Александр Новиков - Башня
– Ты только скажи мне, брат! – кричал Боря вслед.– Ты слышишь, брат? Не забудь.
Иван уходил, сжимая в руке рукоятку пистолетика.
– Я в авторитете, брат… я в большом авторитете! – кричал Боря.
Иван прошел около километра, свернул во двор и присел на скамейку. Ну вот, уйти тебе, кажется, удалось. А что дальше? Куда теперь? К матери? Но к ней к первой придут. Как только меня установят – а теперь непременно установят, это всего лишь вопрос времени,– так к ней и нагрянут. К матери нельзя. К Лизе? Нет. Нет, ни в коем случае. А кто еще? К кому можно обратиться за помощью?.. Иван вытащил из кармана телефон, открыл «записную книжку», начал «листать». Саня Иванов? К черту. Саня – мужик неплохой, но трепло и бухает крепко. Колян? Колян тоже бухает. Мухин? Когда-то был надежным парнем. Абсолютно. Да ушел в бизнес. У него теперь разговоры только про бабло. А если человек все меряет баблом, то. В общем, нельзя к нему. Серега Слон? Слоняра – человек. Сло-няра всегда поможет. Да только он осел в своей Сорта-вале, до него еще доехать надо… А больше и нет никого. Ни дальних, ни ближних.
Иван положил телефон в карман. И вдруг пронзительно четко осознал, что ему действительно не к кому обратиться за помощью. Это было страшное открытие.
Он сидел на скамейке, курил. Был солнечный день. Ветер гнал легкие перышки облаков по небу, а по асфальту мусор, маршрутки и маленькие пылевые смерчи. Иван осмотрелся. Сушилось белье на веревках. Громко кричали смуглые дети в песочнице. За ними присматривала толстая усатая женщина в ярком хи-джабе. Она сидела на качелях, покачивалась. Качели скрипели.
Ивану стало тошно… тошно, тошно. Он прикрыл глаза, как делал это в детстве, когда хотел спрятаться, отгородиться от внешнего мира. Но, как и в детстве, отгородиться не удалось. Мир присутствовал в виде звуков. Сигналили маршрутки на проспекте Науки, кричали на своем языке дети в песочнице, скрипели качели под толстым задом тетки в хиджабе, звонил телефон… хлопнула дверь подъезда, залаяла собака, завизжали тормоза на проспекте. и звонил телефон. Иван понял, что телефон звонит у него. Он открыл глаза, несколько секунд размышлял: ответить или нет? – и вытащил аппарат из кармана. Он посмотрел на дисплей: конфликтный номер. Ну что – ответить? Телефон надрывался, Иван нажал кнопку и поднес аппарат к уху.
– Иван,– произнес голос Петровича в трубке,– Иван, тебя по телевизору показывают.
– Я знаю.
– ...твою мать! Иван промолчал.
– Ты где сейчас? – спросил Петрович.
Иван опять промолчал. Петрович кашлянул и сказал:
– Если ты дома – уходи. Слышишь меня, Ваня? Немедленно уходи, слышишь?
– Слышу. Спасибо за совет.
Петрович в трубке помолчал, потом спросил:
– У тебе есть место, где можно зарыться?
– А тебе-то что, Герман Петрович?
– Значит, нет… Могу помочь.
– Спасибо, сам справлюсь.
– Чудила! Я же помощь предлагаю… от чистого сердца. Иван молчал, прикидывая, что движет Петровичем:
желание заработать десять тысяч евро или он действительно хочет помочь?
– Ну? – напомнил о себе Петрович.
– Что предлагаешь? – отозвался Иван.
– Спрятаться. Есть у меня нора, где можно отсидеться.
Иван принял решение, спросил:
– Где и когда?
– Во-первых, если ты сейчас дома…
– Я не дома.
– Хорошо. Помнишь, куда ты меня подбросил однажды?
– Да, конечно.
– Давай там же через час. успеешь?
– Нет, не успею,– ответил Иван, прикинув, что ему хватит минут сорок.
– А сколько времени тебе надо?
– Часа два.
– Хорошо,– сказал Петрович,– через два часа жду.
Местом, «куда ты меня подбросил однажды», было кафе на Большом Сампсониевском проспекте недалеко от метро «Выборгская». Иван поехал туда на маршрутке. Доживающую последние дни, разваливающуюся «Газель» вел водитель-таджик. В салоне звучала тягучая восточная мелодия, таджик подпевал. По полу каталась пустая бутылка из-под пива. Когда водитель разгонялся, бутылка катилась назад, когда тормозил, устремлялась вперед, дребезжа, разматывая за собой мокрый след.
Иван сел в самом конце салона, натянул пониже кепку, сделал вид, что дремлет. Маршрутка ехала по Гражданке, за окном лежали грязные улицы. На углу Тихорецкого и Науки стоял наполовину разрушенный дом. В прошлом году «миротворцы» заблокировали здесь группу «террористов». «Террористы» сдаваться не захотели. Тогда к дому подогнали танк. Танк один раз саданул из пушки, и вся правая часть дома превратилась в руины. Убирать их, конечно, не стали.
