Петр Катериничев - Беглый огонь (Дрон - 3)
Глава 58
Зеленоватое мерцание приборов, несущаяся под колеса автомобиля ночь, свет фар, выхватывающий из тьмы силуэты деревьев, бессонная маета придорожных закусочных... И начинает казаться, что колеблющийся в неверном свете фар мир призрачен, как мираж; легкое дуновение ветра, и он исчезнет, канет в небытие, будто его и не было никогда... Или - исчезну я, а вместе со мной - другой мир, подвластный лишь мне и Богу. Из динамиков едва слышно несется мелодия, ставшая уже ретро: "Я бреду по берегу Фонтанки, я играю в прятки с судьбой..." Тогда, десять лет назад, все казалось жестоким, но простым: страна словно летела, соревнуясь со временем, стремясь сбросить с себя путы пустопорожней болтовни и горы лжи... И - заблудилась в тумане лжи новой, глумливой и безобразной, по сравнению с которой ложь прежняя многим стала казаться истиной. "Я бреду по берегу Фонтанки, я играю в прятки о судьбой..." А с кем играю в прятки я? Как и все, с собственной жизнью? Тогда жизнь - просто нескончаемый бег по пересеченной местности, пока беглец не выдохнется окончательно и не сойдет с дистанции. Скорее всего этого никто не заметит. Как у Светлова? "Отряд не заметил потери бойца..." И пел себе разудалую "Яблочко". Кто и когда замечал крайнюю, нечеловеческую жестокость этого четверостишия? Антуан де Сент-Экзюпери? Но его расслышали немногие. "Мы мчались, стараясь постичь поскорей грамматику боя..." Мы мчались на красный блеск огня. У кого это? Ну да, у Блока: "На красный блеск огня, на алые герани направил я коня..." На красный блеск огня, На зов запретной славы, Лихим теплом маня, Увлек меня лукавый. Угольев жгучий свет Переливался жарко, И мнился странный бред И страстный стон русалки. И алые цветы По-полночи сияли, И грешные мечты К порогу счастья звали, И сказочный дворец Сверкал алмазной гранью, И царственный венец Был перевит геранью Холодные уста Коснулись глаз незрячих: Очнулся Ночь пуста. Лишь стаи псов бродячих17. Ночь пуста. И мне нужно пересечь ее, дожить до рассвета. И - победить. Часам к четырем усталость взяла свое. Я ехал с редкими остановками полдня и всю ночь. Под утро, после короткой оттепели, в стекла начал лепить снег, потом подморозило, и дорога под колесами стала непослушной и скользкой. Необходимо было поспать, хоть немного. Я скатился с большака на проселок, проехал километров семь, свернул в лесок. Залил бензин в бак, наскоро поклевал купленные в придорожной забегаловке пирожки, не чувствуя вкуса, выкурил сигарету и, оставив печку включенной, прилег на сиденье. Сон был удушливым и тяжким: я лез вверх по какой-то скользкой отвесной стене, вокруг плавали грязно-желтые хлопья тумана, они набивались в рот и нос, мешая дышать, пальцы и кисти рук начинало сводить от усталости, а я все карабкался наверх, не зная зачем, наверное, потому, что другого пути у меня не было: или победить, или - сорваться камнем на маслянисто-грязный, отливающий коричнево-жирным асфальт. Потом я протискивался по каким-то узким переходам, мучимый непонятной острой тревогой, заставлявшей замирать от тупого и неотвязного страха... Потом было укрытое снежком поле. Какие-то металлические конструкции, похожие на фантастических монстров, вздымались из-под снега; огромное серое здание, похожее на ангар, изрыгало из себя грохот и клубы удушливого дыма. А я брел по этой грязно-снежной пустыне к корпусу, зиявшему мертвыми провалами окон-глазниц; я знал, что именно там затаилась та, неведомая мне пока опасность; я шел, ступая по хлюпающим лужам соляра, по разъеденным ярко-оранжевой ржавчиной кускам труб, по грязно-зеленым разводам неведомых химикалий, а цех-ангар все не приближался; он словно забавлялся со мной, хохотал грохотом сокрытых в нем неживых механизмов, пока не выплюнул жаркий, всепожирающий всполох огня - и... Я сорвался с отвесной скользкой стены, падая в бездну, которая завыла на одной нудной, звенящей ноте... ...