Роберт Гэлбрейт - Зов кукушки
— Не ожидал от вас такой профессиональной ревности. — Страйка это позабавило. — Забудьте. Наверняка у нее была фора.
— Какая же?
Страйк в задумчивости смотрел на нее в упор.
— Какая? — с вызовом повторила Робин.
— Хочу, чтобы вы пошли со мной на похороны.
— Ох, — вырвалось у Робин. — Ладно. Только зачем?
По ее расчетам, Страйк должен был сказать, что естественно будет прийти туда парой, точно так же как естественно было прийти в «Вашти» с женщиной. Но вместо этого он заявил:
— У меня к вам будет одно поручение.
Когда он четко и ясно объяснил, что ему нужно, Робин удивилась еще больше:
— Но зачем это?
— Сейчас не могу сказать.
— Почему?
— Этого тоже не могу сказать.
Робин больше не смотрела на Страйка глазами Мэтью, не считала, что он притворяется, или рисуется, или хочет казаться умнее, чем на самом деле. Теперь она даже не думала, что он нарочно нагоняет туману. И все равно она выговорила, как будто не расслышала и решила уточнить:
— Брайан Мэтерс.
— Угу.
— Человек Грозящий.
— Угу.
— Но каким боком, — не поняла Робин, — он связан со смертью Лулы Лэндри?
— Никаким, — почти честно ответил Страйк. — Пока что никаким.
Крематорий на севере Лондона, где через три дня состоялось прощание с Рошелью, выглядел холодным, гнетущим и обезличенным. Его интерьер — начиная со скамей темного дерева и пустых стен, лишенных каких-либо атрибутов веры, и заканчивая витражными окнами с абстрактной мозаикой из ярких цветных квадратиков — был в равной степени чужд приверженцам всех религий. Пока занудливый проповедник тянул свой речитатив, именуя покойницу «Росель», а мелкий дождь испещрял каплями лоскутное одеяло витража, Страйк осознал, зачем в церквях нужны позолоченные херувимы, гипсовые святые, горгульи, ветхозаветные ангелы и усыпанные самоцветами распятья: все это пышное великолепие обещало вечную жизнь или хотя бы достойное поминовение таким, как Рошель. Впрочем, покойная смогла урвать свой кусочек рая на земле: одетая в дизайнерские наряды, она задирала нос перед знаменитостями и кокетничала с красавцами-водителями, но жажда шикарной жизни привела к плачевному результату: семеро поминальщиков и проповедник, не знающий ее имени.
В воздухе витало ощущение неловкости и безучастности; никому не хотелось обсуждать неприглядные подробности жизни покойной. Ни один из пришедших не осмелился сесть в первом ряду. Даже темнокожая толстуха в вязаной шапочке и очках с толстыми линзами (Страйк решил, что это и есть тетка Рошели) выбрала третий ряд, подальше от дешевого гроба. Пришел знакомый Страйку лысоватый вахтер из приюта: в рубашке с расстегнутым воротом и кожаной куртке; за ним сидел свежий, моложавый, тщательно одетый азиат — как предположил Страйк, специалист по групповой терапии, любимец Рошели.
Страйк, в старом темно-синем костюме, и Робин, в деловой двойке, предназначенной для собеседований, устроились в последнем ряду. Через проход от них сидели бледный, жалкий Бристоу и Элисон, чей мокрый двубортный плащ поблескивал в холодном свете.
Раскрылись дешевые шторки, за которые уехал гроб, и тело утопленницы было предано огню. Провожающие молча собрались у выхода из крематория и обменялись натянутыми улыбками: из опасений усугубить и без того вопиющую нелепость этой церемонии поспешным уходом ни один из них не решался сдвинуться с места. Тетка Рошели, чья эксцентричность явно граничила с психической неуравновешенностью, представилась как Уинифред и громогласно, с укоризненными нотками объявила:
— Там… это… сэндвичи в пабе. Я-то думала, народу больше придет.
С властным видом она повела шестерых поминальщиков, склонивших головы под дождем, к заведению «Красный лев», расположенному на той же улице.
Обещанные сэндвичи, сухие и неаппетитные, лежали в затянутом пищевой пленкой поддоне из фольги на угловом столике грязноватого паба. По дороге к «Красному льву» тетушка Уинифред поняла, кто такой Джон Бристоу, и теперь распоряжалась им как своей собственностью: она приперла его к барной стойке и затарахтела. Бристоу по мере возможности вставлял отдельные слова, но при этом ежеминутно бросал все более отчаянные взгляды на Страйка, который беседовал с психиатром Рошели.
