Дэвид Гранн - Дьявол и Шерлок Холмс. Как совершаются преступления
Здание суда находилось в центре города, его окружали трактора с трейлерами — баррикада, защищавшая его от готовой прорваться внутрь толпы. Мы вошли; вооруженные охранники на входе обыскали нас, мы прошли одно помещение, другое и, к моему изумлению, оказались в открытом дворе, где под белым тентом и происходило заседание суда. Судья в черной мантии и высокой шляпе с белой лентой восседал за столом; вместо молотка в руке у него был колокольчик. Двадцать два подсудимых сидели, охраняемые вооруженными тюремщиками.
Ларосильер подсел к другим адвокатам, а мы с «атташе» устроились позади, среди десятков свидетелей, жертв и просто зрителей. Не успел я сесть, как прокурор принялся орать на Ларосильера, потрясая в воздухе кулаком и требуя, чтобы тот назвал свое имя и объяснил, с какой целью явился сюда. «Атташе», опустившийся было на скамью возле меня, вскочил на ноги еще прежде, чем Ларосильер успел ответить. Толпа завопила: «Тото Констан! Тото Констан!» Прокурор вопил еще громче. Люди оглядывались по сторонам, как будто ожидая увидеть под белым тентом самого Тото Констана. «Атташе» уже стоял возле Ларосильера, мрачно скрестив руки на груди.
Свидетели обвинения повторяли, в общем, одну и ту же историю: 22 апреля 1994 года солдаты и члены Фронта ворвались в деревню Работе. Людей выгоняли из домов, убивали, сбрасывая в сточные канавы, грабили и пытали. Прежде во время подобных налетов жители деревни бежали к морю и отплывали от берега в своих рыбачьих лодках, но на этот раз вооруженные люди уже поджидали их у лодок и сразу же открыли огонь.
— Я успел влезть на борт, — свидетельствовал под присягой один из пострадавших, Анри-Клод Элисм, — и видел, как солдаты застрелили Жан-Клода.
Абдель Сен-Луис, тридцатидвухлетний рыбак, показал:
— Я бежал к лодке. Увидел Юфу, члена Фронта, который командовал отрядом солдат. Они стали стрелять в меня, потом избили и бросили в лодку. Заметив в соседней лодке людей, они выстрелили и ранили двух девушек, Розиану и Дебору.
Согласно показаниям свидетелей, в результате этого налета десятки людей были ранены и по меньшей мере шестеро погибли, хотя прокурор полагал, что жертв было намного больше: ходили слухи, что тела наскоро зарыли у самой кромки воды, а затем волны размыли песок и унесли трупы в море.
— Я спустился к берегу и увидел, что лодка брата залита кровью, — свидетельствовал Селони Серафин. — Брата я нашел только 28 апреля. Он и его друг, Шарите Калет, были связаны и мертвы. Мне даже не позволили забрать тело. Я требую справедливости.
Многие показания вызывали возмущенные вопли из зала, и судья звонил в колокольчик, требуя соблюдать порядок. В тот день свидетелем выступала Карен Бернс, эксперт-патологоанатом из Соединенных Штатов. Потом должны были огласить результаты анализов ДНК. Впервые в гаитянском суде в качестве доказательств использовались данные медицинской и генетической экспертиз.
Все в изумлении затихли. Бернс разложила перед собой человеческие кости, выкопанные на побережье океана у Работе в 1995 году. Зрители и присяжные вытягивали шеи, пытаясь разглядеть останки и слушая комментарий Бернс.
— Вот тазовая кость, — продемонстрировала она, потом отложила эту кость и подняла всем на обозрение другую. — Этот человек был найден с веревкой на шее. И вот эта веревка. — Она предъявила веревку; вокруг послышались вздохи и стоны.
Ларосильер сохранял невозмутимость. Он, как и его клиент, утверждает, что никакой резни не было, что все это инсценировка, устроенная с целью дискредитации FRAPH и военного режима.
— Ради таких моментов я и живу, — рассказывал он мне в тот вечер, прихлебывая ром за столиком в ресторане отеля. — Эта женщина провела медицинскую экспертизу на месте, которое не охранялось. Подумайте! Я и сам мог бы наведаться на кладбище, выкопать трупы и подбросить их на место «массовых убийств».
Плеснув себе в стакан свежую порцию рома, Ларосильер продолжал развивать туже мысль: если бы в Работе провели организованную военную «зачистку», никаких улик на берегу попросту не осталось бы.
— Все тела свалили бы в грузовик, выехали бы на Рю Насьональ…
— Точно, — подхватил «атташе».
— Или на шоссе…
— Ночью, — добавил «атташе».
— И выбросили бы…
— В Соре Пуанте.