С минуту я таращился на укрытую снегом поляну, тряс головой. Ритмичное завывание оборвалось вдруг, и наступившая вслед за этим тишина показалась полной. Я перевел дыхание: замерший вокруг меня лес был полон сонного величавого покоя. Пока я спал, снегопад усилился, вновь ударил мороз, изукрасив деревья; шапка снега упала на крышу машины, включив сигнализацию. Я тряхнул головой, прогоняя остатки кошмара, разделся до пояса и выскочил из машины в пушистый снег. Потом расстался с бородкой, поскоблив себя до полного блеска прикупленным где-то при дороге одноразовым станочком. За неимением одеколона опрыснулся "Смирновской". Через пять минут уже сидел в салоне бодрый, торопливо прихлебывая свежеприготовленный кофе: в навороченном джипе была и работающая от аккумулятора кофеварка. Не спеша достал трофеи: "беретта", "Макаров" и дробовик. Оружие разобрал, протер, подогнал все части на место, погрел в руке, примериваясь. "Беретта", понятно, поавторитетнее пушечка будет, но больно уж громоздка в моем нынешнем положении, да и "макар" - роднее. Последняя модификация, двенадцатизарядный. К "макарам" у нас вообще отношение сложное: и тупорылый-де он, и сработанный под "вальтер", только потопорнее, и кучность боя не ахти, и все такое прочее. Ну а ежели разобраться, плохому танцору мешают не токмо собственные причиндалы, но и партнерша. Приладил "сбрую", подтянул ремешки по фигуре, вышел, несколько раз выхватил пистолет, примериваясь. По правде сказать, милый американский кинематограф создал у сограждан стереотип "парня с пистолетом", почти как раньше кинематограф советский - образ "человека с ружьем". Этот парень обаятелен, как сенбернар, и прост, как Ленин: в смертельно опасных ситуациях он жизнерадостно зубоскалит, под моросящим свинцом ссорится с напарником или выясняет отношения с возлюбленной, а из горящего дома, цеха, самолета, поезда, корабля выпрыгивает всегда и исключительно после взрыва оного. Если же, паче чаяния, на героя свалится-таки балка или пролет моста, он непременно поинтересуется: "Что это было?" Ну и пистоли эти дети прерий и волки каменных джунглей таскают исключительно авторитетные, напряженно сжимая их натруженными о тренажеры руками, передвигаются танцующим шагом в потемках, выставив ствол вперед, пока не упрут в затылок или в лоб супостату. И, сделав страшные глаза, торжественно зачитывают тому права: "Вы имеете право не отвечать на вопросы..." Возможность уйти с линии огня и накостылять хренову супермену по всем мобильным частям тела, сиречь разделать хлеще, чем Бог черепашку, у "плохого парня" идеальная, но... Тот и не думает дергаться. Зато, как сказал поэт, "он страшными глазами сверкает, он страшными зубами скрипит, он страшный костер разжигает, он страшное слово кричит..." Ну да, пугает "хорошего парня" прямо до колик: "Ты - покойник, понял?!" Как говорится, вот и поговорили. Жуткие нравы! Впрочем, меня вся эта белиберда не смущает: кино есть кино. А если что и раздражает, так это манера таскать ствол на вытянутых клешнях! В реальной ситуации при кратковременном огневом контакте побеждает не тот, кто картинно умеет держать пистолет, а тот, кто быстрее! И умеет стрелять навскидку, из любого положения! В этом смысле ковбойские фильмы куда ближе к жизни, чем новые навороченные боевики. Умение точно стрелять навскидку зависит не только от меткости глаза и твердости