Фридрих Незнанский - Частное расследование
— Понятно. Три катастрофы? Ну нет! Уж проще застрелиться самому.
— Они пошли, видишь, на более тонкую штуку: призрак. Дело, прямо сказать, архисложное. Я бы даже сказал, практически невозможное. Но у ребят есть, видимо, гипнотизер.
— Не-е-т! Это что-то тут накручено. Давайте исходить из фактов, только фактов. Мы можем утверждать, что Травина вели к самоубийству? Подталкивали? Принуждали? Нет, не можем! Дальше. Ольга была, конечно, явно не в себе. Тут просто. В июле у нее трагически погиб отец. Дальше. Через три недели мать умерла. Мать, родная мать. Утешительница. Опора и поддержка. Советчик. Отдушина. Ага. Остался Травин. Теперь про Травина. Заходит и ночует. Но не женится. Уж все, казалось! Осталась без отца, без матери! А он не женится. Приятно это ей? «А-а-а, пропади вы пропадом», — сказала Ольга Алексеевна и задушила сына. В сердцах. А может быть, на сдвиге. Того слегка. И вскрытие тут не покажет ничего. Теперь остался Травин. Тут ясно, комплекс вины у него огромный. Она, я думаю, ему давненько угрожала, что убьется вместе с сыном. Угрожала, чтоб женился. Когда он увидел вас в институте, то сразу заподозрил, испугался: вдруг с Олей впрямь чего стряслось… «Вы следователь?» — он вас спросил. «Ага». Так, ясно. Значит, что-то там стряслось. Поэтому он и спросил в машине: «Что, Оля умерла?» — «Да, умерла». — «А Коленька?» — «И Коленька». Тут он расстроился, понятно… Не камень, человек. Вы начали расспрашивать его. А что он вам ответит? Что он подлец, обманщик, двоеженец, что он ее, да со своим-то с собственным ребенком в могилу затолкал? Такое может человек мгновенно осознать и приговор себе при постороннем человеке огласить? Конечно нет, не может. Вот он и накидал вам бочку ерунды, про то, про се, про призраков. Чтоб вы отстали от него. А приговор себе он вынес. Там, внутри. В душе. И через час привел его в исполнение. Все очень просто. Так?
— Да нет. Так, но не совсем. Я после похорон беседовал с младшей сестрой погибшей. С Мариной Алексеевной Грамовой. 1966 года рождения, разведена, имеет дочь Анастасию 1986 года рождения. Психолог по профессии. Психолог!
— Да хоть стоматолог!
— Нет, не скажи. К ней, видишь ли, является тот призрак тоже!
— Ложь! — Сергей вскипел и аж едва не привскочил: — Вот это ложь! А призрак тот же самый?
— Тот же, тот же! Они их Не могли сравнить, конечно. Они не вместе жили, понимаешь. А призрак появляется в квартире. По месту жительства, прописки, значит…
— Ну, туфта-а-а!
— Послушай, не спеши. Ты слушай дальше. Мало того что к ней, к Марине, являлся, как и к сестре, призрак отца, сегодня утром к ней они пришли всей группой: отец и Оля с Коленькой — погибшие.
— Ай, бросьте!
— Не спеши, послушай! Так вот, умершая сестра сказала ей сегодня на рассвете, за пять часов до собственных похорон, что я на ней женюсь через неделю.
— На мертвой или на живой, не понял?
— Нет, на живой. Марине.
— Не здорово, конечно, но терпимо, — пошутил Сережа. — На мертвой хуже ведь жениться, да?
— Вот, а теперь все шутки в сторону. Я напросился к ней дежурить — на ночь. Чтоб лично, может быть, присутствовать при появлении всех этих духов. Она — со всей душой: «Конечно, приходите». — «А если я приду с собакой?» — «Конечно. И с собакой можно. Места хватит всем». Я говорю ей: «Надобно легенду для соседей сочинить, не так ли? Чтоб не спугнуть преступника, который призрак якобы». Она: «Легенда? Ну, любовник?» И это через три часа после похорон родной сестры, племянника.
— Да, лихо!
— А держится, кстати, отлично. Собой владеет абсолютно. И дочка прелесть у нее! Даже сажать ее жалко!
— Кого — дочку?! — глаза Сергея полезли на лоб.
— Да нет, ты что, какую дочку? Маму, маму… Однако вернемся к делу. Завтра я пойду к ней. Дежурить. На ночь.
— Так завтра вас, мне кажется, убивать будут, Александр Борисович. Насколько я понимаю.
— Угу. Призраки. Гипнозу я, кстати, абсолютно не поддаюсь — проверено. А вот чего-нибудь в питье подмешать. Или на иглу надеть, чтоб призраки явились, — это можно.
— А я другое думаю. Теперь-то они мудрить не будут. Вы просто все исчезнете. Вы, Александр Борисович, с Рагдаем — в канализацию, а Марина Алексеевна с дочерью — в иные города, в иные веси, иные паспорта…
— Вот этот вариант ты и проработай. Чтоб не ушли, случись осечка. За тебя! — Турецкий поднял бокал.
