Василий Шарапов - Честь и мужество
— Любопытная конструкция, — будто бы рассуждая сам с собой, проговорил капитан, притронувшись, наконец, к толстой ручке умывальника.
Нахбо даже не шевельнулся.
— Что в ней? — резко спросили Катенев.
Нахбо молчал.
Искоса поглядывая на старого зубного техника, капитан стал нарочито медленно отвинчивать ручку.
И тут Нахбо откинулся на спинку стула и сладко-сладко зевнул.
Полая ручка была пуста. На секунду Катенев растерялся: Петр Нахбо соврал о тайнике с монетами? Видел ли он их вообще? Или…
Он круто обернулся: сощуренные глаза Нахбо уже не были сонными — они смотрели на него с вызовом и холодной издевкой. Только на мгновение столкнулись их взгляды, но и этого оказалось достаточным для Катенева, чтобы понять: перепрятал! Значит, золото в этом, доме есть!
Приблизительно через полчаса из одного из сундуков были извлечены несколько тугих, похрустывающих пачек: деньги, облигации трехпроцентного займа более чем на 4500 рублей. Нахбо отнесся к находке милиции почти благодушно.
— Трудовые сбережения, — доверительно сообщил он. — У меня, молодые люди, стаж работы не то что у вас — за сорок лет перевалил…
А на вопрос, почему не достал деньги сразу, огорченно развел руками:
— Шестьдесят три года… Склероз.
На всякий случай Земсков еще раз осмотрел рояль. Откинув крышку, ткнул несколько раз пальцем в клавиши: «Чижик-пыжик» получился фальшивым. Закрыл крышку, отошел к окну.
Что? Катенев прищурился: неужели показалось?
Нахбо утомленно улыбается: не пора ли товарищам из милиции и того… успокоиться?
— Позвольте, я сыграю… — Он кивает на рояль и, получив разрешение, садится на круглый табурет.
Рояль гремит, бравурные, ликующие звуки рвутся из-под пухленьких пальцев. Какой марш! Ах, какой разудалый, победоносный, торжествующий марш! Как быстро меняется у хозяина квартиры настроение. Стоило Земскову отойти…
Катенев быстро пересекает комнату, кладет ладонь на глянцевитую крышку рояля.
— Что внутри? Интересно бы знать… Попробуем заглянуть туда.
Плечи Нахбо обмякли. Он молчал. Молчал вплоть до того момента, когда Владимир Земсков извлек из глубин инструмента первую жестяную коробочку из-под чая.
— Да! Да! — выкрикнул горячечно зубной техник. — Там у меня спрятаны ценности! Учтите: я это сообщаю органам милиции добровольно. Сам сообщаю, имейте в виду!
На стол было выгружено содержимое чайных коробочек. Полтора десятка золотых часов, массивные золотые браслеты, жемчуг, россыпь драгоценных камней, удивительной красоты платиновые и золотые изделия, медальоны, цепочки, кулоны, множество колец и перстней…
— Откуда у вас драгоценности? — хмуро спросил капитан Катенев. Он был разочарован: ни валюты, ни золотых пластин. Значит, придется искать еще и еще.
Теперь Нахбо играл в открытую.
— Откуда? — зло переспросил он. — Откуда хотите. Например, наследство. Или коллекция. Покупал в ювелирных магазинах. Нравится? Имеете вопросы еще?
— Имеем. Почему прячете? Зачем вам тайники?
Нахбо возмущенно всплеснул короткими ручками, зацокал языком.
— А почему я должен такие ценности разбрасывать по квартире? Может, я панически боюсь воров. Может, не хочу, чтоб видели дочери. Да мало ли… Ах, что за вопрос!
— Ну а где валюта? — Катенев чувствовал, как закипает в нем раздражение.
Нахбо неторопливо снял очки, вынул платок, аккуратно протер стекла. Лицо его опять стало безучастным.
— Валюты у меня нет, — холодно произнес он. — Нет и не было.
* * *Назавтра обыск возобновился. Сантиметр за сантиметром прослушивал Горюнов прибором-золотоискателем пол и стены. Прощупали каждую тряпку, перелистали каждую книжку. Но все напрасно — поиски зашли в тупик. Ничего не нашли ни на принадлежащей Нахбо даче, ни в обоих его гаражах. Убеждаясь в безуспешности обыска, Нахбо держался все более вызывающе. Презрительно следя за работниками ОБХСС, он время от времени бормотал себе под нос что-то о «моральном ущербе», о «жалости к уставшему старику» и «напрасно убитом времени», демонстративно зевал и брался за сердце.
Поздно вечером в кабинете полковника Комиссарова состоялось короткое оперативное совещание. Все были удручены и не особенно скрывали это друг от друга. Катенев же чувствовал себя совсем скверно.