— Соре Пуанте — это серные ямы, — пояснил Ларосильер. — Самое лучшее место: сера уничтожает трупы бесследно.
Пока мы беседовали, к нам подсели несколько международных наблюдателей за соблюдением прав человека, и они завели с Ларосильером спор по поводу Констана. Ларосильер держался уверенно:
— Если бы я хоть на минуту мог поверить в справедливый суд для моего клиента, я бы сам усадил его в самолет и привез на Гаити.
Позднее Брайан Конкэннон, американский адвокат, который последние пять лет большую часть времени проводил на Гаити, готовя этот процесс, сообщил мне, что считает этот суд по всем стандартам безукоризненным. Более того, он готов назвать его образцовым для новой судебной системы Гаити. Вопреки постоянно высказывавшимся опасениям Констана, что его линчуют без суда и следствия, ни один из подсудимых по этому делу не подвергся нападению ни в тюрьме, ни во время слушаний.
— Подсудимые имели возможность воспользоваться всеми правами, которые предоставляет им законодательство Гаити и международные договоры, участником которых является Гаити, — говорил Конкэннон. — Им позволили представлять свидетелей и любые доказательства своей невиновности.
Что касается Констана, то в качестве прецедента Конкэннон приводил Нюрнбергский процесс, на котором были осуждены нацистские преступники, и на более свежие события — суды над военными преступниками в Югославии и Руанде.
— Констан создал организацию, которая поставила себе целью — и осуществила эту цель — тотальное нарушение прав человека, — рассуждал Конкэннон. — Он руководил этой бандитской организацией, и на него ложится ответственность за ее преступления.
На второй день Ларосильер решил выразить протест. Посреди допроса свидетеля он поднялся со стула и некоторое время стоял как статуя. Все смолкли и уставились на него. Затем Ларосильер направился к дверям, «атташе» маршировал в нескольких шагах позади. Раздался хор возмущенных голосов.
Прокурор заявил, что этот жест — недостойная уловка: адвокат Констана с самого начала собирался использовать процесс, чтобы просто дискредитировать судопроизводство, а вовсе не затем, чтобы отстаивать интересы своего клиента и добиваться справедливости. («Лично я считаю, что от адвоката требуется нечто большее, чем просидеть несколько часов в зале суда, тем более когда речь идет об убийстве, — сказал мне Конкэннон. — Мы-то готовили этот процесс четыре с половиной года, работая денно и нощно».)
После ухода Ларосильера я еще какое-то время оставался в суде и всматривался в людей, которые называли себя жертвами Констана: большинство мужчин специально для этого процесса купили новые костюмы; молодые женщины, которые были ранены бандитами, нарядились в белые платья и каким-то образом ухитрялись сохранить их в жаре и пыли чистыми. Сидели все абсолютно прямо, не шелохнувшись.
Этим людям приходилось по многу раз ходить пешком в столицу, чтобы потребовать у властей справедливости. Они сложили даже песни о том, что творилось в их родной деревне.
Теперь они сидели здесь, над нами светило солнце, а затем пошел дождь, и судебный пристав убрал разложенные на столе кости. Потом вдруг откуда-то возник слух, что в столице предпринята и подавлена очередная попытка переворота. Когда я выходил, меня остановил молодой человек, который видел меня вместе с адвокатом Констана. Я не успел ничего объяснить — он плюнул мне на ботинок и пошел прочь.
Вердикт— Они хотели, чтобы я вышел к ним, и тогда бы они меня убили, — такими словами приветствовал меня Констан по возвращении.
В недорогой забегаловке Квинса он угощался шоколадным тортом. Процесс на Гаити вызвал сильные отголоски в гаитянской общине Нью-Йорка. Ларосильер советовал своему клиенту прятаться, когда к его жилищу подступали разъяренные демонстранты, но Констан отказался.
— Я должен буду защитить мать и тетку, если они совсем обезумеют, — сказал он мне.
Рико Дюпуи с радиостанции «Радио Солей» был вполне откровенен:
— Среди гаитян есть немало таких, кто с радостью сам осуществил бы правосудие и прикончил мерзавца.
Констан, правда, рассчитывает на небольшую группу своих сторонников, которая-де продолжает заботиться о нем и охранять его.
— Из этой толпы возле моего дома половина — мои люди, — утверждает он. — Они присматривают, чтобы ничего не случилось.
Точного числа не знает никто, но какое-то количество бывших членов FRAPH и впрямь сохраняет преданность Констану. Кроме того, он может рассчитывать на живущих в изгнании тонтон-макутов, солдат и других приверженцев Дювалье. Демонстранты, со своей стороны, утверждают, что за ними наблюдали из подъехавшей к дому Констана машины.
