Фредерик Тристан - Загадка Ватикана
И действительно, он улетел! Ангелы унесли его ложе из листьев, его кормилицу и няню и все, что там было, и огромное войско, шурша крыльями, направилось в сторону Неба, где, как и было решено заранее, их поселили во дворце, построенном непосредственно для них. Что касается старухи, то она не переставала ворчать: чего им от нее надо? Разве ей плохо было там, на своей полянке? Она была уверена, что не найдет в Раю таких отличных грибов, как там, под деревьями… Святой Петр пытался ее утешить:
— Вы только не беспокойтесь, матушка! Я вам их принесу!
А за миллиарды световых лет от этого вышнего благословенного места бежал Бес Волосатый, направляясь вниз, в самые черные и самые глубокие складки бездонной пропасти мира. Тяжело дыша, он постучался в глухие мрачные врата царства Сатаны. Он видел, что произошло, и торопился доложить обо всем своему властелину.
— Ну что приятного ты скажешь мне, жалкий червь? — спросил страшный владыка, вращая своими блекло-зелеными глазами. — Как там наши красавцы-черти? Обрюхатили они этих ангелов, принявших подобие дев?
И он возрадовался при этой мысли.
— Увы, — воскликнул Бес Волосатый, который при любых обстоятельствах не мог не соврать, — трое наших собратьев задержались на Земле, пьянствуя в кабаках и соблазняя никому не нужных потаскух, поэтому когда наконец они явились на поляну, Базофон улетел.
Сатана испустил вопль, такой истошный, что черти в Аду похолодели от ужаса. Потом спросил сладким голосом:
— Куда же он девался — этот нежный херувимчик?
— Улетел на небо, Ваше Препоганое Сиятельство…
Князь Тьмы испустил новый вопль, потом поинтересовался:
— Он умер?
Тогда Бес Волосатый, стуча лбом о пол, объяснил, как ангелы опустились на поляну и унесли с собой ребенка, живого.
Тут Сатана уже не стал сдерживать свою ярость. Он бросился на Беса Волосатого и осыпал его ударами. Потом позвал Вельзевула и, отругав его почем зря, приказал сурово наказать трех чертей, обращенных в юных красавцев: им предстояло в течение тысячи лет прелюбодействовать с раскаленными углями. И наконец он отправился вниз — посоветоваться с Гадагоном, своим великим прорицателем.
Это была жаба, обитавшая на дне наполненного нечистотами колодца. Ее главный талант состоял в умении читать по экскрементам.
— Где Базофон? — спросил Сатана.
— В западной части Рая, Твое Поганое Величество.
— И что он там делает?
— Его обучают свету истины, Твое Сиятельное Паскудство…
И тогда Сатана заскрежетал зубами от бессильного гнева. Его ярость была такова, что его тело начало выделять омерзительное зловоние, которое не пришлось по вкусу даже адской жабе. Он вернулся к себе во дворец и оставался там в течение нескольких дней, почти не владея собой. Все его гадкое тело, вплоть до костей, дрожало, как в лихорадке, и он долго не мог взять себя в руки.
Вот так Базофон оказался на Небе, к великому неудовольствию Сатаны, который из ненависти и чтобы как-то отомстить, отправил гонца к Руфу, подстрекая его казнить жестокой смертью святого Перпера и Павла Вынутого-из-Ножен-Меча, что римлянин и не преминул исполнить с коварной и утонченной жестокостью. Но оба христианина весело пели под самыми страшными пытками. После чего их души отправились на Небо, где и встретились с душами всех верующих Фессалии, казненными раньше их.
И тогда в Раю состоялся чудесный праздник, в котором приняли участие все избранные. Потом Иисус включил Павла в личную охрану Его Святого Имени, а Перпера именовал Великим Епископом Высшей Тайны. Далее было исполнено песнопение «Te Deum»[22] и сожжено столько ладана, что божественная память не припомнит, чтобы над Небесным Иерусалимом когда-нибудь клубился такой густой дым.
«Готовятся великие события», — подумал Иов.
Глава четвертая
— Замечательно, — воскликнул нунций Караколли. — Эти страницы окрашены самой чистой, самой невинной средневековой верой, разве не так? Ангелы, демоны, Иисус и Его Матерь, патриархи — все они так близки к нам, что кажется, мы в самом деле видим их и слышим их голоса.
— Монсеньор, — невозмутимо заметил Адриан Сальва, — не было ли нам обещано, что поговорить и поразмыслить мы выйдем в сад?
— Но ведь требуется разрешение… — возразил каноник, которому наконец удалось выключить магнитофон, выдернув штепсельную вилку из розетки.
— Мы можем это себе позволить, — заверил нунций. — Ведь мы не будем топтать цветы на клумбах, не так ли?
