Кирилл Шелестов - Побег
Народ слушал его с тоской. Храповицкий, сидя подле Вихрова, бросал рассеянные взгляды в зал, ни на ком в особенности не останавливаясь. Он еще не думал, кого из здешних выгонит, а кого оставит. Их судьба его мало интересовала. Он чувствовал их ненависть к себе и их страх. И чем больше они его боялись, тем уверенней он себя ощущал.
Он на секунду отвлекся, поправляя запонку в белоснежной манжете рубашки, и вдруг насторожился. Из коридора донеслись какие-то безобразные звуки. Был слышен топот ног, грохот опрокидываемой мебели и грубые дурные выкрики. В первую секунду Храповицкий решил, что ему почудилось. Этим звукам здесь было не место, они не имели никакого отношения к происходящему. Сидевшие в зале тоже недоуменно поворачивали головы к выходу, пытаясь понять, что творится за дверями.
Шум приближался, нарастал и голоса звучали уже совсем рядом.
— Стоять! Всем оставаться на местах! Не двигаться!
Теперь их услышал и Вихров. Он прервался на полуслове, насупился и замолчал.
И тут же в зал со всех сторон ворвались люди с автоматами, в камуфляже и черных масках. Их было человек сорок, не меньше, а может быть, так только казалось, потому что они мигом заполнили все пространство. Они ринулись в проходы, расталкивая и сбивая с ног тех, кто попадался им по пути. Народ в зале не на шутку струхнул.
Раздавались отрывистые и резкие окрики: — Блокировать выходы! Закрыть двери!
Они подбежали к столу президиума и окружили его плотным кольцом. Теперь начальство было отрезано.
Храповицкий с такой силой вдавился в спинку стула, что она захрустела. Своим звериным чутьем он уже догадался, что происходит, для чего здесь эта группа захвата, кого ищут и ловят люди в масках. Но его ум отказывался в это верить. Лисецкий вскочил, открыл рот, шумно выдохнул и снова рухнул на стул. Вихров тупо смотрел на автоматчиков.
— Это кто? — свистящим шепотом, наконец, выдавил он из себя.
Но ему никто не ответил.
— Храповицкий? Владимир Леонидович? — каркнул один из нападавших. Его черные глаза в прорезях свирепо уставились на Колотушина, перед которым стояла табличка с фамилией Храповицкого.
— Это не я! — в ужасе крикнул Колотушин. — Я не Храповицкий. Я из Газпрома!
— Молчать! — взревел тот. — Молчать!
Зал ахнул. Колотушин вздрогнул, зажмурился что было сил и втянул голову в плечи. Ему почудилось, что его сейчас ударят. Храповицкий сидел не шевелясь. Пути к отступлению не было. У него задергалось веко.
— Молчать! — вновь рявкнул автоматчик, хотя тишина и так была гробовой.
Командиром автоматчиков был майор Тухватуллин. Он впервые в жизни руководил операцией такого масштаба. Впрочем, такие операции и проводятся-то раз в жизни. Тухватуллина трясло от волнения, и хотя со стороны он выглядел устрашающе, сам был напуган не менее Колотушина. Конечно, он отлично знал в лицо Храповицкого, но, начав орать на Колотушина из-за этой чертовой таблички, он, будучи на грани нервного срыва, никак не мог остановиться.
— Налоговая полиция! — продолжал выкрикивать Тухватуллин. — Гражданин Храповицкий, вы проследуете с нами!
— И не подумаю! — отчеканил Храповицкий. Он был мертвенно бледен. — Это беззаконие.
— Встать! — крикнул ему майор.
У Храповицкого помутилось в глазах. Он рванулся в сторону Тухватуллина, словно желая схватить его. Тот немедленно отскочил в сторону.
— Взять его! — взвизгнул Тухватуллин.
Двое дюжих автоматчиков кинулись на Храповицкого, повалили его на стол и отработанным движением заломили руки. Потом поволокли по проходу, на глазах у застывшей от ужаса толпы, молча расступавшейся в стороны.
— Твари, — хрипел Храповицкий, пытаясь поднять голову. — Размажу вас! Погоны посрываю.
В уголке рта у него выступила пена. Вытереть ее он не мог.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Если при возвращении из-за границы вас переполняют радужные ожидания, то это означает, что ваша родина — не Россия. У нас можно ждать только неприятностей.
Я приземлился в Шереметьево-2 и для начала застрял на паспортном контроле. Немолодая пограничница битых четверть часа подозрительно сличала мое лицо с фотографией в паспорте. Длинная очередь за моей спиной начала шушукаться.
