Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин
- Простите, забыл попрощаться, срочно вызывает Эверс.
Как только исчезла необходимость выдерживать пристальный взгляд Миллера, последние силы покинули Генриха. Пришлось присесть на скамейку в сквере, подождать, пока перестанут дрожать ноги и немного прояснится голова.
"Монику убил Миллер! По приказу Бертгольда!.."
Лишь выкурив сигарету и выпив стакан воды в киоске, Генрих смог идти.
- Герр обер-лейтенант, что с вами? На вас лица нет!удивился Эверс, увидав своего офицера по особым поручениям.
- Ты заболел, Генрих? - взволновался и Лютц, находившийся в кабинете генерала.
- Да, я чувствую себя очень скверно,- признался Генрих.
- Тогда никаких разговоров о делах! Поезжайте домой и ложитесь в кровать. А вы, герр Лютц, немедленно позаботьтесь о враче, - приказал генерал.
Лютц из своего кабинета позвонил Курту и вызвал машину. Потом начал звонить в госпиталь.
- Я попрошу, чтобы приехал сам Матини. Он охотно согласится, ибо знает тебя с моих слов и хочет познакомиться.
Генрих не ответил.
- Да что с тобою?- Лютц подошел к Гольдрингу и заглянул ему в лицо.- У тебя слезы на глазах!
Словно проснувшись, Генрих вздрогнул.
- Карл, ты знаешь, кто убил Монику? Миллер! Не случайно наскочил, а нарочно. Держал для этого специальную машину... она всегда была наготове!
- Боже мой! Неужели это правда?
- Он сам мне только что признался. Даже хвастался своей изобретательностью.
Лютц застонал.
- Это... это не укладывается в сознании. Говоришь, специально держал машину? Как же ты не пристрелил его на месте, словно собаку? Боже, что я говорю! Чтоб и ты погиб из-за этого мерзавца! Послушай, дай мне слово, что ты ничего не сделаешь, не посоветовавшись со мной! Я требую, прошу! Ты мне это обещаешь... Я вечером приеду к тебе, и мы обо всем поговорим. Но умоляю, не делай ничего сгоряча. Ты мне обещаешь?
- Обещаю!
Через четверть часа Генрих был в замке. Удивленная его ранним возвращением, Мария-Луиза прислала горничную с запиской. Графиня тревожилась, не заболел ли барон, упрекала, что он скрывается от нее, жаловалась на современных рыцарей, которые забывают о своих обязанностях по отношению к дамам,- она, например, умирает с тоски, и никто ей не протянет руку помощи.
Генрих сердито скомкал записку и попросил передать на словах, что он собирается поблагодарить графиню за внимание и просит свидания.
Приблизительно через час приехал Матини. Генрих почему-то представлял себе главного врача если не старым, то во всяком случае в летах. А перед ним стоял человек лет тридцати пяти, очень стройный, элегантный, больше похожий на артиста, чем на врача. Выразительное, нервное лицо Матини говорило о натуре впечатлительной, но одновременно и сдержанной. Такие лица бывают у людей, привыкших владеть своими чувствами. Большие карие глаза сверились умом и печальной иронией.
- В такие годы болеть - преступление, барон! Это неуважение к природе, которая на протяжении долгих тысячелетий отделывала свое лучшее творение человека!сказал он, здороваясь и внимательно всматриваясь в лицо своего пациента.
- Я не провинился перед матерью-природой, синьор Матини,- улыбнулся Генрих,- и, признаться, чувствую себя совершенно здоровым. Простите, что причинил вам лишние хлопоты, но мне очень хотелось познакомиться с вами! А теперь наказывайте или милуйте!
- Я предпочитаю помиловать! Знаете, у русских есть отличный писатель, Чехов; в одном из своих писем к брату он написал фразу, ставшую девизом моей жизни: "Лучше быть жертвой, чем палачом!"
- Вы знакомы с русской литературой?- удивился Генрих.
- Почему вас это так поразило? Я считаю ее одной из самых значительных литератур мира. Скажу откровенно даже самой значительной. Чтобы читать книги в оригиналах, я в свое время начал изучать русский язык. К сожалению, война прервала мои занятия, и теперь я начал забывать то, что знал.
- А если мы попробуем обновить ваши знания? - спросил Генрих по-русски.
Теперь Матини широко открыл глаза.
- Как! Вы знаете русский язык?
- Я провел в России всю юность.
- О, вы так заинтриговали меня, барон, что я чуть не позабыл о своих врачебных обязанностях. Разденьтесь, пожалуйста, я вас осмотрю. И если найду, что разговор вам не вреден, мы еще побеседуем, конечно, если вы не возражаете.
- Но ведь я совершенно здоров!
Матини взял Генриха за руку и нащупал пульс.
