Екатерина Лесина - Лунный камень мадам Ленорман
– Я велю подать чай… обед через час. Спустишься вниз, там со всеми и познакомишься. Машка…
Она замерла, глядя на него голубыми глазищами. Вот же чудо, хоть ты хватай ее в охапку и вывози с острова. Заклюют же!
– Никого тут не бойся, ясно? А станет кто обижать, мне жалуйся.
Но ведь не пожалуется. Такие терпят, сколько могут. А когда терпение иссякает, бегут. И Мефодий понял, что ему очень не хочется, чтобы это чудо синеглазое сбежало. Как-то вот… должен же в доме быть хоть один нормальный человек помимо него самого?
Первым делом Машка сняла одежду. Расстроилась до невозможности. Костюм-то новый, купленный специально для этой поездки. И Машке он нравился – светло-серый, из мягкой ткани, которая отнюдь не выглядела синтетикой. Сидел хорошо, она себя в нем чувствовала взрослее, солидней.
А ее в грязь.
В лужу.
Извиниться даже не соизволили. Напротив, вытащили, тряхнули, словно она, Машка, кукла, и велели молчать о женщине в белом. Дескать, примерещилось. Но Машка-то знает, что она видела!
Была женщина. Стояла на стене. А потом шагнула со стены и…
Вспомнив пропасть и кипящие воды озера, Машка вздрогнула. Выходит, незнакомка погибла? Покончила жизнь самоубийством? А этот тип, Федор, собирается скрыть?
Но как можно скрыть самоубийство? Ее ведь хватятся, той женщины. Искать станут. И тело…
Жуть!
Машка испытывала огромное желание немедленно позвонить Галке, рассказать обо всем и потребовать, чтобы Галка вызвала полицию. Ну или самой вызвать. А потом сбежать.
Стук в дверь заставил ее вздрогнуть.
– Кто там?
– Я, – ответил тип и, не дожидаясь разрешения, вошел. Машка только и успела, что набросить на плечи покрывало. Завернулась в него, как в накидку, и уставилась на типа, надеясь, что он сообразит, насколько не вовремя объявился.
– Я подумал, что нам следует прояснить кое-какие детали. – Он уже успел переодеться, и мокрые синие джинсы сменились сухими. А одна майка – другой. – Это пока вы не натворили глупостей.
– Каких?
Он догадался о Машкиных мыслях про полицию. Точно.
– Та женщина, которую вы видели, – он дернулся, словно сама тема была крайне неприятна. – Ее на самом деле не существует. Конечно, если вы не верите в призраков.
– Призраков? – повторила Машка.
– Призраков. Духов. Привидений. Полтергейстов. Всякую сверхъестественную хрень. Вы же не верите?
– Не верю.
Вообще-то Машка не то чтобы совсем не верила, но признаваться в слабости ей было неудобно.
– Вот и замечательно. Думаю, сегодня же вам расскажут местную легенду…
– Но та женщина…
– Актриса, которую наняли, чтобы попугать меня.
Машка окончательно растерялась. Тип не выглядел напуганным, скорее очень-очень злым. Да и сама шутка, кто бы ее ни затеял, выглядела… нелепо.
– И вряд ли с ней случилось что-то плохое. Там или пещера, или карниз, но мне случалось видеть и более впечатляющие трюки, – он потер щеку. – В общем, пожалуйста, не упоминайте о том, что видели.
Тип даже снизошел до того, чтобы вежливым быть.
– Не буду, – пообещала Машка.
Не то чтобы его рассказ успокоил, скорее уж появилось много вопросов, но полиция в этом доме явно была бы лишней.
– Вот и умница.
Он ушел довольным, а Машка, скинув покрывало, отправилась в душ.
Следовало признать, что, несмотря на не самую теплую встречу, поселили ее с шиком. Небольшая и уютная гостиная с декоративным камином, спальня, окна которой выходили на озеро. Гардероб. И санузел.
Горячая вода окончательно примирила Машку с жизнью. А шоколадный батончик, благоразумно спрятанный в бауле, поднял настроение на недосягаемые высоты. Жизнь в целом прекрасна, а с мелкими неприятностями Машка как-нибудь да справится.
Она доедала батончик, когда в дверь поскреблись.
– Войдите, – сказала Машка, отчаянно запихивая последний кусок шоколада в рот.
Немолодая женщина со взбитыми, выкрашенными в ярко-рыжий колер волосами, проскользнула в Машкину комнату бочком.
– Надо же, – сказала она, оглядевшись. И повторила. – Надо же…
Взгляд ее сделался колючим, недружелюбным. И Машку она разглядывала долго, а Машка, не выдержав, разглядывала женщину. Некрасивая. Постаревшая, но отчаянно пытающаяся скрыть возраст. Пудрится без меры, и пудра забивается в морщины, отчего круглое личико кажется изрезанным трещинами.
Ресницы наклеены. Губы подведены. И помада дешевая, какого-то невероятного ярко-лилового оттенка. Впрочем, он сочетается с пластмассовыми бусами, что в три нити обвивают полную шею женщины. И горох на желтой ее блузе такого же цвета.
