Полина Дашкова - Легкие шаги безумия
— Еще раз простите, но ведь у меня вы не спросили никакого удостоверения, — заметила Лена.
— Так я ж помню вас, — улыбнулась в ответ хозяйка, — вы же выступали в клубе милиции, я в первом ряду сидела. У вас лицо запоминающееся. А вы и не изменились совсем. К нам ведь редко из Москвы приезжали, да еще из такого известного журнала. Вот и запомнила я ту встречу. А Игорек мне ваши письма вслух читал, рецензии, которые вы писали ему. И журнал я выписывала много лет. Вы там специальным корреспондентом работали, и ваша фотография была над статьями. Нет, вы не думайте, я бы авантюристку какую-нибудь в дом не пустила.
— Надежда Ивановна, если у вас такая хорошая память на лица, может быть, вы помните, как выглядела та женщина?
— Подробно я ее, конечно, описать не смогу. Но знаете, она была… Как бы это сказать? Внешне неприятная, лицо такое… В общем, неприятное лицо. Но человек очень хороший. Знаете, бывает, посмотришь — урод настоящий, а как поговоришь, пообщаешься с человеком, сразу забываешь об этом. Очень обаятельная женщина, вот как звали, не помню.
— Вы кому-нибудь из коллег Игоря рассказывали о ее приходе?
— Нет, что вы! Она с самого начала предупредила, что союзная прокуратура пересматривает это дело секретно. Она сказала, есть основания подозревать, что настоящий убийца работал в милиции. Мол, так все подстроено хитро, будто он знал о ходе расследования все, каждую мелочь. Поэтому она просила, чтобы я никому ничего не говорила. Даже подписку взяла о неразглашении. Бланк был официальный, «Прокуратура СССР». Она обещала, что вернет Игоряшин дневник, но не вернула. Видимо, у них там все в тупик зашло, ей не до того было.
«Да, — подумала Лена, — ей было не до того…»
— Значит, никаких бумаг, ничего не осталось? — спросила она.
— Никаких. Все, что было, я отдала. Да и было мало: общая тетрадь, дневничок Игоряшин, и еще он какие-то заявления хотел писать, были черновики тех заявлений, исчерканные, непонятные.
— А куда он хотел писать, не помните?
— Так туда и хотел, в Генеральную прокуратуру.
— Он успел их написать и отправить?
— Нет, — покачала головой Надежда Ивановна, — не успел. Он хотел еще кое-что выяснить, прежде чем отправлять. И не успел.
У Надежды Ивановны Захаровой Лена пробыла совсем недолго. Она обещала Майклу вернуться к шести. Он загорелся идеей навестить старую библиотекаршу прямо сегодня.
— Человек, проработавший в книгохранилище столько лет, просто обязан много знать, — заявил он, — к тому же эта старая леди может рассказать о двадцатых-тридцатых годах, о раскулачивании, о том, как большевики охотились на языческих шаманов. Она живой очевидец. Нельзя упускать такую возможность.
Лена собиралась завтра найти дом, в котором жил когда-то Волков. Она не знала адреса, но надеялась найти по памяти. Там наверняка остались те, кто помнит его. Она скажет, что пишет статью о детстве и юности великого продюсера. Но это завтра. А пока нужно немного перевести дух, отвлечься хотя бы на один вечер. Слишком много всего…
Она опоздала на десять минут. В фойе гостиницы сидели Майкл и Саша, а между ними какая-то незнакомая красотка, которая бойко болтала с Майклом по-английски.
Девушка была потрясающе красивой — огненно-рыжие прямые, до пояса, волосы, раскосые зеленые глаза, высокие скулы, большой чувственный рот. Одета она была просто и дорого — шерстяные светло-серые брюки, черный кашемировый свитер.
Подойдя ближе, Лена остановилась в нерешительности. — О, вот и ты наконец! — радостно воскликнул Майкл. — Познакомься, это Наташа.
Девушка окинула Лену оценивающим взглядом и, холодно кивнув, продолжила рассказывать Майклу рецепт приготовления настоящих сибирских пельменей. Но Майкл перебил ее.
— Простите, Наташа, — улыбнулся он, вставая из глубокого кресла, — нам пора. У нас на сегодня запланирована еще одна встреча.
— У вас такая большая программа, — томно пропела Наташа и тоже поднялась, — значит, мы договорились, Майкл?
Она была выше Лены на голову и взглянула на нее сверху вниз надменным, испепеляющим взглядом.
— У Наташи есть старинные, прошлого века, кулинарные книги с рецептами местной кухни, — виновато объяснил Майкл, когда они вместе с молчавшим все это время Сашей пошли к машине.
— И она тебя пригласила в гости? Майкл, ты же сам мне говорил, морали читал, — покачала головой Лена.