- Мне не нравится ваш вид. Ну, конечно, как я и думал, пульс учащенный.
- Я сегодня получил очень тяжелое для меня известие. Естественная реакция организма...
- Об этом уж разрешите судить мне, естественная она или неестественная.
Как ни протестовал Гольдринг, а Матини его осмотрел и остался недоволен состоянием нервной системы.
- Вам нужен отдых. Прежде всего отдых!
- Вы знаете, что при нынешних условиях это совершенно невозможная вещь.
- Глупости! При всех условиях человек может выкроить часик для себя и только для себя. А у вас здесь отличные условия: роскошный парк, под боком речка. Кстати, вы не рыболов? Здесь водятся чудесные форели! Ловля рыбы это тоже своего рода спорт, захватывающий человека. А если прибавить к этому, что рыбак все время проводит на свежем воздухе, много движется - это уже создает целый комплекс, я бы сказал, лечебного характера. У меня есть один пациент, майор Штенгель, он почти каждое утро поднимается на рассвете и час, а то и два бегает по берегу реки, удит форель.
- Вы меня заинтересовали, синьор Матини. Я вырос у речки, и ловля рыбы моя давняя страсть. Но нужно знать места. Форель, я слышал, любит быстрину.
- Ну, это проще простого. Пойдемте в парк, и я покажу вам, где всегда рыбачит Штенгель.
Генрих и Матини вышли в парк. Отсюда действительно хорошо был виден большой участок реки и ущелье, возле которого пенилась вода.
- Там просто сумасшедшее течение, и майору Штенгелю больше всего нравится именно это место.
Новые знакомые сели на выдолбленную в скале небольшую скамеечку и залюбовались пейзажем. Щедро залитая солнечным светом долина словно отдыхала среди гор. Издали казалось, что городок погрузился в дрему. Как-то не верилось, что сейчас по его улицам шагают вооруженные люди, в одном из этих мирных домов рождаются страшные планы и не тихим покоем дышит все вокруг, а угрозой. Вероятно, эта мысль одновременно промелькнула и у Генриха и у Матини. Они взглянули друг на друга и печально улыбнулись.
- Какой прекрасной могла быть жизнь! - задумчиво произнес доктор.
- Какой прекрасной она будет, когда кончится война!поправил его Генрих.
- А вы верите, что такой золотой век когда нибудь наступит для человечества? - спросил Матини.
- Твердо в этом убежден!
Еще час просидели Генрих и Матини на скамейке, так как оба невольно увлеклись спором о роли человека в дальнейших судьбах мира. Матини придерживался мнения, что лишь личное совершенствование приведет человечество к спасению. Генрих доказывал необходимость социальных изменений и активного вмешательства в окружающую жизнь. Несмотря на различие взглядов, они нашли общий язык, ибо события сегодняшнего дня оценивали одинаково.
- Жаль, что мы не познакомились с вами раньше,- сказал Матини, прощаясь.- Такие споры - отличная гимнастика для мозга, а то здесь начинаешь обрастать мохом.
- Я тоже жалею, что так получилось, - надо было не ждать случая, а просто позвонить вам. Единственное мое оправдание: я думал, что встречусь с вами у графа Рамони.
- Без крайней необходимости я в этом логове не бываю!
- Логове?
- Так, кажется, по-русски называется место, где живут волки?
- Вы не очень высокого мнения о графе и его племяннице. Это чем-то вызвано?
- Графа ненавидит все местное население и, конечно, не без причин: глас народа - глас божий. Что касается графини, то я не люблю распущенных женщин, особенно претендующих на то, чтобы их развлекали. А графиня прямо охотится на офицеров, даже на тех, кого считает вторым сортом, поскольку они не имеют титулов. Порядочность человека здесь определяется знатностью рода. Майор Штенгель, например, порядочный, он, как и вы, барон. Лютца графиня за глаза называет классным наставником, генерала Эверса - солдафоном, меня, я уверен, костоправом. Но дело не только в этом. Мне противно бывать здесь еще и потому, что я уверен: граф - вдохновитель движения чернорубашечников в Северной Италии, хотя он это и скрывает.
Курт отвез Матини в Кастель ла Фонте и вернулся оттуда с удочками и другим рыболовным снаряжением; все это по поручению обер-лейтенанта он купил в местных магазинах.
Вечером пришел Лютц. Еще раз выслушав рассказ Генриха о разговоре с Миллером, он долго ходил по комнате из угла в угол. Потом сел рядом с Генрихом на диван и, обхватив его рукой за плечи, повернул лицом к себе.
- Послушай, Генрих, прежде чем начать разговор о том, как поступить с Миллером, я хотел бы спросить тебя: кто я для, тебя, друг или обычный знакомый?
