Шарль Эксбрайя - Оле!… Тореро!
– Как ты меня нашел, Эстебан?
– Консепсьон посоветовала мне пойти по этой дорожке. Она поливала цветы.
Луис вздохнул:
– Да, знаю… Для нее вполне достаточно цветов.
– Тогда как тебя апельсины не очень-то привлекают, а?
– Нет, не очень. Вернемся?
– Как хочешь.
Мы оба чувствовали, что сейчас произойдет важный разговор. Я решил начать первым:
– Твоя жена боится меня.
Он удивленно остановился:
– Боится?
– Похоже, она опасается, что я приехал вовсе не для того, чтобы засвидетельствовать вам свою старую дружбу.
– Но это же не так, правда?
Я не сразу ответил. Он весь напрягся в ожидании.
– Теперь, когда я удостоверился в вашей благополучной жизни, мне лучше сразу же уехать. Ты сможешь отвезти меня в Альсиру, когда мы вернемся домой?
Он взял меня под руку.
– Не знаю, что вообразила себе Консепсьон, но я хочу, чтобы ты остался, нравится ей это или нет! Я изнываю от скуки, разыгрывая из себя помещика. Меня не интересует сельское хозяйство, разве только животные…
– А именно быки, да?
– Да.
Мы двинулись вперед, и каждый думал о том, как продолжить прервавшийся разговор. Луис принудил себя рассмеяться, прежде чем сказал:
– Знаешь, я сохранил отличную форму.
– Да, я уже удостоверился в этом.
– Как это?
Я решил сжечь за собой мосты:
– Я только что видел, как ты работал.
Он отреагировал совсем не так, как я ожидал. Дрожащим голосом Луис спросил:
– Твое мнение?
– Положительное.
– Правда, Эстебан?
– Правда.
Он вздохнул полной грудью. Казалось, я снял с него тяжелый груз и вернул ему уверенность в самом себе, уверенность, которая теплилась, но не могла проявиться без подтверждения другого человека.
– Спасибо, амиго…
В долгом молчании мы уже подошли почти к дому. Вдруг он робко спросил:
– Как ты думаешь, если бы представился такой случай, я смог бы выступить и не вызвать смеха?
– Уверен в этом.
Он очень крепко сжал мне руку.
– Ты вернул мне жизнь, Эстебан.
Как ребенок, которому хочется игрушку и который не решается ее попросить, Луис прошептал:
– Только кто сможет мне поверить? И рискнуть поставить на меня свои деньги?
– Кроме того, существует Консепсьон…
Он пожал плечами, как бы показывая, что это не станет для него главным препятствием.
– Но ведь после смерти Пакито ты ей пообещал…
– Что из того? Пойми, Эстебан, что я продолжаю думать о корриде только потому, что не смог обрести того, на что рассчитывал! Знаю: для тебя Консепсьон - чудо из чудес! Но эта Консепсьон существует только в твоем воображении, дружище! Ты продолжаешь видеть в этой женщине душу и сердце прежней девочки. Консепсьон не любит меня, и думаю, что она никого не любит и вовсе не способна на это чувство… Подожди, не спеши возражать, Эстебанито… Она любила только Пакито, но это была слепая материнская любовь. Она не простила мне его смерти, уверен, не простила и тебе… Пакито всегда будет стоять между ней и мною. Вот почему я изо всех сил хочу вернуться на арену, Эстебан! Я хочу жить, а здесь я прозябаю… Слышишь? Я хочу жить! Поэтому я твердо решил уехать отсюда. Я готов делать, что угодно, если не смогу стать тореро, но я больше не останусь среди этих апельсинов, от одного запаха которых меня тошнит… Меня тошнит от такой жизни…
Тогда я рассказал ему все: о встрече с Мачасеро, об ужине с доном Амадео и, наконец, о главной цели моего визита. Рассказывая, я видел, как менялось его лицо и как глаза наполнялись тем самым блеском, который мне так понравился во время нашей первой встречи. Передо мной был человек, которому я, без сомнения, вернул жизнь.
Я думал о том, как Луис объявит обо всем жене, и ожидал трудного разговора. Во время завтрака он не сказал ни слова о моем предложении, но был так весел и многословен, что Консепсьон никак не могла понять причины резкой перемены, происшедшей с ее мужем.
– Что с тобой, Луис?!
– Не знаю.
– На тебя произвело такое впечатление присутствие Эстебана?
– Может быть…
– Тогда жаль, что он не приехал раньше.
Она произнесла эту реплику таким тоном, что не осталось никакого сомнения: их отношения были далеко не идеальными. Чтобы изменить тему разговора, "Очарователь из Валенсии", который становился все более похожим на прежнего Луиса, спросил:
– Скажи-ка, Эстебан, своим старым друзьям: почему ты покинул нас?
Я почувствовал на себе взгляд Консепсьон.
– Я не мог больше видеться с Консепсьон.