Психиатр отражал все попытки завести разговор об участниках его группы и в конце концов пресек любые вопросы о возможных откровениях Рошели, вежливо напомнив о соблюдении врачебной тайны.
— Вы удивились, что она покончила с собой?
— Не слишком. У девушки были серьезные проблемы, а гибель Лулы Лэндри стала для нее большим потрясением.
Вскоре он распрощался со всеми сразу и ушел.
За столиком у окна Робин пыталась разговорить немногословную Элисон, но вскоре сдалась и направилась в дамскую комнату.
Тогда Страйк подсел к Элисон. Та бросила на него неприветливый взгляд и опять погрузилась в созерцание окончательно замордованного Бристоу. Она даже не расстегнула забрызганный дождем плащ. Перед ней стоял стаканчик с напитком, похожим на портвейн, а на губах играла легкая презрительная улыбка, как будто все, что ее окружало, она считала убогим и нелепым. Пока Страйк раздумывал, как бы завязать разговор, она неожиданно изрекла:
— Сегодня утром Джон должен был присутствовать на встрече с душеприказчиками Конуэя Оутса. Но теперь Тони вынужден разбираться с ними в одиночку. Тони рвет и мечет.
Ее тон говорил: в этом виноват Страйк, так пусть же он знает, какие от него неприятности. Элисон пригубила портвейн. Ее жидкие волосы свисали на плечи, а стаканчик казался игрушечным в крупных, мужских руках. При такой внешности любая другая женщина оставалась бы скромной дурнушкой, но эта излучала безграничную самоуверенность.
— Разве Джону, хотя бы для приличия, не следовало сюда прийти? — спросил Страйк.
Элисон издала уничижительной смешок:
— Он ведь ее совсем не знал.
— А вас в таком случае что сюда привело?
— Тони попросил.
Страйк заметил, что имя своего босса она произнесла с застенчивым самодовольством.
— Для чего?
— Чтобы присмотреть за Джоном.
— По мнению Тони, Джон нуждается в присмотре?
Элисон не ответила.
— Они ведь оба вами пользуются, Джон и Тони, правда?
— Что?! — взвилась она.
Страйк был доволен, что сумел вывести ее из равновесия.
— Они оба пользуются вашими услугами? Как секретаря?
— Уф… нет. Мои начальники — Тони и Киприан. Я секретарь-референт старших партнеров.
— Вот оно что! Почему же я решил, что вы работаете и на Джона тоже?
— Я работаю на совершенно другом уровне, — заявила Элисон. — Джону положены только услуги машинописного бюро. На работе нас с ним ничто не связывает.
— Симпатия расцвела вопреки всем препонам из должностей и этажей?
Ответом на его шутку было презрительное молчание. Как видно, Страйк был ей отвратителен и не заслуживал вежливого обхождения: человек не ее круга.
Вахтер из приюта одиноко стоял в углу, жевал сэндвичи и явно выжидал момента, чтобы уйти. Когда в зале появилась Робин, Бристоу поманил ее к себе, ища хоть какой-то защиты от тетушки Уинифред.
— И давно вы с Джоном вместе? — поинтересовался Страйк.
— Несколько месяцев.
— Ваши отношения начались еще при жизни его сестры?
— Чуть позже — он пригласил меня в ресторан.
— Думаю, он был в подавленном состоянии, — заметил Страйк.
— В полном раздрае. — В ее голосе не было ни тени сочувствия — только легкое высокомерие.
— Наверное, он и до этого за вами ухаживал?
Страйк ожидал, что Элисон откажется отвечать, но нет. Она сказала с плохо скрываемым горделивым самодовольством:
— Он поднялся на наш этаж, чтобы увидеться с Тони. Однако Тони был занят, поэтому Джон ожидал у меня в кабинете. Он заговорил о сестре и не совладал с эмоциями. Я дала ему салфетки, а он пригласил меня поужинать.
Несмотря на ее внешне прохладное отношение к Бристоу, Страйк отметил, что Элисон гордится оказанным ей вниманием, будто неким трофеем. Страйку стало любопытно, была ли Элисон когда-нибудь на свидании до того, как ей подвернулся отчаявшийся Бристоу. Встретились два унылых одиночества: «Я дала ему салфетки, а он пригласил меня поужинать».
Вахтер из приюта застегивал куртку. Поймав на себе взгляд Страйка, он махнул ему рукой и ушел, так и не сказав никому ни слова.
— А как большой начальник смотрит на то, что его секретарша встречается с его же племянником?
— Моя личная жизнь Тони не касается, — отрезала Элисон.
— Действительно, — сказал Страйк. — В любом случае не ему говорить об отношениях на рабочем месте, правда? Если уж он спит с женой Киприана Мея.
