Збигнев Сафьян - Зарубежный детектив
— Да уж, — поддержала его учительница.
— Ничего удивительного, ведь он стал начальником муниципальной гвардии при республике.
— Вот именно. А отец дона Лотарио выступал против диктатуры Мигеля Примо де Риверы[16], мир праху его.
Плиний, дон Лотарио и Матиас шли, освещая себе путь фонарем и не обращая ни малейшего внимания на враждебные выпады. За ними по нижней галерее в сторону старого кладбища неторопливо следовали остальные. Позади кто-то сильно шаркал ногами по асфальту. Под призрачной, полной луной вырисовывались могильные кресты, купола гробниц и величественные кипарисы, раскачивающиеся на ветру... В минуты особого затишья шарканье слышалось отчетливее. Плиний хотел обернуться и посмотреть на того, кто шаркает ногами, но передумал. Тогда бы пришлось посветить в ту сторону фонарем, а это было бы слишком заметно. Когда они достигли кладбищенских ворот, Мануэль, а вслед за ним дон Лотарио и Матиас остановились, и комиссар оглядел тех, кто шел позади. Но, к великому его сожалению, шарканье внезапно прекратилось.
Когда они вновь двинулись в путь, Плиний сказал Матиасу:
— Подожди, пропустим всех вперед, а если кто-нибудь задержится, скажи, что я велел поторопиться, потому что тебе нужно запереть кладбищенские ворота.
— Хорошо, начальник, но они и так уйдут, транзистор сейчас замолчит.
— Оказывается, Мануэль, вы — республиканец и стали начальником муниципальной гвардии при республике, — заметил комиссару дон Лотарио, когда они садились в машину.
— А вы — сын врага диктатора, мир праху его.
— Да, безмозглых на свете больше, чем лысых, доложу я тебе.
— Черт с ними! Скажите, вы не слышали, как кто-то сильно шаркал ногами, когда мы выходили с кладбища?
— Да, пожалуй. Сейчас, когда ты обратил на это мое внимание, я действительно припоминаю, что кто-то шаркал ногами, но не придал этому значения. А в чем дело?
— Так просто. Мне почудилось, будто кто-то нарочно это делал, как бы в насмешку над нами.
— Прости, Мануэль, но должен заметить тебе, в последнее время ты стал очень подозрительный.
— Не спорю. Но мне еще никогда в жизни не приходилось заниматься таким дурацким делом. Я в полной растерянности... Если алькальд снова попросит меня расследовать эту историю на кладбище, я откажусь, даже попрошусь в отставку. Недостает еще мне возиться со всякой чепухой.
— Но каждое дело по-своему интересно, Мануэль.
— Возможно, интересно как забава, шутка, но чтобы два таких солидных, уважаемых человека, как мы с вами, проводили ночь, выслушивая идиотские высказывания... Нет уж, извините.
На следующее утро Плиний и дон Лотарио встретились, как всегда, в кондитерской сеньоры Росио. За прилавком стояла ее племянница, сама же она, вероятно, хлопотала на кухне. Поскольку Плиний намеревался поговорить с доном Лотарио так, чтобы их никто не слышал, они взяли пончики, кофе и пристроились за узким столиком на длинной ножке в самом отдаленном углу.
— Хорошо бы сегодня побеседовать с нотариусом, дон Лотарио.
— Я обязательно позвоню ему, но чуть позже... Впрочем, вряд ли он нам чем-нибудь поможет.
— Поможет или не поможет, а другого выбора у нас нет. Тем более в нынешнем нашем положении. К нотариусу, поскольку он ваш друг, мы можем пойти, и никто не скажет, что мы занимаемся не своим делом. Верно?
— Конечно, верно, Мануэль, ты сам это прекрасно понимаешь.
— Откровенно говоря, именно этого-то я и не понимаю.
Росио вышла из кухни, но не заняла своего обычного места за прилавком, а приблизилась к столику, за которым беседовали блюстители порядка.
— Ай-ай-ай! Я и не подозревала, что вы занимаетесь политикой.
— Мы? Политикой? — удивился Мануэль.
— Кто же еще? Вы ведь преследуете врагов режима, которые ведут пропаганду среди мертвецов.
— Ну и женщина! Ничего от нее не скроешь! — воскликнул дон Лотарио.
— Так, значит, Мануэль, и среди мертвецов есть антифранкисты!.. Опять едут эти горлопаны из жандармерии.
Мимо кондитерской проехала жандармская машина, из которой доносились настойчивые призывы:
«Всех, кто пятнадцатого числа сего месяца видел после шести часов вечера Антонио Барандиарана, просим сообщить об этом инспектору общего полицейского корпуса, который находится в полицейском участке в здании аюнтамиенто...»
И тут же из мегафона вырвалось: «Осторожнее, черт подери! Ты меня обожжешь!»
