Лоренцо Каркатерра - Гангстер
Я подскочил к дону Фредерико, обнял его и почтительно поцеловал в обе щеки.
— Я никогда не забуду вас, — сказал я. — И это место. Я навсегда запомню дни, проведенные в вашем обществе.
— Это будет честью для меня и моей родины, — ответил дон Фредерико с коротким поклоном. Потом он взял Аннарелу под уздцы и ввел в стойло.
Обед подходил к концу; мы перешли в гостиную, куда напоследок подали по стаканчику «стреги».
— А теперь иди, молодой человек, — сказал мне Эдуардо, когда я не без труда справился с крепчайшим напитком. — Хватит тебе скучать среди стариков. Я уверен, что Анна ждет тебя, и если она настоящая дочь своего отца, то у нее не слишком много терпения.
— Благодарю вас, — ответил я, стараясь без чрезмерной поспешности покинуть просторную комнату, находившуюся через коридор напротив столовой.
— Non се di che, — отозвался Эдуардо Паскуа, наклонив голову в полупоклоне.
— Вы позволите мне попросить вас об одной вещи? — сказал я, уже взявшись за ручки двери. — Ваше согласие будет много значить для меня.
— Если так, спрашивай, — ответил Эдуардо. — А я постараюсь не разочаровать тебя.
— Можно ли мне предолжить Анне первой покататься на этой лошади?
Эдуардо Паскуа рассматривал меня в течение нескольких долгих мгновений, а потом медленно кивнул.
— Ей это будет приятно, — сказал он чуть заметно дрогнувшим голосом. — А мне — еще приятнее.
Той ночью, под надзором улыбающейся полной луны, Анна Паскуа долго каталась на пегой лошади с белой гривой по безлюдному песчаному пляжу, окаймлявшему маленький курортный остров посреди Средиземного моря. Я сидел на прохладном песке, положив руки на колени, и, не отрывая взгляда, смотрел, как она плавно проезжала мимо меня. Ветер развевал ее длинные волосы, надувал, как парус, ее платье, ее руки спокойно держали повод, слабый прибой время от времени обдавал солеными брызгами ее босые ноги. Она ехала без седла и иногда наклонялась и шептала на ухо лошади что-то такое, что не мог слышать никто другой. В те часы весь остальной мир не имел значения, не существовало никаких других мест. Несмотря на прохладу ночного воздуха, мое лицо и руки оставались теплыми, а душа и тело были исполненны покоя.
О, если бы эта ночь никогда не кончалась.
Мой мир разрушился уже следующим утром. Я повернулся в постели, пытаясь спрятать лицо от ранних солнечных лучей, потом открыл глаза и увидел дона Фредерико. Он сидел на стуле спиной ко мне, глядя на море, беззвучно ласкавшее влажный песок.
— Оденься и выходи ко мне на террасу, — сказал он, как только услышал, что я пошевелился.
С этими словами он беззвучно вышел из комнаты во внутренний дворик. Я поспешно натянул рубашку поло и чистые джинсы.
— Что случилось? — Я стоял перед ним на залитых косыми лучами восходящего солнца прохладных каменных плитках пола маленькой террасы, примыкавшей к моей комнате.
— Покушались на жизнь Анджело, — ответил Фредерико. Лишь полыхавшие глаза выдавали степень его гнева. — Его предал один из своих же людей.
— Он жив? — Я почувствовал, как у меня сразу затряслись руки и ноги.
— У Анджело не одна жизнь в запасе. В него дважды стреляли, и оба раза мимо.
— Кто это сделал? — спросил я, подойдя ближе к старику.
— Я не знаю имени того, кто стрелял, — ответил Фредерико. — Мне известно только, кто заказал эти выстрелы.
Я ухватился обеими руками за запястья дона Фредерико и крепко сжал их, словно искал опоры против сокрушительного удара накативших на меня эмоций.
— И кто же?
— Нико, — сказал Фредерико.
— Это просто в уме не укладывалось, — сказал я Мэри, когда мы шли бок о бок по больничному коридору. — Все эти недели были посвящены разговорам о чести, верности и дружбе, и вдруг я узнаю, что человек, которому доверяли и Анджело, и я, организовал попытку его убийства.
— Такое было бы непросто понять и зрелому взрослому человеку, — ответила Мэри. — Что уж говорить о семнадцатилетнем юноше.
— Я жил в мире, где не разрешается слишком долго оставаться молодым, — продолжал я. — И, когда я был, в общем-то, еще ребенком и переживал свое первое любовное увлечение, мне пришлось принять чрезвычайно серьезное взрослое решение насчет того, жить Нико дальше или умереть.
— Вы могли вернуться вместе с Нико в Америку, — сказала Мэри. — А там уже Анджело сам разобрался бы со всем.
