Андрей Константинов - Агентство «Золотая пуля-3». Дело о вдове нефтяного магната
Лично я от предстоящей с ним встречи никакой радости не испытывал, да и он, увидев, что я вхожу в монтажку, помрачнел.
— Чего еще? — вежливо спросил он.
— Нужно найти этого стажера, — сказал я.
— Какого стажера?
— Ты вчера говорил…
Майкл помолчал. Выглядел он свежим, как огурец, что вызывало у меня тихую, но злобную зависть.
— Ну говорил, — неохотно согласился он. — И чего? Где ж его найдешь? Толпами ходят…
— Ну ладно, с кассетой поможешь? — я решил сменить тему.
— Могу, — неохотно протянул Майкл. — Пока не началось.
Я протянул ему кассету, и он вставил ее в магнитофон. На экране появилась та самая злополучная картинка. Через секунду она погасла.
— Эх, растянуть бы эту секунду… — сказал я, вглядываясь в монитор.
— Говно вопрос… — небрежно бросил Майкл и, медленно поворачивая круглый джойстик, стал показывать материал по кадрам, надолго задерживаясь на каждой фазе движения камеры.
— Стоп! — крикнул я. — Ты можешь определить — есть кто-то в машине или нет?
Майкл придвинулся к монитору, и очки его зашевелились.
— Стекла тонированные, фиг разглядишь. Хотя… Кажется, там окно приоткрыто. Так… Вот! Есть там водила.
— Из чего следует? — спросил я, так как абсолютно ничего не увидел.
— Да вот, — Майкл ткнул в экран, — смотри: видишь, дымок из окна? Курит кто-то.
— Точно! — заорал я радостно.
— А что это дает? — Майкл покосился на меня недоуменно.
— А фиг его знает, — беззаботно сказал я. — Все-таки теперь известно, что их было трое. Теперь разберемся с номером…
— Хрен! Он грязью заляпан, да еще снято в движении — ни фига не видно…
— Слушай, но ты же профи! — заныл я. — Ну хоть буковку, хоть цифирку, а?
Майкл беззвучно выругался и стал снова мотать пленку.
— Ну… — неуверенно сказал он. — Возможно, последние буквы «КУ» или «ХУ». Но это так, предположение…
— А модель «опеля» не знаешь случайно?
— Случайно знаю, — буркнул он. — «Вектра», девяносто второго, скорее всего, года. — Переходный кузов — видишь шильдик на радиаторе?
— Ну ты мастер! — с искренним восхищением сказал я.
— Благодарю… — зло отрезал Майкл, и мне в голову пришла одна идея.
Не откладывая в долгий ящик ее воплощение, я положил руку ему на плечо и проникновенно спросил:
— На кого обиженный?
Реакция на это была более чем ожидаемой. Майкл резко сбросил мою руку и замороженным голосом молвил:
— Обиженных опускают…
Я даже невольно расссмеялся — до того все было просто.
— Где сидел? — спросил я, мысленно расхваливая себя за внимание к урокам Зудинцева. Давным-давно Михалыч учил нас особенностям речи и повадкам осужденных. «Например, — поучал он нас, — бывший сиделец чаще всего скажет „благодарю", а не „спасибо". А также выдаст себя отношением к слову „обиженный" — синонимом слова „опущенный"», ну и так далее. Ай да Макс, ай да сукин сын!
Майкл тем временем смотрел на меня с ненавистью и сопел:
— Я же говорил — мент.
И я подумал, что навряд ли пленку потер он. Хотя бы потому, что при детальной разработке все равно всплыла бы его судимость. Следовательно, он все равно стал бы главным подозреваемым и, будь он виноват, доказать это не составило бы труда. На идиота он был не похож, а вот на человека, который обреченно ждет, когда его обвинят — даже очень.
— Не было никакого стажера, — констатировал я. — Дурак ты, Майкл. А я — никакой не мент. И вешать на тебя всех собак я совершенно не собираюсь. Мне бы «опель» вычислить… Бедный Родик…
— Какой еще Родик? — спросил ничего не понимающий Майкл.
— Да так, ты его не знаешь… — сказал я, уже репетируя разговор с Кашириным.
Распахнулась дверь, и в нее влетел взлохмаченный репортер Фурцев.
— Майкл!!! Три минуты до перегона — горю!!! — заорал он, ломая руки.
— Чтоб ты уже сгорел поскорее! — заворчал Майкл и отдал мне кассету. — Слабонервных просят покинуть зал.
Я не стал возражать и смылся.
* * *
— Ты что, офонарел, Макс? — орал в трубку Каширин. — Да этих «опелей» по Питеру — тысячи три, не меньше! А если он вообще не питерский?! Регион-то ты не знаешь!
Стоя в центре ньюс-рума, наорать на него в ответ я не мог и сказал как можно спокойней:
— Не вопи. Пока единственная зацепка — этот «опель». К тому же меня интересуют только черные, определенного года. Ну плюс-минус… И еще, на всякий случай запиши: Низинин Майкл… тьфу ты, Михаил Вадимович, семидесятого года рождения, судимый. Шли мне все, что найдешь… Вдруг выгорит.
