Анита Фротсак - Ремонт фарфора
Он удивлялся совершенно искренне. Он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не понимал. К то умеет выбирать духи, тот знает, что носителем духов запах не должен ощущаться.
Его должны чувствовать окружающие. Если чувствуешь запах собственных духов, значит они не твои. Вот и Гена-сан не ощущал своих ароматов. Ибо они его родные.
— Гы-гы… Она что, трахаться со мной намылилась? Так передай ей… этой задрыге… что я не по этому делу… О! Придумал! Скажи ей, что я импотент!
— Ага, скажу, только не рыдай…
Глава 13
«Убить Уэхару»
«Хамагучи», «Хамагучи»… А Уэхару, не надо? Этот вариант ещё ядрёнее. «Уэхару» звучит как «в харю».
После Хамки в Консульстве появилась другая командирша. Уэхара-сан. Такая же задрыга, только злее в двадцать раз. Уж как она жучила наших танцовщиц, выезжающих на экзотические танцы в Японию! Всё, как всегда, познаётся в сравнении…
После отъезда «малышки», консульские русскоговорящие реально загрустили. По сравнению с Уэхарой, Хамагучечка всем казалась ангелом. Во всяком случае, Хамкой её уже никто не называл. Увольнялась она не одна — Гену-сан с собой прихватила.
Не то чтобы совсем с собой, но уволиться заставила. Ей давно надоели Генкины фокусы. Особенно его шашни с танцовщицами через «мадогучи».
Гена-сан явно перебарщивал с «дэ-сука». Не только танцовщицы, но и любая другая барышня, принесшая анкету в Консульство, особенно если она была блондинка, удостаивалась масляного взгляда и всяческих намёков. Намёки были разного характера, от комплиментов до прямого шантажа.
Однажды Хамка сказала, что слышала, как Гена говорил одной девице, что та не поедет в Японию, если не сходит с ним в театр. Слышала или не так расслышала — неважно. Хамагучи плохо знала русский, так что разобрать все слова вряд ли могла.
Порой ей достаточно было мимики.
Этот гнусный эпизод сам по себе ни на что не повлиял, Гена-сан ещё долго оставался в штате Консульства. Лишь увольняясь, «малышка» вспомнила про этот компромат. Да и не только про этот. Сложила всё в кучечку и направила рапорт в административный отдел.
Как уже отмечалось, японцы сами никого не увольняют. Случай с Геной-сан был первым. И последним. Если бы Гена немного подождал, вернее, если бы Хамка не так спешила со своим увольнением, то через полгода японцы не уволили бы никого, даже по рапорту. Ни под каким соусом…
Через полгода в Посольство пошли странные звонки. Мафии, направлявшей танцовщиц в заграничные бары, надоело по полгода дожидаться японских виз. У них план горел.
А Уэхара, ненавидя танцовщиц, давала волю не только словам, но и жестам…
Эти зверства продлились не долго. Вскоре нашлись добрые люди, приструнили ефрейтора в юбке. Однажды утром в Консульстве раздался телефонный звонок. Чей-то нахальный голос, то ли мужской, то ли женский — теперь уже никто не помнит! — произнёс:
— На госпожу Уэхара готовится покушение…
Неприятный звонок террориста в Посольство Японии поставил на уши всех-всех-всех.
И японослужащие, и русскоговорящие забегали с выпученными глазами. Получилось броуновское движение на территории отдельно взятого Посольства. Кто-то сел за руль и помчался в неизвестном направлении. Потом вернулся, неизвестно, за каким рожном. Также внезапно, как и отбыл. Вернувшись, помчался в кабинет Консула.
Доложить обстановку. Так поступали многие, дабы доказать свою лояльность.
Неизвестно кому.
К Послу пробраться было труднее, и все кидались со своими выводами и наблюдениями в кабинет Симоды.
Будучи сама по природе террористкой, Уэхара вела себя спокойно. Достойно вела себя. Первый раз в жизни, может быть, достойно себя повела. В три дня собрала шмотки и, ни с кем не попрощавшись, отбыла по месту прописки. В страну никогда не бледнеющей сакуры…
Все восприняли этот поступок как акт беспримерного героизма. Шутка ли — добровольно отказаться от десяти штук баксов в месяц! Зарплата японоговорящих посольчан — тайна за семью печатями. Но ушлые русскоговорящие каким-то образом неплохо ориентировались в вопросе. От них Юрик узнал следующее.
Меньше всех заколачивала бабка Аояги, медсестра Аояги-сан, которую в народе звали Ёжкой-сан, или Бабкой Ёжкой. Ёжкин ежемесячный оклад составлял 6 тысяч зелени.
«Малышка» клала на карман по 10 тысяч, ну а Симода, знамо дело, ровно в два раза больше — целых 20. В то же время рядовой учитель математики или секретарша, где-нибудь в Осаке или Нагано, получали полторы-две штуки в месяц.