— Это не входило в их план, — ответил я. — С Нико я должен был расправиться сам. Это был еще один урок, который мне следовало усвоить.
— Но, Гейб, ведь вы могли отказаться, — сказала Мэри и, остановившись возле питьевого фонтанчика, наклонилась и сделала большой глоток. — Просто взять и сказать: нет.
— Я не видел иного выхода, кроме как сказать «да». Так меня учили. Так меня воспитали. У меня не было выбора.
— Выбор есть всегда, — с явным вызовом возразила Мэри. — Особенно, когда выбрать предстоит чью-то жизнь. Вам когда-нибудь приходило на ум, что вы были неправы? Что Нико был всего лишь деталью большого плана, специально разработанного для того, чтобы привести вас туда, где они хотели вас увидеть?
— Да, — ответил я, взглянув ей в глаза. — Но я не был в этом уверен, по крайней мере недостаточно уверен, чтобы отказаться от того, что мне поручили сделать.
— Это решение гангстера, Гейб, — сказала Мэри, — а не мальчика.
— Мне приходилось быть одновременно и тем, и другим, — ответил я, отвернулся от Мэри и медленно направился обратно, в комнату Анджело.
Нико вышел из траттории под моросящий утренний дождик. В одной руке он держал стакан с кофе, а в другой надкушенный сандвич-панини. В переулке рядом с тратторией стоял красный «Фиат» задними колесами на невысоком тротуаре, носом к проезжей части. Дон Фредерико сидел с двумя своими людьми в гребной шлюпке, пришвартованной к пирсу прямо напротив траттории.
— Ты мне говорил, что никогда не хотел быть боссом, — сказал я Нико, как только он отошел от двери. — Что же с тех пор изменилось?
— По-моему, ничего, — ответил Нико, швырнув в сторону недоеденный хлеб. — Мы с тобой в Италии, дома Анджело как был боссом, так и остается. Так что все по-прежнему.
Я сунул руку в карман моего черного плаща и прикоснулся к лежавшему там пистолету.
— Ты же мог сделать это сам, — сказал я. — Встать с ним лицом к лицу, вместо того, чтобы сидеть здесь и поручать дело какой-то шестерке, которая все завалила. Настоящий босс поступил бы именно так.
— Так тебя научили думать? — спросил Нико, закуривая сигарету. — Как должен вести себя босс? Или ты сам допер до этого?
— Я думал, что мы были хорошими друзьями, Нико, — сказал я.
— В бизнесе, которым я занимаюсь, друзей не бывает, — резким тоном отозвался Нико. — Добавь это к тем урокам, которые получил у старика. Когда живешь этим всерьез, тебе никто не друг. Никто, значит — никто.
Я набрал полную грудь воздуха, сглотнул стоявший в горле комок и стиснул потными пальцами в кармане рукоять пистолета. Нико выпустил изо рта сигарету и запустил руку под полу своего расстегнутого пиджака. Я попытался извлечь оружие из кармана, мои руки тряслись, я с ног до головы обливался потом, чувствуя, как его капли смешиваются на лице с каплями моросящего дождя. Нико мог уже сто раз прикончить меня, тут не было никаких сомнений. Он, не отрываясь, глядел мне в глаза и вынимал из кармана свой 38-дюймовый пистолет гораздо медленнее, чем мог бы это сделать. Я услышал выстрел и свист первой пули, увидел, как у Нико подогнулась нога и он упал наземь. Я точно знал, что своими трясущимися руками просто не мог нажать на спуск. Взглянув направо, я увидел, как один из людей, сидевших в лодке дона Фредерико, выпускает из винтовки пулю за пулей в тело Нико.
Я подошел к Нико и приподнял его голову. Глаза уже помутились, из угла рта вытекала тонкая струйка крови. Мне не понадобилось задавать свой вопрос. Достаточно было посмотреть на него, и он сам сказал то, что я хотел услышать.
— Я слишком стар, чтобы учиться убивать детей, — такими были его последние слова.
Я отошел от него — не знаю, от трупа или еще живого человека, — перешел через набережную, спустился в лодку, сел рядом с доном Фредерико, и лодка отплыла от берега. Оттуда я смотрел, как один из убийц оттащил тело Нико от дверей траттории в переулок, поднял и кинул на переднее сиденье красного «Фиата». Дон Фредерико взглянул на человека, сидевшего на веслах, и кивнул. Тот придержал весла коленями, взял черную коробочку с одной зеленой кнопкой посередине, нажал на кнопку и отвернулся от берега.
Взрыв сотряс переулок, красный «Фиат» подскочил над землей и с грохотом рухнул обратно на асфальт. Стекло из окна траттории высыпалось на улицу. Мы находились футах в двадцати от берега, но мне пришлось закрыть глаза — таким жаром обдала взрывная волна. Пистолет я бросил на дно лодки и молча сидел рядом с доном Фредерико.
