Эдуард Хруцкий - Приступить к ликвидации
Девушка смотрела на него просто и ясно. Она совершенно не терялась в этом служебном кабинете, чувствуя себя здесь естественно и просто. Сделала маленький глоток, подула.
- Горячий.
- После холода хорошо. Вы мне расскажите про Олега, Лена. Где познакомились, где бывали, как зашел разговор о шрифте?
- Неужели это так важно?
- Очень. Вы комсомолка, сейчас война, сами должны понимать, что просто так вас сюда к нам не пригласили бы.
- А как мне называть вас? - поинтересовалась девушка.
- Иван Александрович.
- Я познакомилась с Олегом летом. В ЦПКиО. Там в летнем театре для красноармейцев концерт был, я туда попала. Олег сидел на соседнем кресле. Я еще подумала - молодой, здоровый, а не в армии. Потом у меня каблук на босоножке сломался. А он подошел, сказал, посиди, мол, здесь, и убежал. Пришел - каблук на месте. Потом он сказал мне, что артист и режиссер, пригласил в гости к своему товарищу.
- Где живет товарищ и как его зовут?
- На Сивцевом Вражке, зовут Славой. У него чудесные пластинки и патефон заграничный. Мы пили у него чай, разговаривали о театре.
- Вы бывали у этого Славы?
- Да, несколько раз.
- Значит, адрес помните?
- Сивцев Вражек, дом три, квартира один.
Муравьев, сидевший в углу, встал и вышел в другую комнату.
- Вы часто встречались?
- По-разному. Олег много ездил в составе фронтовых бригад.
Вошел Муравьев, положил перед Даниловым бумажку. Иван Александрович прочитал:
"Гостев Олег Борисович в Москве не прописан. В кадрах Москонцерта не значится. В Сивцевом Вражке, 3, квартира 1, проживает Шумов Вячеслав Андреевич. Через час его доставят сюда".
Данилов прочитал еще раз, положил записку в папку.
- Кого из друзей Гостева вы знаете?
- Только Славу и телефонное знакомство с Соломоном Ильичом.
- Гостев приносил вам продукты?
Лена покраснела, помолчала, собираясь с мыслями, и ответила не очень уверенно.
- Приносил... Конфеты... Шоколад... Вино... Недавно несколько банок консервов. Он получаст все это за концерты.
- Пусть так, пусть так. Да вы пейте чай, он, наверное, совсем остыл, - улыбнулся Данилов.
Он смотрел на эту славную девушку и думал о том, сколько раз она смотрела кинофильмы "Цирк", "Машенька", "Горячие денечки". Как ей хотелось стать такой же, как Любовь Орлова и Окуневская. Наверное, она ходила в самодеятельность.
- Кстати, Лена, вы участвовали в самодеятельности?
- Вы знаете, Иван Александрович, я даже училась в драмстудии театра.
- Это, кажется, на площади Журавлева?
- Да. Потом война, эвакуация. Мне предложили уехать, но я пошла на трудфронт. Сейчас работать надо.
- Это вы правы. Только если у вас талант, вы могли бы много пользы принести.
- У нас в типографии есть группа девчат, мы организовали концертную бригаду. В свободное время ездим по госпиталям, выступаем перед ранеными.
- Подождите, я вам горячего чаю подолью. Лена, когда Гостев попросил вас принести шрифт?
- Месяц назад, до Нового года. Я не придала этому значения. Потом он опять завел этот разговор и сказал, какие именно литеры ему нужны.
- А для чего, он говорил?
- Сказал, что приехал Охлопков, организует новый театр. Особый фронтовой театр. Им надо напечатать программы, а литер некоторых нет.
- А печатная машина?
- Он сказал, что в театре есть "Бостонка".
- Гостев обещал устроить вас в театр?
- Да.
- Лена, вы должны нам помочь. Позвоните Соломону Ильичу и попросите Гостева встретить вас завтра, скажите, что все готово.
- Хорошо.
НИКИТИН
Ничего нет хуже, чем ждать да догонять. Люди делом занимаются, а здесь сиди, карауль телефон да этого Соломона.
Никитин сидел на диване. На голове обручи наушников. Тоненький проводок шел к телефонному аппарату. Телефон висел в коридоре на стене.
Хозяин дома, Соломон Ильич Коган, оказался портным. Лет ему было под семьдесят, поэтому к приходу оперативников он отнесся философски.
- Я в вашем МУРе знал одного человека, он допрашивал меня еще при нэпе. Занятный был мужчина.
- А вы, папаша, - прищурившись, спросил Никитин, - и тогда с блатными дело имели?
- Я, молодой человек, имел дело со всякими. Я закройщик, а хорошо одетыми хотят быть все: и директора трестов, и актеры, и, как вы выражаетесь, блатные.
- У вас, папаша, нет правового самосознания.
- Чего нет, того нет, молодой человек. Зато есть руки.
- Я в Туле тоже одного рукастого знал, так ему тридцатку нарисовать раз плюнуть.
