Валентина Демьянова - Страсти по Веласкесу
«Не умеет проигрывать», — с сожалением заключила я, теряя к нему последние капли интереса.
Честное слово, если бы не дело, повернулась бы спиной к этому слабаку и в ту же минуту забыла бы о его существовании. Желание так и поступить было огромным, но я решительно шагнула через порог, потому что то, ради чего я явилась, было важнее всех моих чувств и эмоций, вместе взятых.
Двигаясь по пятам за хозяином вглубь квартиры, я опять поразилась царившей в ней мертвой тишине.
«Нет, все-таки он живет один», — подумала я, и в тот же момент одна из выходящих в коридор дверей неожиданно приоткрылась. В образовавшуюся щель высунулась заспанная физиономия молоденькой девушки в легкомысленном домашнем халатике.
— Я слышала звонок… — только и успела она сказать, как Бардин грубо шикнул на нее:
— Закрой дверь. Это ко мне.
Голова девушки молниеносно скрылась, а Бардин смущенно покосился на меня.
— Ваша дочь? — невинно поинтересовалась я, с удовольствием наблюдая, как он меняется в лице.
— Жена.
Эта миленькая сценка, невольным свидетелем которой я стала, бесповоротно поставила точку в моем отношении к непревзойденному знатоку Веласкеса. Что касается самого Бардина, то настроение у него было окончательно испорчено, и в результате меня не то что чаем не стали угощать, мне даже присесть не предложили. Не успели мы войти в кабинет, как Бардин тут же полез в шкаф, извлек из его недр мой футляр и как ни в чем не бывало пробормотал:
— Извольте получить.
Пока я со всех сторон придирчиво осматривала свою собственность, Бардин глядеть на меня избегал, косил глазами в сторону и явно томился. По всему было видно, ему очень хотелось, чтобы я прихватила возвращенное мне имущество и без промедления исчезла. В мои планы, однако, столь быстрое расставание не входило, поэтому я водрузила футляр на стол и сварливо поинтересовалась:
— Надеюсь, все цело?
Заслышав мой голос, Бардин нервно вздрогнул и усилием воли заставил себя посмотреть мне в лицо.
— В каком смысле? — слегка севшим голосом проскрипел он.
— В широком, — язвительно ухмыльнулась я в ответ.
Бардин деликатно кашлянул, прочищая горло, и с видом оскорбленной добродетели заявил:
— Что касается кофра, то с ним все в абсолютном порядке. Я был предельно аккуратен. А если речь идет о картине, так вам доподлинно известно, что ее там не было.
— Как это не было? — грозно нахмурилась я. — Вы сперли у меня футляр с картиной внутри! И не нужно отпираться!
При слове «сперли» Бардин страдальчески поморщился. Оно было явно не из его лексикона и, как я и рассчитывала, больно резануло рафинированный слух любителя прекрасного.
— Да-да! И не нужно гримасничать! Именно так это и называется! Вы мое имущество сперли! — зловредно повторила я, с удовольствие смакуя так покоробившее Бардина словечко.
Несомненно, в тот момент я в его глазах выглядела не лучшим образом. Наглая хабалка, напрочь лишенная тонких чувств и способная учинить грандиозный скандал по самому незначительному поводу. Не самая лучшая моя роль, но играла я ее с истинным удовольствием, потому что уже довольно давно хотела поквитаться с Бардиным и за свою глупую влюбленность в него, и за его недостойную настоящего мужчины пакостность.
В ответ на мое заявление Бардин сердито заявил:
— Вы не можете обвинять меня в том, чего я не делал! Я не брал Веласкеса! Его там попросту не было!
Я изумленно округлила глаза:
— Кто говорит о Веласкесе? Его там действительно не было, врать не стану, но была другая, тоже ценная картина.
— Ах, вы о той мазне? — презрительно скривился Бардин.
— Это отнюдь не мазня, — сурово осадила его я, — а творение одной очень самобытной и талантливой художницы. Она подарила мне его, и мне не хотелось бы, чтобы с ее подарком что-то случилось.
Бардин изогнул губы в ухмылке и пренебрежительно кивнул на футляр:
— Все там.
Я нежно погладила шершавую поверхность цилиндра и уже вполне миролюбиво произнесла:
— Я вас не корю. Вы не знакомы с автором этой картины и потому судите чересчур строго. Тут нет вашей вины, особенно если вы не являетесь поклонником наивного искусства. Однако, как ценитель прекрасного, вы должны быть благодарны моей знакомой за то, что она сохранила шедевр Веласкеса.
При этих словах Бардин только что не подпрыгнул.
— Так вы его все-таки нашли?! — выдохнул он, подавшись вперед.
— Естественно, — скромно потупилась я.
— Но там… в футляре… ничего не было!
— Конечно, не было! Перед тем как выйти на улицу, я спрятала полотно на чердаке до лучших времен, — широко улыбнулась я. — Осторожность, знаете ли! И, как видите, поступила правильно.
— Выходит, вы знали, что я за вами слежу?
