Петр Катериничев - Беглый огонь (Дрон - 3)
Глава 59
Вот так всегда и бывает: задумаешься о вечном и - проглядишь бренное и сиюминутное! А между тем именно в мелочах вязнут любые все великие начинания, и от невнимания к ним теряют головы все великие стратеги. - С вами хотят поговорить. Как трое парнишек оказались в столь интимной близости от меня и взяли в плотную коробочку, я не заметил. Взгляды несуетливо-равнодушные, лица близнецов из ларца... Контора меченосцев? Очень может быть. Знают ли они, кто я? Контролируют ли по поручению какой-либо из заинтересованных сторон толковище по "купле-продаже"? Зачем им я? А вот последним вопросом, как одиозно идиотским, я даже не задавался: в нашенские времена и веревочка в хозяйстве пригодится! Парнишки стояли в столь плотной близости, что никакими стволами не размахаешься; ну а рукопашка хороша только в пригородах Шанхая, да и то в кино: в нашенских краях так по ушам уделают скоро и неприметно, да в машину, и - ищи ветра в поле или труп в огороде. И то, и то - плохо. Да и что я, собственно, засуетился, пусть даже и мысленно? Приглашают корректно, чего ж не поговорить? Тем более чему быть, того уж не воротишь. - И далеко ехать для... разговору? - спросил я. - Рядом, - произнес тот близнец, что был за старшего. - Пешком пройдемся. - Пошли. Покладистость "клиента" моих ухажеров никак не расслабила: мы выстроились цугом, и коренной-направляющий прошел в двери магазина, торгующего всякой блесткой дорогой мишурой, типа хрусталя, фарфора и серебра, уверенно миновал торговый зал, открыл дверь подсобки и по узенькой скрипучей лесенке стал подниматься наверх. Я и двое сопровождающих гуськом потянулись за ним. Миновали подобие офисного предбанничка, только вместо секретарши-вертихвостки за столом восседал сорокалетний дядько, приодетый в костюм, сидевший на нем как на блохе сбруя. Дядько явно томился навязанной ему ролью "секретарши": кое-как прихлебывал чаек из гжельской кружки и с треском ломал бараночки, аккуратно, двумя перстами. Под белы руки меня подхватили стремительно, но жестко: не волохнешься. Сугубый дядько борзо выскочил из-за стола легонько, теми же пальчиками вынул из кобуры "Макаров" и из-за пояса сзади "беретту". - Хороший набор. На уток собрался? Так не сезон еще, - произнес он голосом автомата: ни шутки, ни сочувствия, ни-че-го. Уперся мне в переносицу взглядом: водянистые глазки под белесыми кустиками бровей казались мутными озерцами самогона. - Не шали у нас, ладно? - посоветовал он напоследок. "Близнецы" душевно распахнули передо мной дверцу и вежливо кивнули: сами они явно при разговоре присутствовать не собирались. Последнее, что я услышал перед тем, как звуконепроницаемая металлическая дверь закрылась за мной, был треск очередной разламываемой баранки. А в голове само собою всплыло из времен босоногого детства: "То не досточки, то косточки трещат!" - Вот так и бывает, служивый: это гора с горой не сходится, а человек с человеком - завсегда! - услышал я. На роскошном кожаном диване, чем-то неуловимым напоминавшем излюбленный активной категорией населения "Мерседес-600", сидел господин Козырь, бежавший вместе со мною некоторое время назад из здешнего домзака. Ну да, господин Козырь. Он же товарищ Федор. А уж как его звать-величать по батюшке - это они не представились. Да и мы особливо на знакомство не напрашивались. - Присаживайся, мил чээк, потолкуем. Кофейку налить? - Он указал на кофеварку - чудо ненашенской техники, блестевшую полированными поверхностями и урчащую, словно гоночная машина перед стартом. - Или по старинке чайку погоняешь? - Чайку. Но покрепче. - Гость в дом - Бог в дом. Сам и похлопочу. Козырь встал, прибавил на плитке газу, высыпал в китайскую чашку щедро заварки, залил кипятком так, что бурлящая вода скрыла листья, прикрыл положенной крышечкой, поставил на стол передо мной: - Пусть потомится, и - потреблять можно. Хочешь, с сахарцом. - Он кивнул на аккуратно наколотый белоснежный кусковой сахар, потом на блюдо с нежнейшей семгой: - А то с селедочкой. Он закурил, подождал, как радушный хозяин, пока я хлебну пару глотков. - Вот так, Олег, и пересекаются стежки. Чего опять в наши края? - А почему опять? Может, я жил не тужил на соседней улочке? - И это может быть. А только колеса у тебя - чужие, это раз. Прикид ты новехонький покупаешь осторожно, но по полному профилю, это два. Знать, готовишься к чему. А кто ты с виду есть, да и делом проверено, - Козырь усмехнулся, - я добре запомнил. Если бы спор вышел, то все двадцать прежних целковых против драной кошки, что не асессором коллежским корпишь. Но кто