Все поднялись с мест. Профессор Стэндап выглядел крайне утомленным после тяжелых усилий, приложенных для того, чтобы пробиться сквозь дремучую средневековую латынь «Жития», но никто не решился ему посочувствовать, понимая, что это вряд ли ему понравится. Итак, присутствовавшие при чтении «Жития святого Сильвестра» открыли застекленную дверь и вышли в сад на ученую прогулку, как это делали когда-то философы в Древних Афинах или во времена расцвета Флоренции приближенные Лоренцо Великолепного. И, конечно же, Сальва немедленно раскурил сигару, кончик которой часом раньше разрушил в пепельнице.
— Из-за этого смрада мы не можем наслаждаться благоуханием цветов, — осмелился заметить каноник.
— Зато он уничтожит всех насекомых, — продолжил его мысль Стэндап.
— Господа и дорогие коллеги, — начал нунций, — кажется непонятным, после того как мы прослушали эти две главы, так расторопно переведенные нашим уважаемым профессором, кажется непонятным, повторяю, почему церковная молния тех времен ударила по такому невинному жизнеописанию. Я с самого начала ожидал худшего. Но все вышло наоборот, мы очарованы этой историей, она доставила нам истинное удовольствие. Даже вы улыбаетесь, дорогой каноник, напрасно вы пытаетесь это скрыть.
— И поверьте, я сожалею об этом, так как мы видим здесь явное противоречие с постулатами нашей веры. Разве возможно, чтобы человеческое существо живым вознеслось на Небо? Только наша святая Богоматерь удостоилась такой чести, но и ей пришлось для этого сначала уснуть. Кроме того, она родилась безгрешной и не могла умереть. Этого не скажешь о нашем Базофоне, хоть он и стал Сильвестром.
— Гм-гм… — промычал Сальва, — не будем себя обманывать. Поскольку чудесное возникает по своим собственным законам, я не вижу причин, почему бы людям не шагать по воде, не въезжать в Рай верхом на ангелах — если, конечно, у них есть спина — или не советоваться с жабой-прорицателем. Главное в том, чтобы все это объединяла внутренняя логика. Что же касается веры — это уже другая сторона медали.
— Миллионы мужчин и женщин засвидетельствовали свою веру в то, что вы считаете чепухой! — бросил каноник, чье лицо побагровело от возмущения.
— Господа, — отвечал Сальва, — если я принял приглашение участвовать в вашей работе, то совсем не для того, чтобы дискутировать о верованиях, какими бы уважаемыми они ни были, а для того, чтобы отыскать рукопись, а потом ее проанализировать и высказать Его Святейшеству свое мнение по поводу того, каким образом следует рассматривать ее содержание с научной точки зрения. Поэтому не рассчитывайте, что я приму участие в этих метафизических спорах. Дело в том, что легенда — это не предмет теологии. В моем понимании, Вораджине был просто коллекционер в сочетании с веселым рассказчиком. Мог ли он верить во весь этот вздор? Но он знал, что народ, особенно деревенский, чувствовал в этом потребность.
— Короче говоря, — вмешался Стэндап, пребывавший в прескверном расположении духа, — покамест у вас нет никаких претензий к этой рукописи.
— Покамест! — отвечал каноник, подняв указательный палец жестом предупреждения. — Вознесение на Небо этого Базофона мне положительно не нравится. Разрешите мне это повторить.
Они продолжали прогуливаться молча. Вечер был приятный, слегка торжественный, такие вечера можно наблюдать только в Риме. С высоты сада были видны украшенные статуями крыши куполов собора святого Петра и аркады площади. Там толпились туристы и верующие, освещенные лучами заходящего солнца, похожие на миллионы других, которые на протяжении столетий посещали это святое место. И Сальва в эту минуту вспомнил святого Петра; не того исполинского, величественного святого Петра, который стоял в нефе собора и чья ступня была стерта от бесчисленных поцелуев и прикосновений, а о Симоне Петре родом из Галилеи, которого называли также Кифой.
Сальва представлял себе его жизнь совершенно ясно. Если Петр действительно был рыбаком, он, вероятно, умел замечательно вести дела. В своем воображении профессор видел его, вместе с братом Андреем, владельцем около тридцати лодок, нескольких километров сетей, рыбной лавки, которая снабжала товаром Тивериаду, Магдалу, Капернаум и Вифсаиду. Очевидно, он имел монопольное право на рыбную ловлю в Генисаретском озере, а также на определенном участке реки Иордан. У него был финансовый советник — Матвей, откуда и прозвище последнего «мытарь из Капернаума». Что же касается Иакова и Иоанна, сынов Зеведеевых, прозванных «сынами грома», то они, как сообщает Лука, были компаньонами Петра, а значит, и работали на него, занимаясь, вне всякого сомнения, организацией рыбной ловли и продажей пойманной рыбы.