За этим признанием последовал миг смущения, но Луис, приняв мою игру, рассмеялся:
– Как я вижу, ты по-прежнему влюблен?
– Ты же знаешь, Луис, люди говорят что цыгане любят только раз в жизни…
В свою очередь, Консепсьон шутливо бросила:
– Но цыгане тоже мужчины, и, значит, тоже могут лгать. Эстебан, я ведь могу подумать, что если ты снова здесь, то тебе больше не больно встречаться со мной, и, стало быть, ты меня больше не любишь…
Я сделал решительный шаг:
– Давайте поговорим откровенно, раз и навсегда. Я люблю тебя, Консепсьон, с того возраста, когда только может появиться такое чувство. Для Луиса все это не ново. Ты клялась мне в верности и вдруг отдала предпочтение Луису. Это твое право. Но я-то вовсе не обязан перестать тебя любить только потому, что ты меня разлюбила?! Цыганам не приказывают. Вспомни это, Консепсьон, ты ведь долго жила рядом с нами в Триане. Я не стал ненавидеть Луиса потому, что любил тебя. С тех пор я живу своими собственными воспоминаниями, и это касается только меня. Выходя за Луиса, ты отвергла наши общие воспоминания. И если я вернулся, то лишь затем, чтобы узнать, изменило ли время вас, как меня. Похоже, нет. Теперь, даже если мне от этого горько, это только мое дело, и был бы тебе признателен, Консепсьон, если бы ты больше не задавала таких вопросов.
– И все же я тебе задам еще один, Эстебан… Можешь ли ты поклясться на распятии, что приехал только для того, чтобы повидать нас?
Если бы Луис не был в курсе моих дел,- мне пришлось бы солгать. Теперь же я просто склонил голову, чтобы спрятать взгляд:
– Нам воспрещается брать Господа в свидетели для подобных дел.
– Я была уверена, что ты лжешь, Эстебан. Для чего ты лжешь?
Вмешался Луис:
– Ты невежлива с нашим гостем, Консепсьон! Это на тебя не похоже.
– Я ненавижу тайны и заговоры!
– И все же ты достаточно долго знаешь Эстебана, и он не заслуживает такого обращения, особенно с твоей стороны!
Раздраженная, она поднялась и вышла, не сказав ни слова. Луис вздохнул:
– Вот так… Она стала такой со дня смерти Пакито. Помнишь о ее клятве больше не говорить об этом несчастье? Да, мы сдержали слово, но это оказалось еще труднее, чем постоянно говорить об этом! Пакито все время здесь, между нами. Когда он погиб, Консепсьон стала жесткой и замкнутой. Раньше я был уверен, что она горячо любит меня, сейчас я сомневаюсь в этом. Мы живем, как живут чужие люди под одной крышей. Каждый день я читаю упрек в ее глазах. Хочешь знать, что я иногда думаю, Эстебан? Она бы предпочла, чтобы в Линаресе бык убил меня, а не Пакито! Иногда мне кажется, что она просто меня ненавидит.
– Ты преувеличиваешь, Луис.
– Не думаю. Надеюсь, ты теперь лучше поймешь мое желание вздохнуть другим воздухом, услышать шум трибун и опять одеть костюм тореро! Ты мне только что принес надежду, Эстебан… Осуществится она или нет, но я буду признателен тебе до самой смерти.
– Я позвоню сеньору Рибальте, как только ты получишь согласие Консепсьон. Он хочет обязательно приехать к тебе, чтобы обсудить программу тренировок. Я уже знаю эту программу. Составлена она с умом. Если ты согласишься, то твой дебют состоится в июне во Франций.
– Неплохая мысль.
– В конце концов, ты сам сможешь все обсудить с ним.
Луис поднялся.
– Можешь на меня рассчитывать, Эстебанито. Я сегодня же вечером переговорю с Консепсьон, и, хочет она того или нет, я опять стану лучшим в Испании тореро! "Очарователь из Валенсии" снова обретет власть и над быками, и над толпой!
Я хотел бы в это верить так же, как и он…
* * *
Луис ушел исполнять обязанности хозяина. Я же курил сигару, устроившись в шезлонге на террасе, выходящей на великолепную хуэрту[35] Хукара, устав думать о вчерашнем и не собираясь думать о завтрашнем дне. Я не слышал шагов Консепсьон, и когда оказалась рядом, я подумал, что она пришла из моей мечты.
– Эстебан, прости мне вчерашнее. Я была жестока и несправедлива с тобой… Но я обязана быть такой… Иначе, к чему мы придем, я и Луис?
Я принес еще один стул, и она села рядом со мной. Глядя на нее, я думал, что несколько недель назад одна только возможность такой близости вознесла бы меня до небес. Теперь же, когда это произошло, я испытывал почти страх, настолько альсирская Консепсьон была непохожа на ту, из Трианы. Не придавая особого значения своему жесту, я взял ее за руку:
