Валентина Демьянова - Страсти по Веласкесу
Хлопнула дверь парадного, и на улицу вылетела раскрасневшаяся Лизавета. Увидев нас с Дарьей, пулей подлетела к нам и, пританцовывая на месте от возбуждения, выпалила:
— Хорошо я со своей ролью справилась?
— Отлично! Все было очень убедительно, — поспешила заверить ее я.
Лиза зарделась от удовольствия и с гордостью поделилась:
— Сначала я очень нервничала и боялась все испортить. А потом постепенно вошла во вкус, и мне даже понравилось.
— Я это почувствовала.
Лизавета задумчиво посмотрела вдаль и мечтательно сообщила:
— Я, наверное, актрисой стану… Сначала поступлю в театральное училище, потом буду работать в театре…
— Хорошее дело, только утомительное. Репетиции, гастроли, в театр на службу каждый день ходить нужно, — поддакнула Дарья.
Лизавета сердито покосилась на нее, раздосадованная неуместным замечанием, а неумолимая Дарья как ни в чем не бывало закончила:
— Без таланта и трудолюбия там делать нечего. Ты девочка, несомненно талантливая, но вот с трудолюбием у тебя проблемы.
Слова про трудолюбие Лиза пропустила мимо ушей, остальное расценила как похвалу и снова пришла в отличное расположение духа.
— А Елена-то какова? А? Все сделала, как обещала! А я еще смотрела на нее и сомневалась! Уверена была, что милицию вот так, втемную, без всяких ваших объяснений… она приглашать не станет! — возбужденно затарахтела Лизавета.
— Ты куда сейчас? — поинтересовалась я.
— К Гере поеду. Я обещала, и он ждет. А вы?
— Сейчас завезу Дарью домой, потом смотаюсь ненадолго в одно место, а вечером буду у себя. Если появится настроение, заезжай.
Уже сидя в машине, Даша задумчиво спросила:
— А с чего ты взяла, что это Люся пыталась взорвать квартиру Софьи Августовны?
— У тебя на примете есть другой кандидат? — рассеянно отозвалась я, занятая мыслями о предстоящей встрече.
— Есть! Тот мужик, что зарился на старушкину квартиру. Чем плох?
— Не подходит.
— Почему это? — не понравилась Даше категоричность моего ответа. — Он мечтал расшириться, а старушка упрямилась, вот и кинул ей в окно бомбочку. Чтоб, значит, одним махом и без хлопот требуемую площадь освободить…
Я усмехнулась:
— Это если б что бросил, так уж точно не самодельную хлопушку, да еще в комплекте с петардами. Нашел бы что-то посерьезнее…
— А может, он так следы заметал! Рассчитывал, что все так же, как ты, рассуждать будут, и на него никто не подумает.
— Да нет, не он это. Пакостить он ей, конечно, пакостил, нервы мотал в надежде, что старушка не выдержит и сдастся, но на криминал не шел.
— Откуда ты знаешь?
— Голубкин просветил. Он с ним разбирался.
— А следил за тобой кто? Тоже не он?
— Нет. Это все те ребята, что генеалогическую академию «крышевали». Они и на «опеле» за мной катались, они и в квартиру пытались влезть, они и в Тульскую область за мной ездили. Но тут я сама виновата! Слишком язык распустила и сболтнула о картине… А президент запомнил и решил поживиться.
— Стекла в машине тоже они тебе побили?
— А это уже недруги Софьи Августовны. Воспитывали… Понимаешь, их хозяину не понравилось, что я кручусь вокруг старухи. Непонятная девица, взялась неизвестно откуда… Конкурента он во мне увидел, вот и решил припугнуть. Сначала парней своих подослал, чтобы, значит, предупредить, а когда я не прониклась, для острастки приказал машину покалечить.
Даша сокрушенно покачала головой:
— Вот подонок.
— Не бери в голову, — отмахнулась я.
Для меня все это было уже в прошлом, и ни говорить, ни думать об этом мне было неинтересно. Когда больше меня занимала предстоящая встреча и то, чем она закончится. Даша о моих терзаниях не подозревала и потому от нечего делать продолжала цепляться:
— А как ты думаешь, зачем Люся это сделала?
— Что? На убийство пошла?
— Да нет! Тут все понятно. От бабки-то что ей нужно было?
— Ничего! Характер у девушки такой. От собственных гадостей удовольствие получала, как Шапокляк.
Дарья глубоко вздохнула и впала в задумчивость. Очнулась она, только когда я подрулила к тротуару и заглушила мотор. Растерянно выглянув в окно, подруга с изумлением поинтересовалась:
— Куда это ты меня привезла?
— Мне в этот дом забежать нужно. Тут Бардин живет, а у меня к нему небольшое дельце имеется.
