Андрей Троицкий - ФАЛЬШАК
– И пьет воду? – спросил Бирюков.
Ищенко снова надрывно засмеялся. Панов поморщился, поняв, что время пустого базара кончается и пора переходить к делу. Ногой он отодвинул в сторону сумку. Шагнул к Бирюкову, встал в пол-оборота и прошипел, брызгая слюной.
– Ты говоришь: отпусти. Говоришь: не вспомню. А что мне делать с Архиповым? Как с ним быть? Ему тоже память кирпичом отшибет? Ты решил, что я лох и поверю, что твоя паршивая мазня где-то в Германии продалась за такие бабки? Четыреста штук – это баксы Архипова. Ну, как быть с ним?
Панов ребром ладони наотмашь ударил по горлу слева. Удар оказался таким предательски неожиданным, что Бирюков не успел поднять предплечья, чтобы защититься. И через мгновение получил чашечкой ладони по уху. В голове что-то щелкнуло. Следующий удар основанием кулака прошел снизу вверх, по губам, по носу. Бирюков почувствовал сладковатый вкус крови. Панов, отступив на полшага, провел удар по дуге в челюсть, но Бирюков, прижавшись спиной к стене, выставив предплечья, сумел закрыться. Лишь локоть скользнул по виску. Панов ударил левым локтем, снизу вверх, по рукам, защищавшим лицо.
– Как же быть с Архиповым? – закричал он. – Я не слышу? Как с ним быть? Пусть живет дальше?
Отступив еще на полшага, Панов выбросил вперед ногу, носком ботинка нанес удар чуть ниже правого колена. Бирюков пошатнулся, прижал ладони к стене, стараясь не упасть. Но Панов, хорошо поднаторевший в жестоких тюремных драках, вскинул колено левой ноги и ударил в живот, выше лобковой кости. Бирюков понимал, что долго на двух конечностях ему не выстоять, мир шатался и плыл перед глазами. В следующую секунду он получил твердым рантом ботинка по голени, вскрикнул от боли, согнулся и пропустил прямой встречный удар кулаком в левую бровь. Видимо, бил Ищенко, которому невмоготу стоять в стороне, когда можно со вкусом, со знанием дела, забить человека, медленно превращая свою жертву в мешок с переломанными костями.
Кожа лопнула, кровь брызнула на плащ, залила лицо. Бирюков упал на колени. Чья-то подметка въехала ему в грудь, явственно слышно, как затрещали ребра. Он упал боком на пол. Оттолкнулся одной рукой, пытаясь подняться, и снова упал. Панов пару раз врезал под ребра, наступил ботинком на пальцы, выдержал паузу и снова наступил.
– Как же с Архиповым? – проорал Панов. – Он жив? Говори, тварь, это твой последний шанс. Говори.
Бирюков открыл рот, плюнул кровью на пол. Он плохо видел, и со слухом случилось что-то странное. Слова Панова, подхваченные эхом, долетали издалека, словно из глубокого подземелья или горной пропасти.
– Жив, – выдавил из себя Бирюков. – Он жив.
Панов занес ногу для нового удара, целя носком ботинка в лицо. Но неожиданно остановился. Махнул рукой Ищенко, мол, пока хватит. Присев на корточки, Панов, наклонился ближе к своей жертве.
– Так ты говоришь, он жив?
– Да, – прошептал Бирюков.
– И ты знаешь, где его найти? Ну, не молчи.
– Знаю.
Бирюков закашлялся, кровь попадала в бронхи, мешала дышать.
***
Фридман встала с кушетки, затянула поясок халатика.
– Послушай меня, только послушай, это отнимет всего пару минут, – сказала она. – Действительно, это я предложила Герасиму использовать твою «Камею» как перевалочный пункт для сбыта левых акцизных марок. Никто не ожидал, что дело пойдет так хорошо. Никто, кроме меня. Позже, когда Герасим занялся валютой, я уговорила его использовать тебя втемную. По тем же каналам через подставных лиц, этого дутого дипломата Сахно, через юриста Самойлова, выдававшего себя за делового человека, имевшего в Польше свой бизнес, мы доставляли левую зелень тебе. Под заказ. А ты через своих сбытчиков толкал грины заинтересованным людям. И все шло хорошо. А потом случилась эта долбаная авария, Герасима не стало. На хвост твоего дилера Жбанова села прокуратура. И мне пришлось принимать какие-то меры, чтобы оборвать все концы.
– А заодно и заработать, – уточнил Архипов. – Раздеть всех нас до нитки, а потом замочить. Уже нищих.
Фридман стояла перед кушеткой, прижимая руки к груди.