– Извините, – прервала Машка затянувшееся молчание. – Чем могу вам помочь?
– Я – Софья Ильинична, – женщина одернула блузу.
– Очень приятно. Мария Ивановна. – Машка всегда немного переживала по поводу своего имени, слишком уж простого, а в сочетании с отчеством и вовсе обыкновенного, скучного.
– Машенька, – тотчас переделала женщина и расплылась в притворной улыбке. – Я мама Гришеньки. Вы будете заниматься с моим мальчиком английским…
Она схватила Машку за руку, впившись в кожу длинными наклеенными ногтями.
– Я хотела сказать, что Гришенька – очень талантливый мальчик, которому нужен особый подход. Вы же понимаете?
– Да, конечно.
Машка вообще ничего не понимала, но готова была слушать. Женщина хотя бы не о призраках речь вела, а о работе.
– В последнее время он стал немного рассеян. Но такое горе… такое горе… вам говорили?
– Упоминали, – осторожно заметила Машка.
– Его отец погиб! Трагическая случайность, хотя его предупреждали. Он был замечательным человеком. Кирочка очень любил Гришеньку… и Гришенька теперь страдает. Он всегда был чутким мальчиком…
Машка слушала. Голос у Софьи Ильиничны был высоким и визгливым. И порой он больно ударял по Машкиным нервам, которые, оказалось, успели расшататься.
– Мефодий к нему слишком строг. Не специально, нет, но вы же видели этого человека…
– Когда? – вырвалось у Машки.
Но Софья Ильинична на вопрос внимания не обратила.
– Черствая натура. Совершенно не способная к переживаниям. Его даже смерть собственного брата не задела!
Если Машка видела Мефодия Архиповича, то получается… она видела двоих мужчин. И паренек, который разглядывал ее в холле, не скрывая насмешки, никак не может быть нанимателем. Тогда получается, что этот тип… этот хамоватый безумный тип… он и есть хозяин?
– На похоронах и слезинки не пролил. – Софья Ильинична, оставив в покое Машкину руку, плюхнулась в кресло. Юбка ее, сдобренная многочисленными воланами, задралась, обнажив круглые коленки. – А я так рыдала… думала, что сердце остановится.
Она прижала руки к массивной груди.
– Очень вам сочувствую, – сказала Машка, отводя взгляд и от груди, и от лиловых бус, и от рук с лиловыми, словно испачканными в чернилах, ногтями.
– Эта стерва, Грета, еще смеялась… они все смеялись над Кирочкой, и только я любила его по-настоящему… я говорила ему, что он должен уехать с острова. Что нельзя игнорировать предупреждения. Женщина в белом лишь бы кому не показывается!
– Какая женщина?
– В белом. Призрак, Машенька. Или вы не верите в призраков?
– Я… никогда прежде с этим не сталкивалась.
До сегодняшнего дня. Но язык Машка благоразумно придержала.
– Это ведь старый дом, – махнула рукой Софья Ильинична. – А какой старый дом без истории? Но вы не волнуйтесь, она показывается лишь тем, над кем довлеет рок.
Прелестно. Ничего подобного Машка не ощущала.
– Кирочка ее видел, и не единожды. А Мефодий над ним посмеялся, только, – Софья Ильинична перешла на шепот, – мне кажется, что она и ему показалась…
Если так, то понятно, отчего Мефодий просил не рассказывать о встрече. Актриса? Шутка?
Очень дурная шутка!
– Но он в жизни не признается. И еще, милочка, – тон Софьи Ильиничны вдруг изменился, исчезла из него былая сладость. – Мой вам совет, держитесь от него подальше. Страшный человек.
Неприятный, конечно, но вот чтобы бояться…
– У него… – Софья Ильинична наклонилась. Ее духи были невыносимо сладкими, и Машка поморщилась, уговаривая себя потерпеть. – У него жена умерла… утонула. Странное дело, – сочли несчастным случаем. И я, признаться, жалела его. А потом и Кирочка вдруг утонул. Тоже несчастный случай. А где один, там и другой. Понимаете?
Намек был более чем прозрачен. И Машка кивнула, показывая, что понимает и всецело разделяет опасения Софьи Ильиничны. А себе мысленно пообещала сбежать из этого ненормального дома при первой же возможности.
– Вот и ладненько. – Софья Ильинична расплылась в улыбке, которая показалась Машке насквозь лживой. – Значит, мы договорились? Вы присмотритесь к Гришеньке… будьте с ним помягче. И не опаздывайте к обеду. Грета этого не любит.
Обед подавали в огромном зале, выдержанном в зелено-золотых тонах. Должно быть, в ясную погоду здесь было красиво, но сейчас столовая производила донельзя мрачное впечатление. Узкие окна, подернутые рябью дождя, почти не пропускали света. И стены казались черными, длинный стол был слишком велик для шестерых человек. А канделябры со свечами и вовсе не уместны.