Я уже открыла дверцу машины, как Дарья вдруг насмешливо хмыкнула:
— А здорово ты с ним лопухнулась!
— С чего это ты так решила?
— Анька, не хитри! Не будешь же отрицать, что он на тебя произвел впечатление?
— Нет, конечно. Признаю, под обаяние попала, но говорила только то, что хотела.
— Врешь же!
— Нет. Посуди сама. Я знала, что существует некий искусствовед по фамилии Бардин, и занимается он исключительно Веласкесом. Когда шла к нему, думала, встречу интеллигентного бесхитростного старичка, который только рад будет поделиться с заинтересованным лицом накопленными знаниями. А кого я встретила? Молодого матерого мужика, которому палец в рот не клади — откусит! Такой без всякой причины делиться информацией не станет. Как думаешь, что бы он мне рассказал?
— Историю создания картины.
— Точно! А потом бы добавил, что следы ее утеряны, и выпроводил меня вон. Заготовленная легенда сыграла в ящик, а мне его разговорить нужно было. Чувствовалось, в нем что-то такое… потаенное. А вот когда я сказала, что ищу картину, да еще заказчик чудит и скрывается, тут он заволновался. Тут уже ему самому со мной пообщаться захотелось. Недаром во дворе телефончик клянчил и влюбленным прикидывался.
— Скажешь, и про архив не по дури растрепала?
— Нет, конечно, — удивилась я. — Я же ничем не рисковала. Ну рассказала про внучку, деда с архивом, и что с того? Ему-то какая с того польза? Та часть бумаг, где говорилось об изъятии картины, уже находилась у меня. Не думаешь же ты, что ее два раза у разных семей изымали? И потом… не все же до донышка я ему выкладывала. Кое-что и себе оставляла!
— А польза от этой откровенности какая?
— Дарья, он крючок заглотнул. Теперь настала его очередь интерес к себе подогревать, чтобы контакт со мной не потерять. А это можно было сделать только одним способом: информацией делиться.
— Но ты пустила его по своему следу!
— И что? Я всегда была на шаг впереди. Я первой получала информацию, а он приходил вторым и, возможно, ничего не получал. Подумай сама: почти все, с кем я говорила, были женщинами. Причем уже далеко не молодыми, а значит, умудренными опытом. Мне их еще как-то удавалось разговорить, хотя, возможно, потом они все об этом жалели. А если сразу после меня Бардин являлся? Стали бы они снова что-то рассказывать ему, такому-то качку? Нет! Подозрительно все это выглядело.
— Выходит, Бардин тебе нравился, а ты его все равно за нос водила?
Я пожала плечами:
— Работа такая.
С этими словами я выскочила из машины и заспешила к подъезду.
Мне очень не хотелось нажимать кнопку звонка, но я сделала над собой усилие, и в следующую минуту он залился уже знакомой трелью. Подождав немного, собралась позвонить еще раз, но за дверью раздались торопливые шаги, и в проеме передо мной возник сияющий любезностью Виктор Петрович. По тому, как переменилось его лицо, и погасла приветливая улыбка, стало ясно, что ждал он не меня и появлению моему не рад. Я, собственно, тоже не особо рада была этой встрече, поэтому можно было считать, что мы квиты.
— Вы? — только и смог он выдавить из себя, пребывая в полной растерянности.
— Я пришла за своим имуществом, — без обиняков сообщила я, считая, что после нашей последней встречи вполне могу обойтись без реверансов.
Даже в полумраке прихожей было видно, как Бардин покраснел.
— Ах… Ну да… Конечно же… — невнятно забормотал он, отводя глаза.
Что он там высматривал, было неясно, но я стояла спокойно и терпеливо ждала, когда же наконец этот любитель старинной живописи придет в себя и пригласит меня войти. Ждать пришлось долго, что было вполне понятно: визита он не ожидал, и пережить мое появление ему было не просто. Наконец Бардин взял себя в руки и через силу произнес:
— Прошу.
Приглашение прозвучало холодно. В нем отсутствовал даже слабый намек на приветливость, и это, признаться, огорчало. В конце концов, не я его обворовала, а он меня. Хотя претензий у меня к нему не было (не мне клеймить других, коли сама, случалось, грешила), однако, как ни крути, Бардин был передо мной в долгу, и хотя бы из вежливости ему следовало изобразить доброжелательность. А он между тем совершенно не скрывал своей обиды на меня.
«Не умеет проигрывать», — с сожалением заключила я, теряя к нему последние капли интереса.
Честное слово, если бы не дело, повернулась бы спиной к этому слабаку и в ту же минуту забыла бы о его существовании. Желание так и поступить было огромным, но я решительно шагнула через порог, потому что то, ради чего я явилась, было важнее всех моих чувств и эмоций, вместе взятых.