На этой маршрутке можно было доехать прямо до места встречи, но Иван вышел за два квартала, пошел пешком. На месте был за час с лишним до назначенного времени.
Около метро стоял полицейский автобус. Иван купил таксофонную карту и подошел к таксофону. Ему предстояло сделать очень трудный звонок. Он закурил и несколько минут маялся у таксофона, думал, что сказать. Подошла девушка в длинном плаще, спросила сигарету. Он дал. Она прикурила, сказала: хочешь? Недорого. Он ответил: нет. Она распахнула плащ, сказала: посмотри. Под плащом ничего, кроме чулок, не было. Он шагнул в открытую кабинку таксофона, вставил карту и набрал номер. Женский голос произнес: добрый день, кредитный отдел. Менеджер Юлия. Чем я могу вам помочь?.. Этот голос Иван знал, всегда здоровался: привет, Юля. Это Иван. Очень поможешь, если позовешь Лизу… Сегодня Иван намеренно, насколько возможно, изменил голос, сухо произнес: с Морозовой соедините.– Минуту. В трубке зазвучала бравурная музычка, а через десять секунд он услышал голос Лизы. Быстро произнес: ничего не говори. Только слушай. У меня небольшие проблемы. Я их решу. Но для этого требуется время. Приходить ко мне нельзя, звонить тоже. Она попыталась перебить: Иван!.. Он приказал: молчи, Лиза, молчи. Сейчас мне придется уехать. Ненадолго. Не очень надолго. Если тебе будут задавать вопросы обо мне – ты ничего не знаешь. Как только смогу – позвоню. Он повесил трубку и вышел из кабинки. Обматерил себя. Подумал: урод – ведь ни одного ласкового слова не сказал ей.
Девица в плаще уже предлагала себя двум нетрезвым мужикам. Мужички вроде бы проявили интерес, но подошел полицейский, взял девицу за локоть и увел в полицейский автобус.
В кафе Иван не пошел, устроился в заброшенном ларьке метрах в восьмидесяти от заведения. В стенке ларька были пулевые отверстия. Иван подумал: интересно, кто же здесь смерть принял?.. Он закурил и достал из рюкзака бутылку пива. Открыл, сделал глоток. За грязным, разбитым стеклом был солнечный день. Холодный, неуютный, с ветром и с пылью. Там ходили люди, летали птицы и бродили собаки. Террористу не было места среди них.
Герман Петрович – всклокоченный, небритый – появился за три минуты до срока. Он заглянул в кафешку, не нашел там Ивана и вышел на улицу, стал ходить взад-вперед перед входом. Он явно нервничал, часто поглядывал на часы. Иван выжидал. Через четверть часа Петрович все-таки позвонил.
– Ты где? – спросил он Ивана, когда тот отозвался.
– Далеко.
– То есть как?
– Вот так. я решил уехать.
– Вот чего,– протянул Петрович.– Ну… ну, в общем, правильно. А сумеешь выскочить из города? Сейчас везде полно полиции.
– Уже выскочил. Спасибо тебе за все, Герман Петрович. Удачи.
– И тебе удачи, Иван Сергеич.
Иван выключил телефон. Петрович тоже сложил свою «раскладушку», развел руками. Несколько секунд он стоял посреди улицы, потом побрел в сторону Невы. Иван, наблюдавший за напарником из глубины ларька, вздохнул с облегчением. Если бы предложение Петровича было западней, то Петрович, конечно, стал бы названивать в полицию. Но он не стал никуда звонить.
Минут пять Иван шел следом за Петровичем. На набережной нагнал, взял под локоть.
– Иван! – обернулся Петрович.– Ты.
– Я, Герман Петрович, я.
– Так как же. Ты что – не доверяешь мне?
– Извини, Петрович, но береженого, как говорится.
– Понятно,– Петрович почесал всклокоченную голову. Потом спросил: – Ну что – идем?
– Веди в свою нору.
Они двинулись на Петроградскую сторону. Шли пешком и врозь – Петрович впереди, Иван сзади. На Гренадерском мосту тоже стояла машина полиции. У Петровича проверили документы, у Ивана – нет. Минут двадцать они шлепали в глубь острова. Наконец на Большой Монетной Герман Петрович остановился, подождал Ивана и сказал: пришли. Вон там наша с тобой нора. Он показал пальцем на торец высоченного старинного дома. Стена была совершенно глухой – сплошное кирпичное полотно. И только под самой крышей виднелось маленькое окошко. На него и показывал Петрович.
– Гнездо,– сказал Иван.
– Что? – спросил Петрович.
– Гнездо это, говорю, а не нора.
Пешком – старинный лифт, узкий, тесный, похожий на двуспальный гроб, конечно, не работал – поднялись на шестой этаж. А этажи здесь были такие, что в пересчете на «хрущевский стандарт» получалось никак не ниже одиннадцатого, но более реально – двенадцатого. Петрович дважды останавливался передохнуть. На четвертом этаже столкнулись с мужчиной. Он был в домашних тапочках и в синем с серебристыми вставками спортивном костюме, стоял у окна, курил, пепел стряхивал в консервную банку. Петрович поздоровался: добрый день.
