Наталья Александрова - Руки кукловода
Я собралась с духом, открыла дверь в кабинет Гюрзы, положила статью ей на стол и пошла на выход, ожидая предательского выстрела в спину.
Но Гюрза на мою статью даже не взглянула. Она была в обычной истерической запарке, прошипела что‑то невразумительное и схватила телефонную трубку – звонил Главный. С ним она разговаривала совсем другим голосом. Надо будет как‑нибудь поговорить со специалистом по змеям, наверняка у ядовитых змей в период спаривания тоже появляется совершенно другое шипение, нежное и воркующее.
Переговорив с этим небожителем, Анфиса переключила голос на свою обычную тональность и подозвала меня:
– Петухова! Что ты там принесла?
– Статью о намечающемся переделе в сфере…
– Я тебя русским языком спрашиваю, – прервала она, не дослушав, – сколько строк ты принесла?
– Тридцать! – отчеканила я, как дисциплинированный солдат на плацу.
Давай! В газете окно как раз на тридцать строк: была статья на правах рекламы о корме для попугаев, а рекламодатель не оплатил.
Вот так у нас всегда. Если статья из нашего отдела попадает в номер, так это только потому, что кто‑то вовремя не заплатил за рекламу.
Но на этом, естественно, неприятности не кончились.
Когда газета уже ушла в печать, Гюрза наконец соизволила прочесть статью в гранках и прямо позеленела:
– Петухова! Тебе что, надоело у нас работать?
– Да как вам сказать… – протянула я уклончиво.
– Ты не стесняйся, если надоело, ты так и скажи, мы тебя удерживать не будем. Ты скажи мне, Петухова, откуда у тебя такая информация? Это же полный бред! Ты же меня подставила перед руководством! Хоть бы дала прочесть свою писанину, прежде чем отдавать в печать!
Ну вот это уже действительно полный бред. Мало того, что моя статья лежала у Гюрзы на столе, так ведь она сама ее и отдала в печать! Да иначе у нас и не бывает, любые материалы в печать идут только через нее! Но она – начальник, а значит, спорить с ней нельзя. По уставу не положено. Поэтому я стою и молчу. К счастью, снова позвонил Главный, и Гюрза упорхнула в высшие сферы на летучку. Метла у нее для таких целей всегда в коридоре стоит, припаркована.
Карина была очень скрытной девушкой.
Когда в разговорах с подругами заходила речь об источниках ее благосостояния, об источниках тех денег, которыми Карина оплачивала свою квартиру и ее обстановку, роскошные тряпки из дорогих бутиков и посещение престижных клубов, элегантный маленький «рено» и поездки на Канары или Мальдивы, Карина загадочно улыбалась и давала понять, что это ее тайна, ее маленький девичий секрет.
Слегка раскосые глаза Карины, ее экзотическая восточная красота наводили любопытных подруг на мысли о башкирской нефти или якутских алмазах, но дальше туманных предположений дело не шло.
С другой стороны, судя по загадочности, которой Карина окутывала свою жизнь, по осторожности ее немногочисленных романов, по тому, как она строго избегала наркотиков, тяжелых безобразных попоек и публичных скандалов, подруги предполагали, что деньги у Карины не от родителей, а от «папика» – немолодого богатого содержателя, которого Карина тщательно скрывает и который требует от нее соблюдения определенных правил поведения.
Действительно, те девушки, которые существовали на родительские деньги – например, Катя Нурепова, дочь бензинового магната, или «мукомольная принцесса» Рената Агапова, – отказывались от кокаина только ради «звездной пыли», трезвыми бывали не чаще раза в год, любовников меняли чуть ли не ежедневно, а в громкие скандалы попадали и того чаще: родители все простят и вытащат из любой лужи.
На их фоне Карина выглядела тихоней и скромницей. На версию «папика» работало и то, что очень часто в клубе или в. бутике, на престижной тусовке или крутой вечеринке в сумочке у Карины звонил мобильник, она слушала несколько секунд и тут же срывалась с озабоченным видом, отвечая на вопросы любопытных подруг только загадочным взглядом своих раскосых восточных глаз.
«Труба зовет! – ехидно переглядывались подружки, как только Карина исчезала из поля зрения. – «Папик» стосковался и бьет копытом!»
А Карина, прослушав сообщение, ехала всего лишь в круглосуточный универсам на проспекте Просвещения.
На мобильный ей звонил не загадочный богатый покровитель, а скромная старушка, которая за небольшую добавку к пенсии выполняла роль диспетчера. Ей звонили по домашнему телефону и сообщали, что поезд из Минска задерживается на двадцать, тридцать или сорок минут. Старушка должна была немедленно перезвонить по мобильному телефону и повторить ту же самую фразу. Услышав это сообщение, Карина приезжала в универсам через час двадцать минут, или через полтора часа, или через час и сорок минут соответственно.
