Эд Макбейн - Дело по обвинению
– Эти ребята, мистер Уолш, убили другого мальчика.
– Да, я знаю об этом.
– Могли бы вы простить их поступок на том основании, что их родители неуравновешенные личности?
– Могу ли я простить убийство? – спросил Уолш.
– Да.
– Это ваше дело определять виновность, мистер Белл, а не мое. Я имею дело с живыми людьми, а не с их поступками.
Хэнк кивнул:
– Можно мне теперь повидать этого Ди Паче?
– Конечно, мистер Белл. – Когда он стал подниматься, телефон зазвонил вновь. – Черт бы его побрал, – буркнул он. – Бетти, возьмите, пожалуйста, трубку. Прошу сюда, мистер Белл.
* * *У мальчишки были рыжевато-медные волосы, карие глаза, как у его матери, ее овал лица и ее рот – странно женственный для подростка, который уже становится мужчиной. Он был высок и мускулист, большие руки выдавали в нем уличного забияку.
– Если вы фараон, – сказал он, – то я не желаю с вами разговаривать.
– Я прокурор, – ответил Хэнк, – и будет лучше, если ты поговоришь со мной. Я буду обвинителем в вашем процессе.
– Значит, мне надо помалкивать. Хотите, чтобы я сам помог вам отправить меня на электрический стул?
– Я хочу узнать, что произошло в тот вечер, когда был убит Моррез.
– Ах вот что? Ну так идите и спросите у вашего Морреза. Может, он вам и расскажет. А я вам говорить ничего не обязан. Разговаривайте с моим адвокатом – мне их суд целых четырех назначил. Вот и идите к ним.
– С ними я уже говорил и они не возражают против того, чтобы я расспросил тебя и твоих приятелей. Ты наверное знаешь, что тебе грозит. Твои адвокаты тебе это объяснили.
– Мое дело будет разбирать суд для несовершеннолетних преступников.
– Нет, Дэнни, тебя будут судить вместе с другими.
– Ах вот как?
– Да. Твое дело будет рассматриваться в следующем месяце в суде округа. Тебе дадут возможность защищаться, но нянчиться с тобой никто не собирается. Ты убил человека, Дэнни.
– Ах так? Это вы еще должны доказать, мистер. Я не виновен, пока моя вина не доказана.
– Это верно. А теперь расскажи, что произошло вечером десятого июля?
– Я уже сто раз это рассказывал. Мы вышли пройтись. Чумазый на нас набросился и мы его прикололи. Это была самозащита.
– Мальчик, которого вы прирезали, был слеп. Неужели ты не понимаешь, что присяжные никогда не поверят, будто он напал на вас.
– А мне плевать, поверят они или нет. Все было так, как я говорю. Можете спросить Бэтмэна или Башню. Они вам скажут то же самое.
– Кто такой Бэтмэн?
– Апосто. Так его прозвали.
– Кто его так прозвал?
– Ребята из его клуба.
– Какая это банда?
– Вы же сами знаете. Чего вы меня подначиваете?
– Вопросы задаю я, – сказал Хэнк. – Как называется эта банда?
– «Альбатросы». – Дэнни помолчал: – И это не банда. Это клуб.
– Понимаю. А чем отличается банда от клуба?
– «Альбатросы» никогда ни к кому не лезут.
– В таком случае, что же вы делали в испанском Гарлеме вечером 10 июля, если не собирались ни к кому лезть?
– Мы вышли погулять.
– Ты, Башня, (это, вероятно, Рирдон) и Бэтмэн. Правильно?
– Да, – ответил Дэнни.
– Почему его называют Башней?
– Не знаю. Наверно, потому, что он высокий. И еще – очень сильный.
– А как называют тебя?
– Дэнни.
– А прозвище?
– А на что мне нужно прозвище? А уж если на то пошло, Дэнни – тоже прозвище. По-настоящему меня ведь зовут Дэниел.
– Зачем ты вступил в банду, Дэнни?
– Я не состою ни в какой банде.
– Ну, так в клуб?
– Я не состою ни в каком клубе.
– В таком случае что же ты делал с двумя «альбатросами» вечером десятого июля?
– Они позвали меня погулять, и я согласился. Вот и пошел. Это ведь не запрещено.
– Это нет, но убийство запрещено.
– Ну, это была самозащита.
– Дэнни, ты говоришь чушь, и ты знаешь это. Он же слепой.
– Ну и что?
– А вот что. Если ты будешь настаивать на своем, то я могу гарантировать тебе одно: ты попадешь на электрический стул.
Помолчав, Дэнни сказал:
– А вы разве не этого добиваетесь?
– Я добиваюсь правды.
– Я и сказал вам правду. Башня, Бэтмэн и я гуляли. Чумазый напал на нас, и мы его подкололи. Вот и вся правда.
– Ты ударил Морреза ножом?
– Конечно, я. Сволочь чумазая набросилась на нас, я ударил его четыре раза.
– Почему?
– Потому что хотел его ударить. Вы что же, думаете, я боюсь ударить ножом? Да я могу пырнуть любого, кто станет меня задирать.
– Слепого?
– А, бросьте вы! Слепой да слепой – надоело! Он на нас набросился.
– Как же он мог на вас наброситься, когда он вас не видел?
– Спросите его. Может, он нас слышал. А может, он вовсе и не был слепым. Может, он только притворялся, что слепой, чтобы...
– Дэнни, Дэнни!
– Откуда я знаю, чего он на нас набросился? Но он набросился, это факт. Ну и получил, что хотел. Но только уж «альбатросы» зря не пристанут. Они сами ни к кому не лезут, но уж если дело дойдет до драки, то увиливать тоже не станут.
– Хорошо, Дэнни. Вы втроем придумали это, и может быть, придумали не так уж плохо. Но только факты говорят о другом. Я думаю, у тебя хватит сообразительности изменить кое-что в своей истории, когда ты узнал факты.
– Я вам все рассказал, как было. Вы что, хотите, чтобы я вам соврал?
– Чего ты боишься, Дэнни? Кого ты боишься?
– Никого и ничего я на свете не боюсь. И вы это запомните. И вот что вам еще скажу. Хоть вы и говорите, что я отправлюсь на электрический стул, только вы ошибаетесь. Потому что этому не бывать. А вот на вашем месте я бы поостерегся.
– Ты мне угрожаешь, Дэнни?
– Просто советую.
– Неужели ты думаешь, я испугаюсь шайки малолетних хулиганов?
– Чего вы испугаетесь и чего нет, этого я не знаю, только я бы, скажем, не стал связываться с пятьюдесятью парнями, которые и пришить могут.
– Ты имеешь в виду «альбатросов»?
– Ничего я в виду не имею. Просто берегитесь, мистер.
– Спасибо за предупреждение, – сухо сказал Хэнк. – А у тебя настоящий талант, Дэнни.
– Да? А это еще что такое?
– Я пришел сюда потому, что твоя мать сказала мне...
– Моя мать? Ее-то зачем сюда впутываете? Зачем вы ее вызывали?
– Я ее не вызывал. Она сама ко мне пришла. И сказала, что ты не «альбатрос» и никого не убивал. Когда я объяснил это твоим адвокатам, то они дали согласие, чтобы я с тобой поговорил. Вот я и пришел. А теперь я твердо знаю: ты член банды и убил этого мальчика хладнокровно и с обдуманным намерением. Поэтому-то я и сказал, что у тебя талант, Дэнни.
– Я его хладнокровно не убивал. Я ударил его ножом защищаясь, и я не хотел его убивать. Я только старался, чтобы он меня не ударил.
– Он же ведь был слепой, – сердито сказал Хэнк.
– Не знаю, какой он там был, это меня не касается. Для того, чтобы пырнуть человека ножом, не обязательно быть зрячим. Пырнуть можно даже и темной ночью. Нужно только почувствовать, куда, и тогда ударить. Ни черта вы об этом не знаете, сволочь вы этакая!
– Замолчи, Дэнни!
– А кто вы такой, чтобы я перед вами молчал? Вам еще повезло, что мои адвокаты вообще вас ко мне пустили. Никто за вами не посылал, сами пришли, по своей воле. Ну ладно, раз вы тут, я вам еще раз скажу: мы гуляли там по улице, а чумазый скатился со своего крыльца как сумасшедший и накинулся на нас с пером. И мы его пырнули, потому что либо он, либо мы. Если он помер, то дело худо, конечно. Только нечего было задираться.
Хэнк поднялся:
– Ну что ж, Дэнни! Я тебя выслушал. Желаю удачи!
– И держитесь подальше от моей матери, мистер, – сказал Дэнни. – Лучше держитесь от нее подальше. Слышите?
– Слышу.
– Тогда лучше делайте, как вам говорят.
– Я сделаю только одно, Дэнни. Я отправлю тебя и твоих друзей на электрический стул за убийство ни в чем неповинного мальчика.
У себя в кабинете он увидел письмо, адресованное мистеру прокурору Генри Беллу. Разобрав эти чернильные каракули, он вскрыл конверт и вытащил листок. Тем же почерком, что и на конверте, там было написано:
«Если „альбатросы“ умрут, то следующим будешь ты».
Глава 4
На следующее утро Хэнк отправился в Гарлем и мгновенно понял, что того Гарлема, который он знал, больше не существует.
На северной стороне улицы, от угла Второй авеню, где прежде стоял бакалейный магазин и где он в жаркие летние дни рассматривал открытки, на полквартала простиралась ровная площадка, расчищенная будозерами для постройки нового дома. Дом, в котором он родился и вырос – его тетка Сэри была повитухой и принимала роды, – все еще стоял в середине квартала на южной стороне улицы, но витрины кондитерской рядом с ним были забиты досками, а дома напротив уже начали сносить.
– Эти ребята не отсюда, – сказал сыщик первого класса Майкл Ларсен. – Это будет еще на несколько кварталов дальше, сэр.
– Я знаю, – ответил Хэнк.
Он снова взглянул на улицу, ощущая изменение как нечто живое и думая о том, действительно ли это изменение означает прогресс. Если география Гарлема и изменилась, если общая архитектура города и наложила на сеть его улиц новый отпечаток голого красного кирпича, которым теперь были облицованы пещеры жителей Милтауна, то изменилось также и население всего Гарлема. Его раннее представление о трех Гарлемах было понятием чисто территориального деления – итальянский, испанский и негритянский. Мысленно он тогда даже возводил между ними пограничные посты. Теперь он понимал, что границы, разделяющей все эти территории, уже не существовало. Гарлем был Гарлемом.
