Анатолий Ромов - Бесспорной версии нет. Условия договора. Совсем другая тень (Сборник)
— Насчет чая спасибо, Заурбек Владимирович, не хочу. — Люка сел на стул. — Вы сказали, есть короткий разговор. С вами? Или с товарищем?
— Со мной и с товарищем. Познакомься: Андрей Викторович Рахманов. Следователь по особо важным делам. Из Москвы.
— Чем это я мог заинтересовать следователя по особо важным делам? Да еще из Москвы?
— Ничем. Ничем абсолютно. Просто нам нужно выяснить пустяковую деталь.
— Пустяковую деталь… Что ж, слушаю про пустяковую деталь.
— Причем обещаю: о том, что ты нам скажешь, никто не узнает.
— Что же вам нужно выяснить? От меня, бедного?
— Пустяки. Масть.[55]
— Масть?
— Да. Масть человека, который летом наводил у тебя справки. Об Азизове.
Люка изобразил раздумье своеобразным жестом: оттопырив щеку языком. Покачал головой:
— Не пойму, Заурбек Владимирович, о чем вы? Какой человек? Простите, но никто никаких справок у меня не наводил. Тем более об Азизове.
— Вот что, Люка… — Габелая подождал, пока поставившая на стол поднос с чаем секретарша уйдет. Наполнил стаканы, отпил из своего, снова поставил его на поднос. — Как ты думаешь, откуда мы знаем про этого человека? И про то, что он наводил у тебя справки об Азизове?
— Заурбек Владимирович, я вообще не знаю, о чем вы говорите.
— Решил отпираться. Боишься?
Взяв все же стакан, Люка посмотрел чай на свет:
— Да нет, Заурбек Владимирович, здесь другое слово.
— Какое?
— Ну а честно, вы сами бы не боялись?
— Я? А чего?
— Как чего? Ведь за это знаете, что бывает? — Пригубив, Люка поставил стакан.
— За что «за это»?
— Ясно, за что. За заклад.[56]
— За заклад. Вот только за заклад кого?
— Как кого? Понятно, кого. Мы же не дети.
— Верно, не дети. Но ведь ты сам не знаешь, кто к тебе приходил, чтобы узнать об Азизове?
Люка задержал взгляд на стакане. Хмыкнул:
— Знаю, не знаю, мое дело.
— Может, это просто был черт,[57] который взял тебя на гецилло?[58]
— Ничего себе черт.
— Значит, не черт? Ну тогда ты его уже заложил. Раз все рассказал Азизову.
Скривившись, Люка сделал вид, что изучает что-то в окне. Сказал, не поворачиваясь:
— Кто докажет?
— Доказывать не нужно. У нас есть протокол показаний Азизова. Хочешь почитать? — Поскольку Люка не ответил, Габелая добавил: — Точнее, ты рассказал об этом не Азизову, а Деренику Аракеляну. Чтобы тот передал Азизову. Ты ведь не хотел ссориться с Робертом Арутюновичем. Правильно?
— Ладно. — Покрутив брелок, Люка спрятал его в карман. — Ладно, Заурбек Владимирович, ваша взяла. Спрашивайте.
— Спросим. Только зря ты насчет «наша взяла». Что он к тебе-то пошел? Он же гопник.[59] Разгонщик стопроцентный.[60] Должен же он в мастях разбираться? А, Люка? Тем более, просить близец[61] на Азизова? То есть на своего же. И у кого. У тебя!
— Заурбек Владимирович, я же сказал, спрашивайте.
— Сейчас. Только вопросы будет задавать Андрей Викторович. Не возражаешь?
— Мне без разницы.
— Вы помните точную дату? — спросил Рахманов. — Когда это было?
— Точную дату… — Люка какое-то время смотрел в потолок. — Не помню. Где-то в середине мая. После праздников.
— Как этот человек вышел на вас?
— Очень просто. Утром я выхожу из дому… Да, утром…
— Не помните точно, во сколько?
— Точно не помню. Часов в одиннадцать. А он сидит около дома, на скамейке. Я на него сначала никакого внимания не обратил, мало ли кто может сидеть. Сел в тачку. Смотрю, он подходит.
— Вы сказали: мало ли кто может сидеть. То есть вы этого человека не узнали?
— Да я вообще его не знал. В первый раз увидел.
— Опишите, как он выглядел?
— Сейчас… Такой немолодой. Лысый. В смысле, волос почти нет. Беки[62] светлые. Нос ни большой, ни маленький. Кругляшком. Губы тонкие. Вроде все.
— Во что он был одет?
— Одет… Сейчас… На нем была куртка. Темненькая, «прощай молодость». С алюминиевыми пуговицами. И брюки — серые, по-моему. Рубашка то ли в полоску, то ли в клеточку. На ноги не смотрел. Но, наверное, в том же примерно роде. Все брон-ю.[63] В смысле не новое.
— Вы заметили какие-нибудь особые приметы? Родинки? Шрамы? Татуировки?