со мною спорить станет? Никто. Во-о-от. - Козырь помолчал. Человек ты шебутной и решительный. Может, и киллер. А зачем нам тут киллер левый? То-то. Он встал, прошелся по комнате, налил себе рюмку водки, выпил единым духом. - Был бы человечек конторский, - продолжил он, - или от людей каких серьезных вестник, чего бы тебе по нашим шопам, прости Господи, прихорашиваться? Значит, самостоятельно ты банкуешь, как дважды два. Или не прав я? Пожимаю плечами. - Самому по себе в нашенское времечко и письмоносом выжить трудно. А ты ведь не на почте служишь. Я вот так себе думаю: коли уж нас судьбина свела снова, уж не знаю, Бог ли послал или чертушка спроворил, а давай-ка сядем и покумекаем, как нам с тобою жить-поживать дальше. - А может, как в прошлый раз? Я - своей дорожкой, ты - своей? - Того не выйдет. Тогда был я птицей вольной, а сейчас от серьезных московских людей за порядком смотреть приставлен. - Вместо Шарика? - Вместо него. Вот и разъясни ты мне, Олег свет Батькович, чего такого в этом городишке медом намазано, а? Я подумал и ответил честно: - Еще не разобрался. - Чего так? - Въехал в Покровск часа полтора как. Из этих полутора - час одежку выбирал, а полчаса - как с тобой, дядя Федор, калякаю. - А по какому делу въехал, служивый? Тут я немного подумал. Но ответил снова честно: - По личному. Козырь посмурнел. - Так у нас с тобой разговора не получится, - произнес он тихо и серьезно. - Я хочу по-хорошему, а ты, Олег, как дите, в словеса ломаные играешься. Не получится. - Ты скажи, какая вина на мне, боярин? - "Вина"? Я не прокурор, ты - не жулик. Но ты, пожалуй, не осознаешь одной простой вещи: в этом городе я сейчас хозяин. - Вот что, дядя Федор. Я в твое хозяйство не лезу да и в гости к тебе не напрашивался. Мы, как ты верно заметил, не кенты и не корефаны, но и врагами стать не успели. - Я сделал паузу, спокойно глядя в глаза хозяину. - Я отвечу на твои вопросы, если ты потрудишься четко и ясно их сформулировать. - А ты не из интеллигентов ли, служивый? - Из работяг умственного труда, которых интеллигентами у меня просто язык не поворачивается назвать. Итак, я слушаю твой вопрос. Или вопросы. - Ну и ладушки. Вот растолкуй ты мне, мил человек Олег, пару штучек. Мы встречаемся с тобой в домзаке после очень громкой зачистки тишайшего допрежь города Покровска; в изоляторе ты легонечко переправляешь на тот свет вполне матерого человечка, мы срываемся с тобой в побег, ты по своим делам отошел, я - по своим. Собрались мы, грешные, с братвой обмозговать покровское окаянство, и что видим? Результаты какие? Шарика убрали, мэр Клюев пропал, полагаю, догнивает где-то безымянно и без почестей, Крот, потрох сучий, что и заварил всю эту кашицу с маслицем, отдал Богу концы во время любовных увеселений! Человечек его. Кадет, к нам на мировую пришел вместе со своей шоблой... Мы покамест мировую приняли, надо же в ситуацию вникнуть, стали снова дела налаживать... Но знаешь, отчего саднит мне во всей этой катавасии? Не могу я понять, к чему столько стрельбы затеяли и столько народу положили! Все как бы вернулось на круги своя, и по деньгам, и по доходам. К чему все наворачивалось? Он посмотрел на меня внимательно, налил себе рюмку водки, предложил мне, я отрицательно покачал головой. Козырь выпил махом, бросил в рот несколько миндальных орешков, прожевал, закурил сигарету. - Это одна сторона луны, - усмехнулся Козырь, продолжил: - Вторая. Вчера в город приехала бригада. Но не наша, и вообще не из деловых: приехали мальчики, молодые да сияющие, что новенькие гривенники! Прямо романтики-комсомольцы времен моей отроческой невинности! И с собой - три саркофага-рефрижератора всякого оборудования навезли! И тебе сканеры, и тебе самопалы жуткие, и тебе броню на грудь: из противотанковой пушчонки не прошибешь. А ни Куликовской, ни Курской битвы в наших тихих палестинах покамест не намечалось. Оробел я, грешен! Выясняю помалеху, через Москву: дескать, кто прислал людишек и по каким делам? Отвечают: людишки банка "Золотой кредит". А банчонка тот на самом деле гроша медного не стоит, нет за ним ни людей, ни денег, разве что названье громкое! И если по всем сусекам поскребется, на пару тех железяк, что по машинам сложены, не наберет. Арсенал такой, да с техникой, почитай, не один мильон стоит! Да не деревянных! Козырь помолчал, глядя куда-то внутрь себя: - Ну я сиднем-то сидеть не стал. Приезжие эти вокруг "Точприбора", аки пчелы вокруг улья, зажужжали; нам в этой технике интереса покуда никакого, но тройку людишек я озадачил, чтобы покрутились да прикинули хвост к носу. - Козырь хэкнул в сердцах: - Они и докрутились! Пропали напрочь, как не было! И предполагаю я, тож лежат уже где-нибудь "подснежниками" на необозримых полях "Точприбора": там одного металлолома гниет немерено, а человечка заховать дохлого - вообще без базара. Как в омут. Он закурил новую сигарету, окутался клубом дыма: - А что власти наши губернские али городские? Сидят глухо, тихой сапой, губернатор, тот по столицам пропадает и дела по зарплатам решает - ему ж выбираться вскорости; да и, видать, напугали его здорово-с дачи носа не кажет; но притом ни фээсбэшники, ни "серые волки", ни менты поганые никто задницей не шевелит, прямо-таки показательное благолепие, и все тут! Одним движением Козырь притушил бычок, прищурился, уперев в меня взгляд: - Вот тебе вторая сторона. И - третья, для полной ясности. Руководит этими вновь прибывшими человечек по прозванию Ильич. Еще его зовут Серый. Еще Шериф. По всем отзывам - опаснейший дядько. И самое противное, именно он здесь по ранней осени и верховодил! Что прикажешь ожидать? - Козырь вздохнул. - Опечалился я, сам понимаешь, на душе кошки дикие стаями угнездились, и скребут, прощелыги, так, что с водки воротит! А как час тому выглядываю в оконце, и что вижу? Батюшки-светы! Мой корешок-сокамерник хиляет походкой ровной страной огромной! И под пиджаком пушчонки хоронятся, одна - за поясом, другая - в сбруе! И прибыл-то он в самый цвет, и экипирован - в масть, ну как мне его не пригласить поболтать, по старой-то дружбе? Козырь вздохнул, посерьезнел: - Вот только, паря, на этой оптимистической ноте наша вступительная увертюра и закончится. Пойми уж и ты меня, коновала. Я здесь лицо, если говорить по-вашему, казенное. Перед братвой да сходняком отвечаю за порядок и благолепие. А по моему полному разумению, готовится снова в славном Покровске не пойми чего. Кровь, судя по всему, готовится. Много крови. И вот я беру, опять же, говоря по-вашему, "языка". Именем Олег свет Батькович. Пытаюсь с ним по-хорошему, по дружбе поговорить. А он - "моя твоя не понимает"! Хотя - русский человек, не пиковой масти, и такую горбатую зале-пуху мне вкручивать никакого резону у него нет, окромя глупости! Что я должен сделать? Правильно. Потрясти квалифицированно, с привлечением специалистов, и поговорить, с их же помощью, качественно и вдумчиво. - Козырь вздохнул. - Хотя мне бы этого и не хотелось. Вот теперь он откинулся на подушки диванчика, широким жестом хозяина указал на стол: - А ты бы выпил, Олег Батькович. И закусил бы, чем Бог послал. Водочка, она кровь по жилушкам быстрее гонит, напряг с души снимает да мозги просветляет. Глядишь, и стемешит голова твоя что умное. Только не запирайся по-глупому, Христом Богом тебя прошу! Хлобыстни водочки, зачифири еще, и поговорим, как Гога с Магогой. - Спасибо за заботу, дядя Федор. - Чем богаты. Я действительно налил себе водки, выпил, свернул трубочкой сандвич, предварительно положив сверху несколько кусков ветчины, сыра, салями, пару ломтей огурчика и обильно сдобрив горчицей, зажевал энергично и с удовольствием. Похоже, я влетел, как выразился бы сам Козырь, "допрежь времен". Я, конечно, могу рассказать ему грустную, но поучительную историю и про Диму Круза, и про одинокие скитания странника Дронова по городам и весям Отчизны, но мне это поможет слабо. В самом лучшем случае меня, выражаясь языком военно-дипломатическим, интернируют. Сиречь замуруют в каком тихом зиндане, чтобы под ногами у общества не путался. А в худшем - пропишут, как в песне поется, "девять граммов в сердце". Чтоб не мельтешил, не маячил да не отсвечивал. Скверно. Козырь тем временем встал, прошелся по комнате, вынул из коробки на столе сигарету, закурил, подошел к окну, застыл раздумчиво. Я оценил его такт и ум: когда вербуешь человека, не мешай ему подумать, покрутить варианты, дай время освоиться с уже свершившимся фактом даже если и не предательства, так того, что сила сейчас на другой стороне, и этой силе нужно или подчиниться, или погибнуть. Сгинуть скверной смертью да без покаяния. Я хлобыстнул махом еще рюмку "Померанцевой", выцедил оставшийся чифирек, закурил. Козырь почувствовал, что я готов к разговору, повернул голову: - Я вижу ты, паря, ссориться не намерен и все понимаешь правильно. Ну а раз так, давай... Дальше... Словно какой-то маг, могущественный, всесильный, щелкнул громко пальцами, разом изменив все. По крайней мере, тот звук, что я услышал, я сначала и принял за щелчок пальцами. Хруст или треск, малый, невразумительный... Козырь мягонько, словно мешок, рухнул на укрытый ковром пол. На виске у него черно кровянело входное пулевое отверстие.