— Деточка, я уже в том возрасте, когда могу себе позволить некоторые вольности, тем более в чужой стране, в Сибири, на краю света. Она такая красавица, эта сибирячка Наташа, и ей не с кем, бедняжке, поговорить по-английски, она забывает язык и очень переживает из-за этого.
— Она живет здесь?
— Нет, она из Омска, приехала погостить к тетушке. Эта тетушка живет в частном доме прошлого века, в настоящей избе.
— А что она делала в гостинице?
— Пила кофе в баре.
— Майкл, а она не?..
— Нет, — твердо заявил Майкл, — она не проститутка. Проститутки выглядят совсем иначе и знакомятся по-другому. Уж я-то знаю.
— У тебя в этом большой опыт?
— Уж, во всяком случае, побольше, чем у тебя, — саркастически хмыкнул Майкл.
И тут подал голос Саша. Он не заговорил, а запел, стал мурлыкать себе под нос известную песенку: «Путана, путана…»
— Саш, что делать? — тихо спросила Лена. — Он ведь пойдет к этой девице.
— А ты что, ревнуешь? — засмеялся Саша.
— Не издевайся надо мной. Надо что-то придумать.
— Испугалась? Вот похитят твоего американского старца, будешь знать! А я ведь тебя предупреждал.
— Саша, перестань, — Лена чуть не плакала, — это действительно путана, причем ее явно подослали. — Да что ты говоришь! — В зеркальце отразилась гримаса комического испуга. — Надо же! Ни за что бы не догадался! Я-то по наивности своей думал, красотка Наташа искренне запала на шикарную лысину твоего старца. Между прочим, она очень профессионально знакомилась. Все было у меня на глазах. Девочка экстра-класс, даже завидно. Только одного я не просек, неужели твой профессор считает себя таким неотразимым? Он ведь принял все за чистую монету.
— Он просто жутко общительный. Ну и, конечно, ему хочется приключений. А тут — такая красотка. Некоторые мужички чем старше становятся, тем легче и охотней верят в бескорыстные и романтические намерения юных красавиц. — Я думаю, она не станет его разочаровывать и не возьмет с него денег, — глубокомысленно заметил Саша. — И ты сам повезешь Майкла к ним в лапы, к бандитской подсадной утке? — нервно усмехнулась Лена.
— Ага, конечно, прямо к ним в лапы я, злодей-сводник, и повезу твоего драгоценного профессора. — Саша обиженно поджал губы. — Чего ж ты так нас не любишь? За что же такое недоверие? Ну шевельни мозгой-то хоть немного, умная ты наша!
— Ладно, уже шевельнула. Вы хотите через нее вычислить…
— Уже вычисляем.
— Наверное, вы говорите о том, что я — старый плейбой? — подал голос Майкл.
— А о чем же еще? — хмыкнула Лена.
По дороге они остановились у небольшого рынка и купили букет белых роз.
Дом ветеранов находился на окраине Тобольска. Это было пятиэтажное кирпичное здание, напоминавшее больницу или школу. У входа их встретил вооруженный охранник.
— Вы к кому?
— Мы к Градской Валентине Юрьевне, комната номер сто тридцать.
— Документы какие-нибудь есть? Лена протянула свое журналистское удостоверение и синий паспорт Майкла.
— Это чего, иностранец, что ли? — поднял брови охранник.
— Профессор из Америки.
— Проходите, — кивнул охранник и отдал документы, — второй этаж, по коридору налево.
Коридор был застелен толстой ковровой дорожкой. На подоконниках стояли горшки с цветами. Было чисто и странно тихо. По дороге им не встретилось ни души.
— Да-да, войдите! — ответил на их стук в дверь бодрый старческий голос.
Было удивительно увидеть в таком казенном заведении совершенно домашнюю, очень уютную комнату: круглый стол посередине, книжные полки от пола до потолка, небольшой старинный секретер с новенькой пишущей машинкой «Унис» и аккуратной стопкой рукописей, низкая, накрытая огромной вязаной шалью тахта, изящная этажерка конца прошлого века, а на ней — проигрыватель для пластинок образца шестидесятых и пластинки в два ряда.
Валентина Юрьевна почти не изменилась, та же белоснежная, аккуратно постриженная и уложенная седая голова, та же шелковая блузка с круглым воротничком и небольшой брошкой у горла. Она стала еще худее, и в лице ее появилось что-то трогательно-детское. Лена давно заметила, что у глубоких стариков, сумевших прожить огромную жизнь, не озлобившись, не потеряв рассудок, сохранив ясный ум, лица становятся детскими. Словно человек, пройдя по кругу, возвращается к какой-то таинственной, вечной мудрости, доступной только маленьким детям и глубоким старикам. — Глядя на вас, я совсем не боюсь стареть, — произнес Майкл по-английски, улыбнулся и протянул руку. — Профессор Баррон, Колумбийский университет, Нью-Йорк.