- Каждый знает тех, кого знает, - таинственно и непонятно сказал хозяин и пошел в комнату кроить.
В квартире томились еще два оперативника и парень из отдела оперативной техники. Про Гостева хозяин сказал, что это очень милый человек, артист Москонцерта. Шил у него пальто, а потом попросил разрешения дать его телефон девушке Лене.
- У него кошмарная личная драма, - пояснил хозяин, - жена истеричка.
Соломон Ильич, что-то напевая, кроил. Оперативники томились, техник занялся делом, начал чинить электрический утюг, а Никитин рассматривал старые журналы мод.
До чего же хороши там были костюмчики. Брючки фокстрот, пиджаки с широкими плечами и спортивной кокеткой.
Надеть бы такой габардиновый светло-песочный костюм да пройтись по Туле. Смотрите, каким вернулся в родной город Колька Никитин.
Время шло. Телефон звонил редко. Хозяин говорил с племянницей, потом позвонила Лена и назначила Гостеву свидание утром у проходной. Долго Соломон Ильич говорил с каким-то капризным заказчиком.
Положив трубку, хозяин хитренько посмотрел на Никитина и сказал:
- Вот что, молодые люди. У меня есть картошка и лярд. Мы сейчас все это поджарим и поедим. А то вы с голоду умрете. И чаю попьем. Пошли на кухню.
БЕЛОВ
- Ну, Толик, - сказал Кузин, - как дальше жить будем?
Они сидели в кабинете Кузина, электричество горело вполнакала, поэтому капитан зажег керосиновую лампу-трехлинейку. Кочан молчал, шмыгал носом, вздыхал. Предательство бабки здорово подломило его. Возможно, именно сейчас он задумался над словами Кузина. Белов не вмешивался пока. Пять минут назад ему привезли фотографию Олега Гостева.
- Так что, Толик?
- Торговал я, конечно, - шмыгнул носом Кочан, - так жизнь такая.
- Что ты про жизнь-то знаешь? - Кузин встал, по стенам метнулась его сломанная тень. - Люди ее, эту жизнь, на фронте защищают, а ты? Наш, советский пацан, своих сограждан обираешь. Как это понимать, Толик?
- Да я разве... Я что... Боюсь я его... И все пацаны боятся...
Белов положил перед Толиком фотографию убитого. И по тому, как задрожали руки задержанного, как заходило, задергалось лицо, Сергей понял - знает.
- Знаешь? - резко спросил Белов.
- А кто его? Артист?
Белов протянул фотографию Гостева.
- Этот?
- Он... Женька Артист... Это он Витька? Ну, ему не жить...
- Кто такой Витек?
- Кличка у него Царевич. Не московский он. Из Салтыковки. Он от деловых к Артисту приезжал.
- Фамилия Артиста?
- Не знаю.
- Где живет?
- Не знаю. Он ко мне сам приходил. Говорил, где товар взять, деньги забирал.
- Твои дружки его знают?
- Видели.
- Они тоже работают на него?
- Через меня.
- Когда должен прийти Артист?
- Не знаю.
- Выйди, Толик, в коридор.
- Ну вот что, Евгений Иванович, - сказал Белов голосом, не терпящим возражения, - раз я старший, то мое решение такое. На квартире Кочана сажаем засаду. С утра сориентируй всех. Покажи карточку Артиста.
ДАНИЛОВ
Вячеслав Андреевич теребил руками шапку.
- Да вы успокойтесь, чего волнуетесь, - улыбнулся Данилов.
- А вас в МУР вызывали? - внезапно спросил Шумов.
Вопрос был настолько неожиданный, что Иван Александрович на секунду растерялся даже. Потом, представив себе ситуацию, расхохотался. Шумов тоже улыбнулся, но грустновато.
- Нет, - ответил Данилов, - не приходилось мне.
Ему положительно нравился этот худощавый, сдержанный человек. Одет был Шумов в хороший костюм, сорочка на нем была заграничная. Над карманом пиджака были нашиты две полоски за ранения - золотистая и красная.
- Где это вас? - спросил Данилов.
- В декабре сорок первого под Волоколамском.
- Да что вы? Я тоже там воевал.
- Вы?
- Представьте себе. В сводном батальоне НКВД.
- Значит, соседи. Я помвзвода был в Третьей ополченческой бригаде. По ранению уволили вчистую.
- Где работаете?
- В Московском драматическом театре помрежем. Я до войны в театральном институте учился. Ушел добровольцем. Ранило. Вот работаю. Говорят, институт возвращается, опять пойду учиться.
- Послушайте, Шумов, вы этого человека знаете?
Данилов протянул ему фотографию.
- Женька Баранов, - мельком взглянув на нее, ответил Шумов. - Что, за спекуляцию попал?
- Почему вы так считаете?
- А его из нашего театра за это поперли. В сороковом театр ездил в Латвию. После воссоединения. Ну он там и развернулся. Спекулянт. Пустой человек.
