Александр Аде - Прощальная весна
– Что и требовалось доказать, – Финик, как вещий Боян, проводит лапой по струнам, и они звенят разноголосо и тревожно.
– Как раз в тот вечер Алеша сказал Кате, что (по ее словам) у него скоро появятся деньжонки, и немалые. Тебе он нечто подобное не говорил?
– Погоди-ка, – чешет волосатую репу Финик. – А ведь действительно он что-то этакое произносил. Когда, не помню, у меня вообще память хреновая, особенно на даты и цитаты.
– Он объяснил, как добудет это бабло?
– Н-нет. Точно нет. Такие вещи не забываются. К тому же, повторяю для непонятливых, Леха вроде был парень открытый, но – если не хотел о чем-то трепаться – клещами не вытянешь.
– А ты не поинтересовался, откуда у него вдруг появятся деньжонки?
– Я не любопытен. Ко мне на огонек разные человечки забредают, вроде тебя. Сам не пойму, чего их сюда тянет? Как пчелы на мед. И интеллектуалы, и бывшие зеки. И тишайшие обыватели, и бедовые экстремисты. Если кому-то нужна крыша над головой – остаются ночевать. Не квартира, а постоялый двор для неприкаянных сердец. Каждого накормлю, напою, спать уложу. Но в душу никому не лезу. Табу. Если же кто-то сам выворачивается наизнанку, стараюсь поскорее забыть, иначе башка взорвется нафиг. Слава богу, память куриная. Я и вчерашние-то события выкидываю из мозгов, очищаю мозжечок от разного дерьма. А уж то, что случилось… погоди… дней десять назад, аж двадцать третьего марта…
* * *Автор
23 марта 2010 года.
Выбравшись из трехэтажного жилища Финика, в котором горят едва ли не все окна, Алеша в темноте добирается до магистрали, соединяющей центр города и аэропорт. Она едва освещена и кажется бесконечной черной рекой. На ее противоположной стороне неровной полосой чернеет лес, и в вышине, над вершинами неразличимых деревьев ярко сияет месяц. Время от времени мимо Алеши, полыхая огнями, с гулом проносятся многотонные фуры.
С трудом поймав попутку, он летит на центральную улочку имени Бонч-Бруевича.
Здесь как всегда людно. Тусуется молодежь. Едва он подходит к парной металлической скульптурке (замершие в беззвучном танце барышня и гусар), как возле него, смутно светясь белой курточкой, появляется Катя.
– Я вырвалась буквально на минутку… Родной мой!
Они долго целуются, точно каждый вдыхает в себя другого.
– Вот и разговелись! – счастливо хохочет Алеша. – Сколько ж лет мы не целовались, Катенок?
– Не будем вспоминать, не надо, – просит она, прикасаясь пальцем к его рту.
– Ну, надумала? – жадно спрашивает он. – Слушай, Катенок! Мы будем жить за тысячи километров отсюда. Среди людей, которые о нас слыхом не слыхали. Мы покончим со своим дурацким прошлым! Сожжем его и развеем прах по ветру! И Завьялов тебя не найдет, клянусь! Я железно договорился с одним большим-пребольшим человеком. Предлагает место пресс-секретаря. И для тебя там найдется дело, клянусь… Поехали, Катенок! Начнем жизнь с начала, с самого нуля! Завязываю с дерьмовой журналистикой. Надоело быть обслугой: чего изволите? Наелся собственного вранья до рвоты.
– А пресс-секретарь – не обслуга, Алешенька?
– Пусть так. А все же лучше, чем журналюга. На первое время баблосы у нас есть. Свою комнатенку я продал и отныне свободен, как ветер.
– Если я правильно поняла, мы купим квартиру на те деньги, которые ты выручил от продажи своей крохотной комнатенки. Там, куда ты меня зовешь, такое дешевое жилье? – в голосе Кати недоверие и холодная ирония.
– Не волнуйся, Катенок, деньжата будут. На днях я соберу дань с нашего городишки. А потом – новая жизнь с чистого листа!
– Извини, но это звучит как фраза из гангстерского боевика… Мне пора. Мы скоро увидимся и вместе подумаем о твоем предложении.
– Когда?
– Через три дня. Обещаю.
– Ты опять ускользаешь из моих рук! Ты любишь меня, а принадлежишь Завьялову.
– Алешенька, любимый мой, я – кошка, которая гуляет сама по себе. И принадлежу только себе самой.
– Ты стала циничной, Катенок.
– А это – результат «трогательной заботы» окружающих. В том числе и твоей, Алешенька.
– Куда ты сейчас? Домой? К Завьялову?
– А почему такой ироничный тон, Алешенька? – резко и зло спрашивает Катя. – Можно подумать, что я в чем-то виновата перед тобой. Ладно. Давай вспоминать. Когда я – между прочим, по твоему настоятельному желанию – выскребла нашего общего ребеночка, ты вдруг позабыл, что я существую. А у меня после аборта больше не будет детей, Алешенька… Так вот. Когда ты бессовестно и трусливо бросил меня, когда оставил наедине с моим горем – тогда и возник ненавистный тебе Завьялов, внезапно, будто ждал за углом. Предупредительный, джентльмен с головы до ног…
– Бандит.