Выпили.
— А может, что-нибудь поесть сообразить? — спросил Сергей.
— Да нет, не стоит. Вот что еще запомни, стажер, на всякий случай, если что. Я в жизни доверяю троим: Меркулову Косте, Рагдаю и — тебе.
— Спасибо, Александр Борисыч. — Серега был действительно растроган. — А прокурору города Москвы, положим? Нет?
Турецкий пропустил его вопрос мимо ушей.
— А вот тебе подарок от меня. На память. Опять же — если что случится. — Турецкий протянул Сергею толстый карандаш.
— А что это такое?
— Такая штука. Стреляет. Как детский пистолет — на десять метров. Только там заряжен не шарик пластмассовый, а свернутая пружиной тончайшая стальная сеть — с мельчайшими крючками — типа рыболовных. Стреляешь в грудь. Она в полете распружинивается и на обхват — там грузы по концам. А результат такой — ты весь сетью опутан. Стальную проволоку не разорвешь рукой. Стоишь, как связанный. А чем — не видно. И дальше — только на носилках транспортируешься. Дарю. И двадцать зарядов к нему. На.
— А как же вы?
— И у меня такой же есть, ты не волнуйся. Один дружок мой старый мне пару штук таких принес. Лабораторный образец. А мы берем, так сказать, на испытание.
— Да, с этим вас в канализацию не спустишь.
— Не говори, Сережа, «гоп», пока не перепрыгнешь.
Боковым зрением Турецкий вдруг заметил, как за спиной Сергея медленно и бесшумно возникла какая-то светлая неясная фигура.
Турецкий вздрогнул — его будто что-то толкнуло изнутри. Он очень медленно, боясь спугнуть, поднял глаза и увидал отчетливо: человекоподобный обрубок, светлый, почти светящийся, висел в воздухе за спиной Сергея.
Сергей, не подозревая ничего, вертел в руках подарок — так и этак.
Стараясь не шевелить головой, Турецкий скользнул взглядом по Рагдаю, лежащему на полу. Рагдай был абсолютно спокоен.
Призрак двигался по направлению к ним: не шел, а, пожалуй, скользил — за то мгновение, что потерял Турецкий, отводя глаза на Рагдая, призрак стал ближе.
Взгляд Турецкого, направленный на приближающегося мертвеца, оставался рассудочным, он лихорадочно думал, фиксировал. Фигура, свободно висящая в воздухе. Фигура, плотно закутанная» саван. «Какое странное, глубинно неприятное ощущение, — мелькнуло в голове у Турецкого. — Такое же, какое возникает у тебя внутри при виде мертвеца в гробу. Что это? Животный страх перед грядущей смертью? Его, призрака, я абсолютно не боюсь. А страх, природный, дикий ужас просто сковывает, как во сне. Не двинешься, не вскрикнешь».
Сергей оторвался от «карандаша» и перехватил взгляд Турецкого, направленный ему за спину.
Тут же призрак начал как бы растворяться в воздухе.
— Александр Борисович! — тревожно воскликнул Сергей ч обернулся.
За ним уже ничего странного не было.
В тот же момент, в противоположном от двери направлении, за спиной у Турецкого, раздался сухой и короткий треск.
Треск издала слегка приоткрывшаяся форточка. Точнее, бумага— Сергей успел заклеить на зиму окно, и бумага треснула по периметру форточки, когда форточка приоткрылась. Этот резкий треск и заставил их вскочить. В первое мгновение оба не могли понять, что и где треснуло.
Рагдай исступленно лаял на форточку.
А когда перестал, в комнате вдруг воцарилась тишина, нарушаемая только тихим, доносящимся с кухни и из ванной журчаньем. Там вода по-прежнему бежала из кранов.
Турецкий медленно повернулся к бару. Открыл его. Осторожно взял стакан.
— Сюда мне водки налей.
— Так ведь она для конспирации? — удивился Сергей.
— Вот-вот. Налей для конспирации.
Посмотрев, как Сергей дипломатически скупо плеснул ему водки, Турецкий отобрал у него бутылку и налил себе полный стакан.
— Что с музыкой? — спросил он. — Почему не играет?
— Действительно. Закоротило? Странно.
— И в Японии, значит, дерьмо делают?
— Первый раз в жизни, — смертельно обиделся Сергей. — Это же кенвудовская штука — вещь! Это не она. Это, наверно, не знаю — воздух московский! — нашел он подходящее объяснение. — У нас ведь воздух-то какой? Помои газообразные. Вон форточку взять — заклеил, а не запер. А была бы бумага что надо, ничего не случилось бы. Точно говорю. А вы услыхали, как затрещала, встрепенулись, да?
— Да.
— Вот слух у вас!
— Не жалуюсь. — Турецкий выпил залпом стакан и встал. — Пошли, Рагдай.
— Вас отвезти?
— Не надо. Я оставлю здесь свою машину. Поеду на такси, ты не волнуйся.