руки. Как хороший боксер бьет не рукой, а всем телом, включая в акцентированный удар за доли секунды мышцы ног и энергию разворота корпуса, так и хороший стрелок должен безукоризненно владеть собственным телом, чувствовать его балансировку, сливаться с оружием в единый, отлаженный от первого до последнего движения механизм. Только умение стрелять "от бедра", с мгновенным прицеливанием "по стволу", когда и положение руки с оружием, и положение тела отработано до автоматизма при ведении огня, сделает вас победителем в кратковременной огневой схватке. Я залез обратно в салон, неспешно выкурил сигарету. Старинная примета: хорошая работа у русских всегда начинается с хорошего перекура. Потому что, когда эта самая работа пойдет - будет не до курева. И вообще ни до чего. Меня эта наша национальная черта всегда несколько смущала: уж оч-ч-чень долго запрягаем. Зато ездим быстро. Было бы куда и на чем. Мотор заурчал, прогреваясь. Неспешно выловил местную радиостанцию, прослушал ненавязчивую рекламу здешнего майонеза; сначала бодрую: "Я люблю майонез, что само по себе и не ново...", затем - эротическую: речитатив с характерным придыханием под мелодию из "Эммануэль": "Я прихожу домой, раздеваюсь, принимаю душ.... Я знаю, он меня уже жде-о-ет, мое нежный, мой люби-и-и-мый... майонез". М-да. А наши ученые криминологи еще недоумевают, откуда-де маньяки берутся в таком количестве? Оттуда и берутся. Через полчаса я уже подъезжал к окраинам Покровска. Пришлось сделать крюк и катить через поселок Заводской, дабы не попасть под излишнее любопытство гаишников. Сочетание дорогого джипа с иногородними номерами нездоровое любопытство вызовет всенепременно, а оно мне надо? Потому в поселке я припарковался у здания заводоуправления, вооружился отверточкой и вышел на промысел. Странствия были недолгими: в одном из дворов гнил себе под снегом "Запорожец". Не долго помучившись, открутил у иномарки номера, глянул критически: хорошо бы, конечно, подновить, уж зело ободранные... Махнул рукой: на сегодня сойдут. А вот будет ли у меня "завтра" - одному Богу известно. Как говаривал некий братан: "Где я, и где - завтра?!" Вышел на головную магистраль поселка, осмотрелся. Пейзаж новизной и маврикийской веселостью не манил: напротив заводоуправления чахлый и летом скверик сейчас представлял совсем удручающее зрелище - торчащие из-под грязного снега прутья; остовы сваренных на века стендов, на коих ранее покоились соцобязательства, просвечивали пустым межреберьем. В центре сквера на массивном, не по чину, постаменте громоздилась фигура рабочего: мужик в каске словно задумался: идти ему в пивнуху, расположенную в аккурат наискосок, или сразу в магазин, за "беленькой"? Символ канувшего в Лету времени. А ведь это он, Современный Рабочий времен брежневской конституции, простой рыцарь каски и. отбойного молотка, творил мировую историю, заставляя штатовских акустиков вслушиваться в воды всех океанов, выискивая грозные и неуязвимые подводные крейсера, заставляя служивых на станциях слежения всматриваться в экраны радаров, пытаясь углядеть невидимые "Миги" и "Сушки"... Я невольно вздохнул: не все в том времени было скверным. А чем помянут время нынешнее? Ведь у людей, живущих ныне, другого времени не будет. Хм... Вообще-то недоработка: почему нигде нет памятника Неизвестному Братану?! Ведь это он, пра-а-льный паца-а-ан при делах, творит историю нынешнюю, пусть не такую масштабную, как прежде... Сколько их полегло в неизвестных широкой публике разборках, сколько безымянно закопано в лесах да заховано в долах расейских?! А памятник Церители сработал бы на славу, и цепи можно лить толщиной в руку из чистого золота, и почетный караул организовать из сочувствующих, и вечный огонь зажечь - от "Газпрома", размером в пионерский костер! Они и есть пионеры - полузабытых троп наживы и удачи. "Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей..." Предаваясь высоким патетическим размышлениям, пересек площадь и вошел в магазин под скромной вывеской "Супермаркет". Ровесник памятника, он был вполне обжит новыми товарами: от китайского ширпотреба до стильных аглицких костюмов. Выбирал я недолго: пиджак, брюки, "визитка" средних размеров, как раз под "беретту", пальто-реглан. Оглядел себя в зеркале и был бы доволен, если бы... Ну да, седина от висков по бокам головы. Позавчера ее не было. Я подозревал, что зимняя охота трех шизофреников попортила мне нервы, но не думал, что настолько. И еще, что-то новое появилось во взгляде - грустная, холодная отрешенность. Именно с таким взглядом и ходят на безнадежные предприятия. А то, что моя затея безнадежна по определению, я почти не сомневался. Но ведь удаль вовсе не в том, чтобы проехаться на престарелом мерине! А вот победить при поганых раскладах - это дело! Победить и остаться живым! Я скроил самому себе жизнерадостный оскал, но глаза остались прежними. Утешала лишь мысль: вот такие вот "железные парни" с металлом во взгляде и серебром на висках и нравятся барышням. Вернулся к автомобилю, сел за руль и двинулся в сторону Покровска. На прямоезжей дорожке нашел отросток проселка, свернул, дабы не впопыхах и качественно поменять номера. Поколдовал с придорожной грязью: ладушки, покровские опознавательные знаки смотрелись теперь на джипе как свои. Ну а теперь последний пункт плана: вид у меня вполне цивильный, но не фешенебельный. А нужно, чтобы был как у лорда, приглашенного на tea party в Виндзор. То есть скромная простота. Как известно, именно она стоит самых больших денег. Припарковал авто на маленькой улочке: она была полна кафешек и бутиков. То, что нужно. И преспокойно двинулся вдоль, пока не нашел искомое. Девица, с намертво приклеенной к губам улыбкой - видно, это казалось ей верхом европейского торгового шика: улыбаться губами с равнодушной коровьей тоской в глазах, - запаковала покупки в кофр. Как сказал поэт, "вот наш Евгений на свободе...". А что? Побрился я утречком на совесть, одеколоном покропился самым что ни на есть европейским. А потому готов проследовать на тусовку по купле-продаже отечественной сверхсекретной оборонки. Уж кто-то из узкого круга ограниченных лиц, либо давших санкцию, либо хорошо информированных о ликвидации Димы Крузенштерна, там наверняка объявится. Ну а причина... Причина акции, кажется, нарисовалась самая прозаическая: деньги. Время наше супостатное, а потому при выборе между честью и деньгами второе выбирают слишком многие. Дима был не из их числа. Понятное дело, меня там никто не ждет; проговор между очень заинтересованными сторонами будет проходить тихо-мирно за оч-ч-чень закрытыми дверьми, но... Равновесие при таких сделках всегда призрачно и хрупко, а под эгидой строгой секретности и жуткой коммерческой тайны происходит просто-напросто уворовывание того, что принадлежит моей стране и моему народу. И какие бы "судьбоносные ветры" ни раздували паруса рыцарей наживы, оставаться верным когда-то данной присяге и Отечеству пусть не самое умное, но самое честное. И выбора здесь нет. Пусть я погиб, пусть я погиб За Ахероном, Пусть кровь моя, пусть кровь моя Досталась псам Орел Шестого легиона, орел Шестого легиона Все так же рвется к небесам Все так же горд он, и беспечен, И дух его - неукротим Пусть век солдата быстротечен, Пусть век солдата быстротечен, Но вечен Рим, но вечен Рим18!