Мне пришлось подождать минуточку, пока Каширин выговорит весь свой фирменный «малый матросский загиб», в котором самым цензурным было слово «хрен». Улучив секунду, я вставил:
— А если — хрен, то Обнорский с тебя семь шкур снимет, понял?
В ответ Каширин разразился еще более цветистыми фразами, и я не удержался.
— Телевизор! — сказал я.
— Что «телевизор?» — не понял Родик.
— Между «твою» и «мать» вставь «телевизор». Вчера научился. Ну все, жду информации.
Повесив трубку, я увидел Аню Пончеву, сидевшую в углу перед просмотровым плеером. На ее безупречном лице застыло выражение такой скорби, что я был убежден — она только что потеряла близкого человека.
— Привет, — безразлично сказала она, когда я подошел. — Как себя чувствуешь на новом месте?
— Привыкаю, — сказал я. — Сегодня уже один раз договорился насчет съемки в морге и целых два раза дозвонился до фан-клуба «Зенита».
— Молодец… — загробным голосом сказала Аня. — А у меня… У меня… — Я вытащил платок и приготовился к потоку слез. — Текст не срастается с видео у меня! Привезли полкассеты в браке!
— А кто виноват? — спросил я, сдерживаясь.
— Славка Шляпников. Видеоинженер, помнишь? Какой-то он опущенный в последнее время. Тормозит на каждом выезде. — Аня поджала губы.
— Ну а как он-то мог набраковать? — не понял я. — Он ведь только оператора страхует да машину водит, разве не так?
— Ну в первую очередь они за камерой следят и вообще — технари! А Славка вообще — ас. Но сегодня вот за балансом не уследил. Все зеленое получилось. Главное, я смотрю… — Распаляясь, она становилась еще красивее, но в данном случае это было не ко времени, и я ее перебил:
— Подожди. А монтировать они умеют?
— Видеоинженеры-то? Ну не как Майкл, конечно, но на элементарном уровне — еще бы! А Славка как-то раз из монтажеров…
— Интересно, — сказал я… — Извини, я отойду.
Идя по коридору, я почувствовал, что утихшая, было, голова вновь заныла. И на кой хрен Шляпникову было стирать этот материал, если это действительно сделал он? И кого мне теперь проверять первым, скажите на милость, его или все-таки Дениса?
Когда я зашел в операторскую, там были оба. Что сразу навело меня на мысль о возможном сговоре. Хотя через минуту я понял, что это — бред: если бы они договорились, на кой черт нужно было вообще везти эту пленку в редакцию?
Денис мирно разговаривал по телефону, а Шляпников, спиной к входу, возился с камерой. Я решил немножко «побутафорить» и громко сказал:
— Ребят, там из милиции звонили, просили список свидетелей вчерашнего убийства…
Плечи Шляпникова вздрогнули, но он не обернулся:
— Лично я не видел ни фига. И ни в какую милицию не пойду.
— Я так им и сказал. — Мне нужно было посмотреть на его лицо, но он все не оборачивался. — Просто, если вызовут, чтоб вы не удивлялись…
— Ну, бли-ин, — протянул Денис. Шляпников швырнул отвертку и пошел к выходу. — Нам только этого не хватало! Славка, ты куда, у нас же выезд!
— Покурить успею, — буркнул инженер и, смерив меня взглядом, вышел.
Физиономия его ровным счетом ничего не выражала. «Ломброзо отдыхает», — подумал я и спросил у Дениса:
— Чего это он?
— Переживает, — вздохнул тот. — Мы же вместе все это снимали. Славка так на студию несся… И все впустую.
— Да. Новости — это сплошной драйв, — сказал я и пошел звонить Обнорскому.
Тем временем драйв усиливался прямо пропорционально приближению эфира. Сумасшедший дом настигало очередное обострение, и я волей-неволей включился в процесс. Рассовав по монтажкам десяток кассет, дозвонившись в сто контор и распечатав триста пресс-релизов, я даже удостоился похвалы редактора, сменившего Махмуда. Редактора звали Марианной, и она была роскошной белозубой и загорелой красоткой, которая, как я успел услышать, вышла на работу после скромного средиземноморского круиза. Она источала прямо-таки сокрушительные улыбки всем и каждому, и когда я, мысленно помирая со смеху, ознакомил ее с несколькими срочными сообщениями из «Золотой пули» (явно высосанными из пальца беременной Горностаевой), она одарила этой улыбкой и меня. Улыбнувшись ей в ответ, я побежал в эфирную аппаратную и услышал за спиной: «Не такой кретин, как кажется». Обернувшись, я увидел на лице Марианны такое невинное выражение, что сомнений в том, что это сказала именно она, у меня не осталось. «Ну ладно, красавица, я тебе покажу кретина», — мысленно пообещал я, быстренько подсчитав, когда у меня последний раз ночевала женщина. Но возбуждение тут же сменилось злостью — перед глазами всплыла Юлька, да еще в таком виде, что я чуть не зашатался. «Вот она какая, белая-то горячка», — подумалось мне…