– Я понимаю, это ужасно, – воскликнула она. – Но пойми, после смерти Герасима я осталась в ужасной компании. Адвокат Самойлов, который трясся над каждой копейкой. Панов со своими отморозками. В прежние времена он даже не имел права голоса. Пана и его бандюков использовали для силового прикрытия наших дел, для грязной работы. Но теперь он строит из себя основного, а я отошла на второй план. Главные решения принимали именно Самойлов и Панов. И они решили, что ты и твои дилеры нам больше не нужны. Это они подстроили так, что ты якобы оказался должен большие деньги, похитили тебя, ну, и так далее. Я не хотела, чтобы тебя убивали.
– А Жбанова, Покровского? Тут ты голосовала «за»?
– Забудь ты о них, – Фридман усмехнулась. – Жбан заработал много денег, но в душе всегда оставался мелким уличным кидалой, валютным ломщиком. Он просто плевок на ровном месте. И Покровский не лучше него. Он вечно ждал, боялся какого-то черного дня, который обязательно наступит. Через прибалтийские банки гнал свои деньги за границу, он давно разбогател, но все никак не мог нажраться досыта. Мелкая душонка, паразит.
– Этот паразит заработал для вашей компании вагон денег, а как поступать с собственной долей – ему решать, – поправил Архипов. – Но вы все решаете за других. По-вашему Покровский заслужил смерть на могиле собственного сына и кислоту, которую ему выплеснули в лицо.
– Господи, забудь об этих людях, их уже нет, чтобы мы не говорили. Главное, что ты жив. Ты не представляешь, как я рада. По существу, ты единственный близкий человек, который остался у меня. Я была уверена, что ты погиб во время той перестрелки в «Камее». А Самойлов, прихватив твои деньги, скрылся неизвестно где. Его машину нашли на платной стоянки в Домодедово. Ты не можешь представить, как я рада… Теперь тебя никто не тронет, никто не заберет твои деньги. Все пойдет по-другому.
– Как это, по-другому?
– Теперь я поняла, что именно ты или твой новый друг Бирюков побывали в нашей типографии, – ответила Фридман. – Там нечего искать. Только пыль, макулатура и сломанный печатный станок. Но, может быть, вам попались на глаза марки с изображением такой забавной зверушки. Это было последнее, что мы сумели изготовить после гибели Герасима. Бракованные марки. Потом посоветовались и решили, что эту лабуду удобно и просто изготовлять пари помощи компьютера и лазерного принтера.
– Зачем вам нужно это дерьмо? Ваши паршивые марки в базарный день за гривенник не продашь.
– Теперь мы не можем печатать фальшивые баксы. Но мы строим новый бизнес. Марки печатают листами, затем листы пропитывают раствором ЛСД. Вспомни, еще недавно ЛСД считался едва ли не лучшим наркотиком в мире, точнее галлюциногеном. Но постепенно с рынка его вытеснил дешевый героин. Но сейчас ЛСД снова входит в моду, особенно в богемной среде, где ты вращаешься. Одна марка – одна доза. Цена марки ниже героинового чека. Кроме того, принимая героин, человек не получает ничего кроме сомнительного кайфа и ломки. ЛСД дает не только кайф, но и совершенно потрясающие галлюцинации. Кладешь марку под язык, ждешь десять минут, а дальше – несколько часов полного улета. Задумайся: одного грамма этого синтетического препарата достаточно для изготовления нескольких тысяч доз. Никаких проблем с доставкой ЛСД в Россию. Крошечный пакетик можно спрятать где угодно. Хоть во влагалище. Вообщем, это не твоя забота.
– Ты предлагаешь мне стать сбытчиком ЛСД?
– Галлюциногенов. Почему бы и нет? Если облажаемся мы, эту нишу займут другие.
– У меня взлет карьеры. Я становлюсь толкачом наркоты. По-твоему, я дозрел до этого?
– Но ты ведь толкал фальшак.
– Не дури, это разные вещи. И хватит заниматься художественным трепом.
– Подожди. Ты знаешь, что я одинока… Мне так нужен близкий человек. Я иногда просыпаюсь посередине ночи, долго не могу заснуть. Ты удивишься, но я думаю о тебе.
– А, значит, и место в твоей постели остается вакантным. Верится с трудом. А как же Панов и тот физкультурник, что сейчас валяется в ванной? Они не очень обидятся, если я займу их место?
– Выбор мужчин – мое дело. Кроме того, когда наладится сбыт, ты снова будешь при делах. Бабки потекут рекой.
Поднявшись со стула, Архипов взял трубку радиотелефона, вложил ее в руку Евы.
– Звони Панову, – приказал он. – Скажи, что все отменяется. Бирюкова и его отца не трогать. Отпустить их на все четыре…
– Что тебя связывает с этим Бирюковым? Что между вами общего? Он жалкий неудачник, мазила мученик. Человеческий отброс. Вахлак с трех вокзалов. А ты человек…
– Не надо восточной лести. Кстати, куда Панов спрятал отца Бирюкова?
– Заткнул старику пасть портянкой и посадил в подвал того старого дома, который на днях пустят под снос. Когда дом разломают бульдозером, от человека не останется даже костей.