В назначенное время она должна была взять на полке в универсаме крайнюю справа коробку кукурузных хлопьев. Дома, открыв эту коробку, она находила внутри дискету, содержавшую очередной заказ.
Раз в три месяца дискета содержала вместо заказа новый порядок связи: менялся универсам, менялся тип коробки, служившей контейнером для передачи сообщений. Неизменным оставалось одно: надежность и анонимность связи.
Карина ни разу не видела заказчика. Дискету, содержавшую информацию о заказе и порядке расчетов, она уничтожала, предварительно запомнив все необходимое.
Вот и сейчас, сорвавшись из‑за столика по звонку мобильного телефона, Карина доехала до проспекта Просвещения, в точно назначенное время вошла в универсам, взяла с полки коробку хлопьев, прихватила для себя йогурт и поехала домой.
Дома она вынула из коробки дискету, вставила в дисковод.
На экране монитора появилось невзрачное женское лицо, адрес и имя: Алевтина Ивановна Фадеева.
Алевтина Ивановна Фадеева работала в отделе нежилого фонда. Этот отдел занимается учетом помещений, непригодных для жилья: допустим, слишком темных или лишенных бытовых удобств, необходимых каждому современному человеку. В некоторых случаях недостатки, присущие этому самому нежилому фонду, превращаются в огромные преимущества. Помещение, непригодное для жилья, тем самым становится «коммерческой недвижимостью», то есть в нем можно открыть магазин, или кафе, или маленький, но очень рентабельный цех по производству высокосортного индийского чая из дешевого грузинского сырья и ярких упаковок, напечатанных в соседней типографии.
Короче, нежилой фонд может приносить большие прибыли.
Поэтому, множество людей постоянно пытается перевести то или иное помещение из жилого фонда в нежилой, то есть признать его не пригодным для жизни.
Вот тут‑то на сцене появлялась Алевтина Ивановна. Она осматривала помещение, и с ее органами чувств происходили какие‑то чудеса. Особенно подводили ее глаза: им определенно не хватало света, и помещение признавали слишком темным для проживания; также глаза Алевтины Ивановны в упор не замечали санузел и прочие удобства, оборудованные владельцем. Кроме того, Алевтина Ивановна ужасно мерзла – и помещение оформляли как неотапливаемое.
Конечно, все эти чудеса приходилось оплачивать, и оплачивать довольно щедро, иначе в помещении становилось светло, как в операционной, и тепло, как в машинном отделении «Титаника».
Само собой разумеется, Алевтина Ивановна делилась полученной контрибуцией с вышестоящими товарищами, и те в свою очередь закрывали глаза на ее временную слепоту. Помещение благополучно признавали непригодным для жизни, открывали в нем ночной клуб или обувной магазин, и все расходились, довольные друг другом.
Алевтина Ивановна очень дорожила своей работой. Чтобы не сглазить и не привлечь к себе ненужного внимания, она говорила всем окружающим, какая у нее тяжелая и нервная работа и как плохо она оплачивается – действительно, официальная зарплата ее составляла всего две тысячи рублей. А неофициальная, значительно более впечатляющая, понемножку накапливалась в уютном тайничке, который предусмотрительная Алевтина Ивановна оборудовала у себя в подоконнике. Это подоконник был съемный и пустотелый.
Периодически, когда наступал знаменательный момент пополнения сокровищницы, Алевтина Ивановна задергивала плотные занавески, отвинчивала два потайных винта и снимала подоконник с его законного места. Перевернув пустотелую доску, скромная сотрудница отдела нежилого фонда вытряхивала на ковер груду зеленых бумажек, пересчитывала их и прикидывала, сколько на эти деньги можно купить квартир, машин или норковых шуб, сколько месяцев или даже лет можно прожить на Катарах…
Ее согревало само наличие денег, их количество, возможность подержать их в руках, пересчитать, представить себе все открывающиеся возможности…
Алевтина Ивановна своих денег не тратила. Она боялась. Ей казалось, что стоит ей купить хоть что‑то, превышающее ее официальные возможности, хоть что‑то, выходящее за рамки скудного двухтысячного бюджета, как ее тут же схватят за руку, посадят в черную машину, привезут в какое‑то ужасное место и потребуют ответа: откуда эти деньги? Или еще хуже – ее скромной персоной заинтересуются бандиты и придут к ней, вооруженные паяльниками и утюгами…
