездил исключительно на потрепанных фермерских грузовичках, над которыми он к тому же трясся как над невесть каким сокровищем. Да, бежать бегом было единственным разумным выходом, и он побежал.
В тот раз они встретились не на корте, а на берегу, на пляже. Элайза прихватила с собой одеяла и корзинку с припасами для пикника. Они провели на берегу большую часть ночи, и пока Джей говорил, я отчетливо представлял себе, каково это — быть молодым и разрываться между любовью, тоской и желанием, и оттого его чувства отнюдь не казались мне по-детски неглубокими и поверхностными. Напротив, они были, наверное, ничуть не слабее тех переживаний, которые выпадают на долю мужчин и женщин в середине или в конце жизни и которые кажутся тем более тяжелыми, что к ним примешивается горькое сознание того, что ты уже не молод. Джей подробно рассказал мне о той последней ночи, и когда я думаю о нем и о его молодой англичанке, я отчетливо представляю себе их слезы, их мучительно сладкие поцелуи.
Но вот Джею пора уходить. Уже поздно, скоро взойдет солнце, и ему надо домой. У него нет машины, но не беда. Он думает о девушке и чувствует себя сильным. Он знает, что у него достанет выносливости пробежать эти несколько миль даже после ночи любви, после слез и мучительного прощания. Джей просто знает это — ему нет необходимости думать об этом специально. Сейчас он целиком состоит из рук и ног, из мускулов и легких, которые прекрасно его слушаются, и ему даже нравится проступивший на лбу и на спине пот, потому что он знает, что сможет пройти последние четверть мили пешком и остыть. Джей бежит по главной дороге наперегонки с собственной тенью, которая то нагоняет его, то снова отстает, сплевывает залетевшую в рот мошку и вскоре сворачивает к отцовскому полю. Он вырос в этих местах и знает здесь все повороты, все боковые тропинки, и светлая летняя ночь ему не помеха. Потом он вдруг замечает, что в его доме на противоположном конце поля горит свет, и впервые задумывается о возможных неприятностях. Да, похоже, неприятности у него будут. Отец хотел, чтобы назавтра Джей встал очень рано — около шести утра, а сейчас, наверное, уже три. Что ж, быть может, ему еще удастся поспать часок-другой, думает Джей и решает срезать путь. Он пойдет напрямик, через поле, и выиграет несколько минут. Правда, ему придется прыгать через картофельные ряды, но это его не беспокоит — он по-прежнему ощущает в руках и ногах упругую силу, чувствует приятное покалывание в боку. Все это ему хорошо знакомо — нечто подобное Джей уже испытывал, когда играл в футбол или бегал короткие отрезки на баскетбольной площадке. Да и тренеры фарм-клуба «Янкиз» заставляли его много бегать — и для общей физической подготовки, и с базы на базу, и за аутфилдера, и по «бегущей дорожке». Его ставили вместо опытного питчера, чтобы он подавал со скоростью больше девяноста миль в час, заставляли из полуприседа перекидывать мяч с третьей базы на первую, чтобы проверить силу его рук. Сам Джей мечтает играть на второй базе, как Кэл Рипкин-младший, который произвел в бейсболе настоящую революцию, показав, на что способен хорошо подготовленный атлет. В Рипкине было шесть футов и четыре дюйма. До него на вторую базу ставили поджарых коротышек, но теперь там могут играть и крупные парни. Впрочем, Джей знает, что в фарм-клубе его могут сделать и кетчером, — ему уже говорили о подобной возможности. У него для этого подходящая фигура и хорошие ноги. На ножном динамометре он выжал без малого семьсот фунтов, и ему сказали, что этого вполне достаточно, что он еще растет и становится сильнее, что он играл в колледже в футбол и этой подготовки ему за глаза хватит. Как бы там ни было, показанными им результатами тренеры остались очень довольны. Они тщательно записали все его данные, а потом заставили облачиться в Кетчерские доспехи и стали бросать ему мячи, которые он должен был ловить и перекидывать на вторую базу. Из десяти бросков Джею удалось переправить только два — не самый лучший результат. Порой ему недоставало точности, порой — скорости. Несколько раз, забывшись, он опускал руку и вместо правильного броска от плеча бросал сбоку — детская привычка, от которой ему так и не удалось избавиться. Мешали ему и тяжелые доспехи, а больше всего кетчерская маска. Тренеры, впрочем, не были разочарованы — они знали, что он никогда раньше не играл за кетчера, если не считать матчей детской лиги. Главное, у него были сила и подходящее телосложение, и тренеры знали это. А Джей был готов согласиться и на кетчера, если только ему позволят готовиться играть на второй базе.