– Бывший бандит. Хотя, наверное, бывших бандитов не бывает… И меня потянуло к нему. Это была не любовь, просто я увидела верного и надежного человека, который не обманет и не предаст в самую тяжелую минуту… Ну, и в чем же моя вина, Алешенька?
– Прости меня, Катенок, если можешь. И забудем прошлое. Мы живем сегодня и сейчас. А сейчас у меня одно желание – быть с тобой!
– Сейчас – да. А завтра?
– И завтра, и послезавтра, и всегда. И вечно – пока я жив. Потому что я умру раньше тебя, Катенок.
– Мне пора, Алешенька. Поступим так. Я подумаю… три дня. И отвечу. Но не требуй от меня многого.
– Бедности боишься? – вырывается у него.
Она нежно закидывает руку ему за голову.
– Ты однажды предал меня. И я не уверена, что не предашь снова.
Она целует Алешу и пропадает среди суетящейся на улочке молодежи.
«Тебе надо где-то переночевать, парень, – обращается сам к себе Алеша. – Вернешься к Финику?.. Пожалуй, нет. Далеко и…»
Он не заканчивает мысль, точно она ему противна. Достает сотовый.
– Привет, ты сейчас одна?.. И никого не ждешь?.. Тогда скоро буду… Не надо так радоваться, глупышка. Просто мне податься некуда, только к тебе…
* * *Королек
Когда, сидя в маленьком, набитом до отказа автобусике, еду от Финика домой, верещит моя старая безотказная мобила – Никина мамаша сообщает, что ее младший брательник готов встретиться со мной.
Так. Придется на время забыть про Алешу и вплотную заняться Никой. Похоже, я слуга двух господ, который вынужден крутиться, чтобы угодить обоим.
Начинаю тяжело, со страшным скрипом переключать мозги с Алеши на Нику. Меня толкают кондукторша и пассажиры, а я молча, добросовестно, терпеливо думаю о Нике. Но без особого успеха…
Продолжаю это веселое занятие в своей квартире.
На улице мрак первоапрельской ночи. Я таращу пустые гляделки в экран монитора, а мысли блуждают где-то там… А где – понятия не имею.
Я люблю засиживаться за полночь. Кот Королек залезает на мои колени, долго укладывается и, наконец, замирает. И я боюсь пошевелиться, спугнуть его дремоту. А он лежит себе, дымчато-серый, шерстяной, теплый, дышащий и видит какие-то свои удивительные сны.
В свои сорок чувствую себя мирным пенсионером. Порой мне кажется, что я старше Анны, и в этой жизни мне уже ничего не надо, – с утра стучу по «клаве», делая безмозглую унылую работу, а после восьми вечера залезаю в интернет и брожу по его таинственным лабиринтам, как по заколдованному лесу.
Наверное, такое безнадежное спокойствие, когда тебе все по барабану, – это и есть смерть, неторопливая и неотвратимая.
Цветной экран сияет и притягивает меня, точно он огромный плоский магнит. Ты хочешь что-то мне подсказать, друг?
Молчит. Только тихонько гудит компьютер, раздумывая о своем…
– Итак, что мы имеем? – спрашиваю я себя – и не сразу соображаю, что произнес эти слова вслух.
Кот Королек вздрагивает, приподнимает башку и настороженно поводит маленькими треугольными локаторами, ловя внезапные звуки.
– Спи, – говорю ласково, поглаживая его по спинке и за ушками.
Королек поудобнее устраивается на моих коленях и затихает. На столе, рядом с монитором горит настольная лампа, похожая на женщину в красной шляпке-колокольчике. Ее черная гофрированная шейка грациозно изогнута. Вокруг полутьма. Таинственно поблескивают корешки книг. Со стен смотрят горестные глаза давным-давно покончившей с собой дочери Анны.
Принимаюсь усиленно шевелить слипшимися мозгами.
Что мы на сегодня имеем?
Первое: существует некий дьявол, который одной буквой отличается от литературного князя. Похоже, Ника сильно от него пострадала, если накатала в своей тетрадке душераздирающие строчки.
Второе: когда осматривали труп Ники, обнаружилось, что в ее вещах нет мобильника.
Ага.
Теперь попробуем разобраться с Болонскими.
У Никиной мамаши два брата: Станислав и Виктор.
Начнем с младшенького – Виктора – с ним попроще. Сорок семь лет от роду. В браке состоит, но детишек не нажил… Вот вроде бы и все.
Старшенький – Станислав – шестидесятидвухлетний старикан. Вдовец, супружницу похоронил в прошлом году. У него аж двое наследников: Софья (ей сейчас тридцать два года) и Павел (тридцать девять лет).