— Наверняка — нет, но предполагала. Вы слишком часто встречались у меня на пути. И в усадьбе Мансдорфов, и в поликлинике. У вас очень приметная машина. С таким ярким цветом трудно остаться незамеченным. Если собираетесь и дальше заниматься подобными делами, смените свою «десятку» на что-то менее золотистое.
Мои советы его абсолютно не интересовали, и он нетерпеливо перебил меня:
— Где картина?
— У меня! В багажнике моей машины.
Бардин посмотрел на меня как на сумасшедшую, я ответила ему задушевной улыбкой.
— Надеюсь, это шутка? — сурово спросил он и даже нахмурился.
Мне на его суровость было наплевать, и я легкомысленно пожала плечами:
— Нет, она действительно там.
Ответ его доконал. Забыв обо всем на свете, Бардин закричал так, что зазвенели хрустальные подвески на люстре:
— Сумасшедшая! Кретинка! Картина великого мастера лежит без присмотра в автомобиле! Как простой кусок раскрашенного полотна!
— Не берите в голову. Ей не привыкать! За долгие годы ее существования с ней и не такое случалось, — равнодушно сказала я.
Ошарашенный столь пренебрежительным отношением к мировому шедевру, Бардин закрыл рот и в немом изумлении уставился на меня. Воспользовавшись паузой, я деловито предложила:
— Желаете взглянуть?
Бардин торопливо кивнул в ответ.
Путь от квартиры до машины мы проделали в полном молчании. Бардин всем своим видом показывал, что он мной недоволен, а я демонстрировала полное равнодушие к его недовольству. Только когда я извлекла из футляра «Христа в терновом венце», Бардин оттаял и соизволил открыть рот.
— Так вот она какая, — благоговейно прошептал он.
— Нравится?
Бардин посмотрел на меня как на ненормальную.
— Я спрашиваю: нравится? Вы так долго ее искали, а теперь она перед вами. Нравится? — настойчиво повторила я.
— При чем здесь это? — возмущенно фыркнул он.
— Если нравится, забирайте!
Предложение было сделано от души, но Бардин обиделся:
— Это неумная шутка!
Я протянула ему картину и очень серьезно заверила:
— Я не шучу! Если вам так хочется ею владеть, владейте! Я отдаю ее вам!
— С какой стати?
— Причин много, и все они вам неинтересны. Кроме одной.
— Какой именно? — через силу усмехнулся Бардин, не в силах отвести взгляда от полотна.
— Вы — Батурин, а значит, законный наследник и картина по праву принадлежит вам.
— Откуда вы узнали… про Батурина?
— Занимаясь поисками этого полотна, я много чего разузнала, — отмахнулась я. — Может быть, вам покажется странным, но я умею складывать два и два.
— Считаете, было что складывать?
— Несомненно! Во-первых, ваш необычный интерес к этой картине.
— Не вижу ничего необычного. Картины — моя профессия, — криво усмехнулся он.
— Кто бы спорил, но по-настоящему-то интересует вас только одна-единственная картина. «Христос в терновом венце».
— Не вижу ничего странного. У этой картины необычная судьба. Разве не могла она меня заинтересовать?
— Конечно, могла! Особенно если о ней вам рассказал родной дедушка и история картины тесно переплетена с историей вашей семьи. Я ничего не путаю? Это ведь от деда вы узнали о том, что «Христос в терновом венце» был вашей семейной реликвией? И документы из архива Батуриных тоже он вам дал? Верно?
Бардин молчал, но его молчание красноречивее всех слов подтверждало мою правоту.
— А он сказал, откуда у него взялись эти письма и дневники? Если не в курсе, то сообщаю: выкрадены. В пятидесятые годы был ограблен провинциальный музей, и пропала большая часть архива Батуриных.
— Это было не воровство! Документы по праву принадлежали деду, и он их забрал! — сердито сказал Бардин.
— Да я разве осуждаю? Это я так, для ясности общей картины упомянула!
Бардина мои слова не успокоили, и, когда он заговорил, голос его звучал мрачно:
— Откуда вы узнали про моего деда?
— Путем логических умозаключений! Началось все с вашего прадеда Николая Васильевича Батурина. Как оказалось, из его троих детей после семнадцатого года в живых остался только младший ребенок. Мальчик по имени Феликс. По причине сиротства он был усыновлен старинным знакомым князя Николая, Красновым Юрием Всеволодовичем. После обретения новой семьи мальчик поменял не только фамилию, но и имя. Из аристократического Феликса превратился в демократичного Федю. Но через несколько лет приемный отец был расстрелян, и Федя попал в детский дом, где через некоторое время снова был усыновлен. Теперь уже директором этого приюта — Клейнером Иваном Ильичем. Вы знаете, что этот детский дом существует и сейчас? Я побывала в нем и побеседовала с его нынешней руководительницей. Она оказалась на редкость милой дамой. Не только снабдила меня интересными фактами, но и дала координаты дочери Ивана Ильича. И надо же, они совпали с вашими! Тот же телефон и тот же адрес! Правда, забавно все сложилось?