В моей внешности, определенно, что-то не так. Во всяком случае, каждая сука в погонах, причем без различия по половому признаку, едва завидев меня, сразу делает охотничью стойку. Несколько дней назад Храповицкий, правда, творчески поработал над устранением моих природных дефектов, украсив меня парой долгоиграющих синяков. Но, кажется, это не добавило мне сходства с Байроном.
— Где паспорт получали? — хмуро осведомилась пограничница.
Как и все руководящие сотрудники нашего холдинга, я получал заграничный паспорт в собственном кабинете из рук собственного секретаря. А секретарь заказывала его в какой-то из тех фирм, которые занимаются срочным оформлением паспортов и виз за большие деньги. Вряд ли такой ответ расположил бы пограничницу к доверию. Поэтому я предпочел от него уклониться.
— Что-то не в порядке? — осторожно поинтересовался я.
— Было бы в порядке, я бы не спрашивала, — парировала она.
— Я с этим паспортом уже десятки раз летал туда и обратно, — заволновался я. — Вы посмотрите, сколько там виз.
— Я знаю, куда мне смотреть, — остудила она мой пыл. — У вас тут цифры повторяются, — она обвиняюще ткнула пальцем в печать на моей фотографии.
— Где? — я попытался рассмотреть эти загадочные цифры через окошко, но, разумеется, ничего не увидел.
— Так я вам и сказала! — саркастически хмыкнула она. — Это служебная тайна. Откуда летите?
— Из Италии, — ответил я и, наклоняясь поближе к ней, интимно добавил: — Если у вас серьезные намерения, то я, в принципе, сегодня вечером совершенно свободен. Но только если серьезные. Потому что, если вы просто так, как говорится, поматросить и бросить...
— А вот хамить не надо! — обрезала она. — Тут и так сидишь круглыми сутками за эти копейки. А он вон прилетел из Италии и гнет из себя!
И с вызывающим металлическим лязгом она поставила мне отметку в паспорте.
Насчет свободного вечера я наврал. Через два с половиной часа из Домодедово в Уральск улетал последний самолет, и я надеялся на него попасть. Я заранее позвонил Дергачеву, директору нашего московского представительства, с просьбой приобрести мне билеты и прислать их в Шереметьево. Шансы у меня пока еще были.
Багаж я ждал около часа. Чтобы чем-то себя занять, я купил у носильщиков тележку за пару долларов, но, пока курил и глазел по сторонам, ее сперли. Возможно, те же самые носильщики. Впрочем, они с готовностью продали мне ее еще раз с пятидесятипроцентной скидкой. Вероятно, мое мотовство было замечено бдительной таможней. И когда, толкая тележку перед собой, я двинулся зеленым коридором, меня, конечно же, загребли.
Отъевшийся на поборах труженик таможни плотоядно оглядел меня и заставил открыть чемодан. Ничего интересного он не увидел: мне не хватило времени на покупки. На раскормленном лице отразилось разочарование.
— Зачем столько носков? — проворчал таможенник, роясь в моих вещах и не зная, за что зацепиться.
— А сами-то вы как думаете? — спросил я, глядя поверх его головы на большие электронные часы. Минуты неумолимо таяли. Я уже нервничал.
— Может, на продажу, — пожал он плечами.
— Купите, — предложил я, подавляя раздражение. — Недорого отдам.
— Значит, придется задерживать багаж для дополнительной экспертизы, — заметил он, оставаясь невосприимчивым к юмору. — Она и определит, что для продажи, а что для себя.
Подобную мелкую неприятность он мог мне устроить с легкостью, я это понимал. Вообще-то ничего особенно дорогого моей душе и телу в чемодане не содержалось, но лишаться его все равно было жалко, а совать таможеннику пятьдесят или сто долларов, чего он, в принципе, и добивался, мне было противно. В конце концов, в чем я был виноват? Лишь в том, что родился в России? Я захлопнул крышку и подтолкнул к нему чемодан.
— Да задерживай! — сказал я в сердцах.
По установленным негласным правилам я должен был либо платить, либо упрашивать. Я не сделал ни того, ни другого, продемонстрировав одновременно и жадность, и пренебрежение к протоколу. Он сразу обиделся.
— Да не буду! — ответил он с русской нелогичностью и пихнул чемодан обратно. — Нужен он мне!
— Спасибо, — буркнул я без всякой благодарности.
— На здоровье, — бросил он сердито, и мы расстались.
Дергачев дожидался меня за стеклянной дверью. Обычно он удостаивал личной встречи лишь Храповицкого, за всеми остальными, включая Виктора, присылал водителей. Похоже, последние события затронули все стороны нашей корпоративной жизни, пострадал даже столичный снобизм нашего московского директора.