Секретарше, может быть, и хватит худо-бедно до замужества дотянуть, а как быть школьному учителю, отцу двоих детей?
С простой японской публикой Юрику тоже пришлось общаться. Правда, гораздо позже, после увольнения из Посольства. Когда японский язык до нужного уровня подтянул.
Вот тогда-то, задним числом, он и узнал всю правду, а узнав, сильно возмутился.
Целый год в Посольстве он только и слышал, как плохо живётся японо-дипломатам вдали от родины и какие у них трудности с деньгами!
После того рокового звонка в Посольстве ничего сколько-нибудь страшного не произошло. Никого не убили, не ограбили, даже не ранили никого. Сколько ни готовились японцы к осадному положению, сколько ни ждали разбойников, так никто и не появился. Зато отношение к русским наёмникам улучшилось на порядок. Если японцы и раньше-то никого не увольняли, а только выживали, то после несостоявшегося покушения и выживать перестали. Совсем почти исправились. Просто Лида вновь стала «Ридоцькой-сан».
Глава 14
«Белая ночь и синяя „вольвУшка“»
Перед самым увольнением Юрик таки успел подружиться кое с кем из японоговорящих.
С Ёжкой, конечно же, больше не с кем было. Ёжкины племянники хотели Питер посмотреть, и старуха резко вспомнила, что Юрик гид по основной профессии…
Встречать самолёт из Токио поехали в Шереметьево-2 на Ёжкиной машинке. Классная машинка, с электронным управлением. Как на 1994-й год — чудо техники. Затем все вчетвером уселись в «Красную стрелу» и помчались белые ночи смотреть.
По приезде в Питер поселились не где-нибудь, а в «Англетэре», с видом на Исакий.
Племянников было двое: толстенький мальчик-барчук десяти лет и девочка-припевочка лет двадцати. Ей на вид и двенадцати не дать было: ножки кривенькие, колёсиком, зубки ещё кривее.
Толстенькому барчуку жилось явно лучше кривоногенькой сестрички. Бабка Ёжка носилась с ним — не то слово! Попросил матрёшечку купить — взяла сразу три.
Футболочку на своё пузико присмотрел, так тоже три ему было куплено.
На девочку бабка почти не тратилась. А у той, бедняжечки, денег совсем не было, безработная она была, даже 2 штучки в месяц на карман не клала. Да-а-а, нет в Японии матриархата! Мальчишкам кайф, а девчонкам-кривоноженькам вилы и лопата.
Юрику стало жаль японо-племянницу. Как истинный джентльмен, с детства повидавший много заграницы, он взял всю ответственность за бедняжечку на себя: сувениров ей накупил, мороженого. Если бы не Изольда и не мечты о Ляле, он бы даже больше ответственности проявил. Может, даже и международный брак бы получился, кто его знает…
Кривоноженька к концу поездки расцвела, чисто в женском смысле, заулыбалась и даже адресок свой Юрику оставила. На всякий случай.
В той поездке ещё много кой чего смешного было.
Из питерского Консульства прямо в номер к Бабке Ёжке, прямо в «Англетэр», позвонило высокое начальство. Типа «Хамагучи-Уэхара», тот же свирепый кингсайз.
Бабка, естественно, выгнулась-прогнулась. А что делать простой медсестре, хотя бы даже и японской? До высочайшего звонка она планировала посетить с племянниками «Литературное кафе», откуда Пушкин стреляться ездил. А в итоге пришлось раскошелиться на дорогущий ресторан «Пётр Первый». Высшее начальство желало угоститься именно там. От этого начальства зависела дальнейшая бабкина судьба: ехать на четыре года в филиппинскую страну или с вязанием дома сидеть.
Высокое начальство подвалило на тёмно-синей «вольвУшке» с алыми дипномерами.
Выглядело начальство традиционно: сатиновое платьишко с выгоревшей спиной, стоптанные лодочки на небритых ножках, головушка две недели не мыта, в ушках жемчужинки, колготочек ноль. Бросив самый первый взгляд на квази-Хамагучи, Юрик с радостью отметил: кингсайз не нарушен!
Когда начальство парковало синюю «вольвушку» у входа в «Англетэр», там никого не наблюдалось. Маячил унылый швейцар — вот и всех людей. Другие люди нарисовались позже. В частности, откуда-то взялся пузатый нацмен, то ли грузин, то ли азербайджанец, словом, лицо кавказской национальности.
Кавказец, натурально, сразу же заприметил синюю «вольвушку». Он бы её заприметил и без алых номеров, а уж с ними-то — и подавно. В общем, глаз от неё оторвать он уже не мог и с нетерпением ждал выхода хозяина. Ему страсть как хотелось посмотреть на гордого водилу такой смертельной тачки. Не забывайте, какой год был на дворе. Тогда синяя «вольвушка» была мечтой любого совкового миллионера.