— Наколок у него нет. Родинок тоже. Шрамы… — Рогава прищурил один глаз. — В смысле шрамов, вот здесь… — Провел ладонью по правой стороне шеи. — То ли пописали[64] его когда, то ли что. След остался. Слабый, но остался. Я как раз под ним сидел. В тачке. Ну и заметил.
— Значит, этот человек подошел, когда вы сели в машину?
— Да. Подгреб, остановился. Ну и так, с подначкой: «Люка, привет. Как жизнь?» Я сначала не врубился. Смотрю на него — что за лох. Нормально, говорю, жизнь, только вот чем обязан? Что надо от меня? Ну, а он: «Привет тебе от Додона». Я чуть не упал.
— Додон, это кто? — спросил Рахманов.
— Додон? Мой ближайший кореш. Самый ближайший.
— Додон это Гела Алексидзе, — пояснил Габелая. — В настоящее время находится в Кулунде. В ИТК строгого режима. По сто пятьдесят третьей.
— Значит, этот человек сказал, что знает вашего друга… — напомнил Рахманов. — Дальше?
— Ну я спросил его кое-что про Додона.
— Что именно?
— Да ничего особенного. Кто он есть. Какая у Додона масть. Как выглядит. Где сейчас.
— Не спрашивали, где они познакомились?
— Спрашивал. «Мы с детства знакомы». Вы же знаете: деловые об этом никогда не говорят.
— Понятно. А на остальные вопросы ответил?
— Ответил. Так, будто они братья. И смотрит на меня с улыбочкой. Я, говорит, могу еще пару приветов передать. Только, может, разрешишь сесть рядом? Я прикинул: по виду и разговору вроде деловой. Пожалуйста, говорю, садитесь. Он сел, и я сразу просек, что куда. Понял, кто это. И как вести с ним толковищу.[65]
— Что же вы поняли?
— Понял, что это зычара.[66] Наикрутейший. Блатняк,[67] каких в зоне раз-два, и обчелся. Знает все. Все, от и до. У меня сразу язык обсох и очко заработало.[68]
— Почему? — спросил Габелая.
— А кто его знает, что он сделает. Вынет сейчас волыну,[69] и где мои семнадцать лет…
— Он как-нибудь назвал себя? — спросил Рахманов.
— Назвал. Говорит: знать тебе меня не нужно, главное, я тебя знаю. Для разговора называй Вадим Павлович. И довези до аэропорта, если не трудно. Я, конечно, повез. В пути он спрашивает: знаю ли я Азизова? Мне деться некуда, ведь не скажу же: не знаю. Говорю: знаю. Тут он начал: что, куда, почему. Что за человек, есть ли бабки, не связан ли с конторой.[70] Конечно, я особо не раскалывался. Но в общем объяснил. Да и тут объяснять нечего. Азизова все знают. Крутизна.[71]
— Раньше вы никогда не слышали этого имени — Вадим Павлович? Скажем, от того же Алексидзе? Еще от кого-нибудь?
— Никогда.
— Этот человек интересовался еще чем-нибудь, кроме Азизова?
— Больше ничем.
— Вы довезли его до аэропорта?
— Довез.
— К какому именно месту аэропорта?
— К площади. Там, где стоянка такси.
— Что Вадим Павлович сделал дальше? После того, как вы подъехали?
— Как что? Вышел.
— И куда пошел?
— Никуда. Стал ждать, пока я уеду.
— И вы уехали?
— Конечно. Я там ничего не оставил, в тот день.
— Он вам что-нибудь сказал напоследок?
— Ничего не сказал. А что он должен был мне говорить?
— Например, чтобы вы никому не сообщали о разговоре?
— Да нет. Сказал: «Пока, Люка. Смотри, будь умником». И все.
— У Вадима Павловича был какой-нибудь багаж? Чемодан, сумка? Что-нибудь еще?
— Когда он садился в тачку, нет.
— Больше он к вам не обращался? После этого случая?
— Нет.
— Сами вы пытались выяснить, кто это был?
— У кого?
— Скажем, у Алексидзе?
— Как я это выясню, если Додон в зоне? Сами понимаете, писать Додону об этом я не буду.
— А у других не интересовались?
Помедлив, Люка снова достал брелок с ключами:
— Да нет. Спрашивать у других — пустой номер.
— Вы сказали, это произошло в середине мая? После праздников? То есть после девятого?
— Да. После девятого. Кажется, это было одиннадцатого.
— Все же попробуйте вспомнить, когда это было точно? Может быть, не одиннадцатого, а десятого? Или двенадцатого?
— Десятого, нет. Двенадцатого может быть.
— А тринадцатого?
— Тринадцатого? Да нет, тринадцатое тоже исключено. Все же, скорее, одиннадцатого или двенадцатого.
— Какой это был день? Будний или выходной?
— По-моему, будний… Да, точно, будний. — Вздохнул: — Гражданин следователь, если нет больше вопросов, может, я пойду? Времени в обрез, честное слово.