— Так тебе и надо, — сказала Росио, — нечего курить в машине... Ладно, пойду займусь своими делами. А ты, Мануэль, не вешай носа... Скоро этот недоумок губернатор слетит со своего поста и мы справим по нему тризну века.
— Иди, иди. С каждым днем у тебя все меньше юмора и все больше тела.
— Что касается юмора, возможно, но тела...
— Как жаль, Мануэль, что с годами мы так сдаем.
Плиний посмотрел на Росио.
— Да, вы правы, бедняжка сильно располнела.
— Годы берут свое, Мануэль.
— А ведь мы знали ее стройной красавицей... Юмора у нее и сейчас хоть отбавляй.
— К тому же она всегда относилась к нам не хуже, чем к собственным родителям.
Они обменялись взглядами и, закурив сигареты, принялись окуривать друг друга, так как стояли лицом к лицу, облокотившись на узкий столик.
В эту минуту в кондитерскую вошел инспектор Мансилья и оглядел помещение. Вид у него был весьма озабоченный.
— А вот и наш друг Мансилья, Мануэль.
— Явился с утра пораньше.
— С тех пор как им стали платить надбавку к жалованью, они из кожи лезут вон, проявляя свое рвение.
— Что это вы так рано, Мансилья?
— Мне ничего другого не оставалось. Дело приобретает общенациональный характер. Из Мадрида сообщили, что сегодня во всех утренних газетах и по радио объявлено о похищении дона Антонио.
— Похищении?
— Скорее всего его похитили... Он ведь из правых.
— И на него заявила свои права ГРАПО[17]?
— Не исключено, дон Лотарио.
— Лучше бы нас не видели здесь вместе, Мансилья.
— Какая разница, Мануэль! В одной из газет уже было официально заявлено, что вы занимаетесь расследованием вместе с нами, как «крупный специалист в в этой области и превосходный знаток жителей Томельосо».
— Неужели? Вот как они заговорили! Кстати, кто-нибудь уже приходил к вам в аюнтамиенто из тех, кто видел дона Антонино в тот вечер?
— Пока всего двое или трое, но они не сообщили ничего нового. Надеюсь, сегодня число свидетелей приумножится. Я попросил Малесу записывать самым тщательным образом все показания. Может, нам удастся потом что-нибудь почерпнуть из них.
— Поскольку сегодня утром я не намерен покидать своего кабинета, я ему помогу.
— Было бы очень любезно с вашей стороны, если бы вы помогли капралу.
Мансилья настоял на том, что расплатится за всех, и они втроем направились к выходу.
— Привет сеньору Мануэлю и всей честной компании! — крикнула им вдогонку кондитерша.
Дону Лотарио нужно было идти к себе в ветеринарную лечебницу. Прощаясь на площади с инспектором и комиссаром, он знаком дал понять Мануэлю, что позвонит нотариусу по телефону.
Едва Мансилья и Плиний переступили порог кабинета, как явился Малеса с показаниями очевидцев. Плиний просмотрел записи: доктора видели либо в казино, либо прогуливающимся с нотариусом по площади, либо выходящим из дома больного, у которого он был с визитом.
Плиний передал записи инспектору, и Мансилья прочел их без особой охоты.
Зазвонил телефон, Мануэль снял трубку, минуту послушал и передал ее Мансилье.
— Это Блас, привратник. Кажется, из Памплоны приехала сестра дона Антонио.
Мансилья взял трубку и, тоже послушав мгновение, прервал разговор:
— Хорошо, сейчас буду... Вы пойдете со мной, Мануэль?
— Нет, вам лучше пойти одному. Потом расскажете мне обо всем. Впрочем, не думаю, чтобы бедняжка что-нибудь прояснила.
Плиний принялся расхаживать по кабинету, как делал всегда, когда оставался один и погружался в раздумье. Изредка он смотрел в окно, и люди казались ему отсюда выше ростом, чем из окон кондитерской. К стеклам балконных дверей прижимались бледные, печальные лица, устремленные к хмурому небу.
Снова зазвонил телефон.
— Мануэль, это я, Лотарио. Нотариус ждет нас у себя к часу дня выпить по рюмочке. Поскольку я тут совсем рядом, то буду тебя ждать у его дома, если ты не возражаешь.
— Договорились.
— Есть какие-нибудь новости?
— Приехала сестра дона Антонио.
— Ты ее видел?
— Нет, к ней пошел Мансилья. Но вряд ли она сможет нам чем-нибудь помочь.
Ровно в час Мануэль подошел к подъезду частного дома. Дон Лотарио уже был там, и они вдвоем поднялись на лифте. Двери им отворила служанка в белоснежном переднике. Узнав Плиния и дона Лотарио, она улыбнулась с чрезмерной любезностью.
В огромной гостиной, за столом, уставленным всевозможными напитками, сидел нотариус в коротком халате бледных тонов.