— Илларион Артемович, — откровенно заявил он полковнику. — Мы сделали все, что было в наших силах. Уверен: после того как Петр Нахбо нашел в ручке золотые десятки, братец постарался их сразу же перепрятать. Скажем, зарыл в лесу. А где? Впрочем, я уже начинаю думать, что…
— Что их не было. Да? — подхватил Комиссаров. — Нет уж, вы это бросьте, Виктор Сергеевич! Были! И найти мы должны непременно, куда бы он их ни зарыл. Нахбо хитер, чего там. А мы что, лыком шиты? Найде-о-м!
— А знаете, — быстро проговорил подполковник Булушев, вставая, — я не думаю, что Нахбо рискнул хранить золото где-то на стороне. Не такой он человек, чтоб с ним хоть на секунду расстаться. Это ж болезнь неизлечимая. Как говорится, одна, но пламенная страсть… Ему непременно надо быть уверенным, что золото рядом с ним, рукой подать… Где-то оно дома!
Комиссаров внимательно посмотрел на оживившееся лицо подполковника.
— А что если, Анатолий Сергеевич, вам попробовать самому? — помолчав, сказал он. — Уверенность — штука хорошая, а свежий глаз — и того лучше. Завтра, между прочим, у нас последний шанс: если валюту не найдем, больше задерживать Нахбо нам закон не позволит… Беретесь?
— Поищем! — решительно тряхнул курчавой шевелюрой Булушев.
* * *— Израиль Самуилович, есть у вас фигурная отвертка?
— Что-что? — Нахбо стряхнул оцепенение.
— Отвертка, говорю, нужна. — Булушев деловито кивнул на холодильник. — «ЗИЛ»-то у вас новый, верно?
— Н-новый…
— Вот и я гляжу — новый. А вот отчего появилась на шурупе царапинка, — Булушев подмигнул, — ума не приложу. Не припомните?
Нахбо молча, будто в столбняке, следил за ловкими пальцами подполковника, вывинчивающего один за одним все двенадцать шурупов задней стенки холодильника. Когда же Булушев снял стенку и, страдальчески морщась, запустил руку в плотный, поблескивающий слой стекловаты, Нахбо закрыл глаза.
— Воды… — прохрипел он, задыхаясь.
— Что-то тут есть, — одновременно с ним сказал Анатолий Сергеевич, вынимая завернутый в бумагу необычайно тяжелый сверток.
Стуча зубами о стакан, Нахбо пустым, остекленевшим взглядом смотрел, как на столе вырастала матово отсвечивающая желтая груда. Царские золотые десятки, пятерки и империалы, старинные французские наполеондоры и франки, динары, лиры, гинеи, расфальцованные в пластинки неизвестно какие золотые монеты.
Булушев с сожалением рассматривал рукав, по локоть облепленный стекловатой.
— Виктор Сергеевич, — сказал он будничным голосом, обращаясь к Катеневу. — Будь добр, позвони Комиссарову. А я пока немножко почищусь. Где тут у вас платяная щетка, Израиль Самуилович?
* * *Они сидят уже долго — два немолодых человека. Полковник милиции, в прошлом фронтовик, разведчик и контрразведчик, видавший за свои пятьдесят лет столько, сколько некоторым хватило бы на три жизни. И шестидесятитрехлетний старик, всю свою жизнь посвятивший одному — обогащению. Их поединок, по сути дела, уже закончен, и его исход не вызывает сомнения даже у самого Нахбо.
И он молчит, уставившись в край стола тяжелым, безнадежным взглядом. А полковник смотрит на этого подпольного миллионера и пытается понять, о чем думает он сейчас.
Может быть, вспоминает о тех мелких радостях, которые принесло ему тайное богатство? А были ли они, эти радости?
Комиссаров усмехается: как говорится, следствием оных не обнаружено. С соседями постоянно скандалил из-за пятнадцатисвечовой лампочки. Один раз подарил дочери к свадьбе жемчужное ожерелье, но через несколько дней ужаснулся и отобрал, якобы для того, чтобы заложить в ломбард. Ходил к дочери и зятю занять десяточку на хлеб и сахар. Беспрестанно демонстрировал, как скудно, почти по-нищенски он живет. Ни одна из четырех жен не смогла выдержать его характер и образ жизни. Правда, обманом и посулами удавалось иногда затянуть в квартиру некоторых женщин, но и те потом старательно избегали липкого старика. Что еще? Пожалуй, больше ничего.
Вдруг Нахбо поднял голову, глаза из-под очков мстительно сверкнули.
— Что радуетесь, полковник? Думаете, взяли старика — и уже на коне? Так вот знайте… Это я вам говорю, Израиль Нахбо. Мне от пирога жалкие крохи достались. А весь пирог… будьте покойны. Про Летчика слышали? Конечно, откуда же вам такое слышать. А больше я вам ничего не скажу. Все! Не буду вам помогать!
Взгляд его потускнел.
